Джерри Сайкс - Лондон. Темная сторона (сборник)
– Послушай меня, Коллин. Ты еще можешь исправиться.
Наклоняю голову и двигаюсь дальше. Кто-то налетает на меня. Парень лет семнадцати, глаза едва видны под капюшоном. Я не тороплюсь, ведь он, наверно, вооружен. Он узнал меня. Его челюсть отвисает, и я заговариваю первым:
– Как твоя мама?
– Хорошо. Спасибо. – Разберусь с этим позже .
Перехожу дорогу у банка. Точнее, пытаюсь перейти. Загорелся красный, но машины все едут и едут. Водители опасаются, что, стоит остановиться, любого из них могут вытащить из авто и забить до смерти. Но я все-таки иду, зная, что закон на моей стороне. Заденешь меня, и воздаяние неминуемо. А перед этим я, конечно, выволоку тебя из драндулета и вытрясу душу. Так и знай.
В последнее время я не посещал зал, но тело помнит прежние навыки. Удар правой. Апперкот. Удар по корпусу. Хряп. Хрип. Хруп. Суперсредний вес. Чемпион с 74-го по 77-й. Майк говорил, что отродясь не видел парня вроде меня. И что у меня взгляд киллера. И вот я на другой стороне улицы. Шум остался позади. Новый переход. Я болтаюсь между востоком и западом, не сводя взгляда с Вудфилд-плейс, на случай, если водитель автобуса пришел в себя и решил вернуться и бросить мне вызов. Но его нет. Я направляюсь в сторону дома, размышляя о том, что делать дальше; наконец решение принято.
Облегчение приносит выпивка за контейнером возле футуристической Научной фотобиблиотеки неподалеку от моего дома. Трастафариан – растаман-иждивенец, любитель острых ощущений на халяву – отворяет дверь одной из квартир наверху, видит, как я пью, и начинает бормотать что-то вроде: все путем, пока что-то плетем, всем хорошо нам под капюшоном .
– Это не обо мне.
Тот шипит:
– А я и так не о тебе, зануда!
Осадив парня с его вздором, я готов напуститься на него как следует. Он отступает туда, откуда вылез и где, вне сомнений, считает отцовские денежки в своей дурацкой пижаме и пушистых шлепанцах. Пятясь, этот хмырь косится на меня с боязливой улыбочкой и в конце концов убирается к себе. Жизнь на кромке плюшевой подушечки. Плюшевее некуда. Нечто, возникнув из пустоты, подхватывает меня и запускает по спирали Берналетт; «Диорелла». Айлин; «Диориссимо». Маргарет; «Шанель № 5». Слышно, как неподалеку какая-то чокнутая наркоманка во всю мощь легких проклинает свою жизнь; возможно, и нашу жизнь тоже. БЛУДНИЦА ВАВИЛОНСКАЯ, БЛУДНИЦА ВАВИЛОНСКАЯ! Кровавые песни сворачиваются в черные потоки холодной, холодной ночи . Спасение в вере. Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem. [9] Готов? Да, всегда и ко всему. Приближаюсь к своему жилищу; наверное, надо бы заскочить переодеться. Или сойдет и так? Выбираю последнее, отправляюсь на службу в чем есть. Подбегаю к служебному входу, вставляю ключ в скважину, вхожу и направляюсь к столу. Мэри встречает меня улыбкой:
– Отец Донахью?
– Да, Мэри. – Я бросаю ключи в ящик стола. – Что такое?
– Отец, я знаю, что вы очень заняты, но… Вы не могли бы добавить несколько молитв об упокоении моей сестры? Помянуть ее молитвенно, если не трудно.
– Как давно это случилось?
– Пять лет назад, отец. Пять лет с тех пор, как Он забрал ее от нас, – она принимается плакать. Я обнимаю ее за плечи и напоминаю, что Господь с нами, и прошу звать меня просто по имени, то есть Джонни. Теперь она испытывает некоторую неловкость. И едва заметно, одними глазами выказывает недоумение по поводу моей руки у нее на плечах. Я убираю руку и предлагаю ей глоточек для успокоения. Она соглашается.
– Отец, я не знала.
Я не свожу взгляд со своего стакана:
– Я тоже, Мэри. Я тоже.
Мэри отпивает глоток. А я ставлю свой стакан на стол и беру распятие. И вот мы оба смеемся и болтаем о сделках, которые будут заключены в Исландии и Соммерфилде. И о том, что новый магазин одной цены просто изумителен. Мэри ставит свой опустевший стакан на поднос у графина с виски.
– Благодарю вас, отец. Мне теперь много лучше. А вы как? Привыкли? Вы уже как дома в наших неприглядных краях? Я знаю, сперва они отпугивают, но…
– О, я видел и вещи похуже, Мэри, поверьте мне. А теперь у меня много дел, как вы сами понимаете.
– О, простите меня, отец, за то, что отняла у вас время.
– Ничуть, Мэри. И я непременно помяну…
– Молли.
– Да. Молли. Я не забуду.
– Прощайте, отец.
Сижу и жду. Целый час. Наполняю стакан, меж тем как мои глаза наполняются слезами, и вот уже соленые ручейки скатываются по лицу. Бедный я, как мне быть, приходится пить. Веруя в Него. И не веруя.
...Deus Meus, ex toto corde poenitet me omnium meorum peccatorum, eaque detestor, quia peccando, non solum poenas a Te iuste statutas promeritus sum, sed praesertim quia offendi Te summum bonum ac dignum qui super omnia diligaris. Ideo firmiter propono, aduvante gratia Tua, de ceterome non-peccaturum peccandique occasiones proximas fugiturum… [10]
Звонит телефон. Стакан разбивается в моей руке, как только я подношу его к губам.
– Джонни, сам знаешь, я собираюсь тебя прикончить.
Я чувствую, что улыбаюсь. Все шире и шире.
– Как можно убить то, что уже мертво?
На другой день, покинув канал Великого Союза из-за его неласкового климата, на канале Кью объявились двенадцать канадских гусей. Слышен шум их крыльев, потрясающий и ужасный. Пит, уборщик в пабе «Великий Союз», мыл полы в зале, продолжая выяснять отношения со своей женушкой. Перед тем как в пять утра он ушел, она выдала: «Паника, глупость и похмелье – вот твоя сущность. Больше ты ни на что не способен».
– Отвяжись.
Вначале, услыхав шум, он чуть было не утратил веру. Вот оно что. Он ожидал увидеть как минимум Усаму бен Ладена собственной персоной в реактивном самолете «Хэрриер» в сопровождении одиннадцати приспешников.
Пинту и одиннадцать белого вина для дам? Пит был покорен невиданным великолепием этих птиц и зачарованно следил за их плавным движением; вначале они заметно снизились, а потом взмыли ввысь из-под моста Хафпенни-Степ. Они еще поднимались, когда он завопил: «Красотища-то какая!» И огляделся посмотреть, нет ли рядом Кармеллы. «Кармелла, иди сюда, смотри скорее!» Оставаясь внутри заведения, она покачала головой и, думая о недавнем аборте старшей дочери, огрызнулась: «Что такое? Шутить со мной вздумал, ублюдок? Я не в настроении!» Она отшвырнула тряпку, развернулась и увидела стоящего столбом Пита. Рассмеялась про себя и подошла к нему. «Да с чего это ты так завелся, обалдуй?» Пит по-прежнему не шевелился, как будто кто-то похитил его душу. Он был бел, как саван. «Иисусе». – «О, да. Ты еще Пресвятую Деву Марию приплети…» Тут голос Кармеллы затих.
Она поняла. Прониклась.
Запястья прикручены к ограждению под мостом.
Черные ремни туго перетягивают белую шею.
Глаза, нос, уши, пальцы и губы отрезаны.
Тело наполовину погрузилось в канал.
Тело мертво, как дверной гвоздь.
Ноги отсечены по самые бедра.
Рыжие волосы горят, как пламя.
Чувств нет. Ног нет тоже.
Под воем сирен мой взгляд, как всегда, непреклонный, хмурый и таинственный. Я склонен верить, что наверху лежит грубый и отвратительный мир.
От места, где я умру, полицейский участок Хэрроу-роуд, гудящий, точно улей и полыхающий, точно костер, со всеми этими легавыми, честными и бравыми – направо. А католический храм Лурдской Божьей Матери и Святого Винсента де Пол, куда менее чем через полчаса соберется слушать мессу потрясенная община, налево. Община, сбитая одному Богу ведомо из кого. Община горемык и борцов. Община, тем не менее. Борцов за мир. Подержанный мир. Порок. Рок. Поздний срок.
А пока. Облака. Сады. Звери. Птицы. Аминь.
Часть II Я победил закон
Майкл Уорд Я против адвоката
Michael Ward
I Fought the Lawyer
Майкл Уорд родился в Ванкувере в 1967 году и вырос в Торонто. В возрасте одиннадцати лет переехал в Гулль, что на востоке Йоркшира. Некоторое время изучал философию в университете Лестера и переехал в Лондон в 1987 году. Там он успел недолго поработать сортировщиком почты, а потом стал играть в музыкальной группе. Случайная встреча в пабе привела его в журналистику, и с 1997 года он трудится на этом поприще в качестве «свободного художника». Живет в Ноттинг-Хилл.
Место действия – Мейфэр
Я нажал кнопку воспроизведения, и тут же загорелся миниатюрный экран цифровой видеокамеры. Видно было только кривляющееся лицо Вани. Потом Ваня показала язык и исчезла. Это была проверка готовности камеры к работе.
«Хорошая девочка».
С того места на шкафу, где была установлена камера, можно заснять примерно половину комнаты. В дальнем правом углу стоит кровать, рядом с ней – большое зеркало, слева – маленький комод, а между ними, у дальней стены – вешалка с одеждой французской крестьянской девушки, кожаные доспехи и форма медсестры с белой шапочкой. Перед вешалкой стоит пара доходящих до бедра черных кожаных сапог.
Через две секунды опять появляется Ваня. Она несет стул, которым только что воспользовалась, чтобы установить камеру на шкаф, и ставит его на обычное место рядом с комодом. Девушка смотрится в зеркало, быстро поправляет прическу, сверху вниз проводит руками по комбинации, разглаживая ее, а потом выходит из зоны, охватываемой камерой и направляется к двери в гостиную.
