Нина Васина - Черные розы для снайпера
– А это ты к чему?
– Ева Курганова как-то так исхитряется жить в нашей профессии, что рисует цветы кровью.
– Зойка моя, назови-ка одним словом нашу профессию. Молчишь?
В машине Климентий Фабер предложил великому писателю закурить, чтобы вдохнуть запах табака, но Велис Уин сообщил, что с зимы ведет правильный образ жизни и даже иногда бегает в парке по утрам. Вот, например, к киностудии сегодня он пришел пешком. Сорок девять минут.
– Вас домой? – спросил Фабер, заводя мотор.
Оказалось, что в час дня у писателя лекция в Литературном институте.
– Приключенческий жанр у нас в стране в данный момент терпит бедствие. Без криминальной основы он категорически неинтересен. Никто не читает про клады, путешествия или спорное наследство, если рядом нет преступления. А с преступлением этот жанр уже называется криминальным. Я читаю восемь лекций из курса «Романтика в криминальном жанре». – Велис Уин обнаружил рядом с собой на заднем сиденье журнал с голой девочкой на обложке и тут же занял руки, скручивая его в трубочку. – Если подойти к этому вопросу уж совсем конкретно, то клады, путешествия и наследство – непременные атрибуты еще и любовных романов, поэтому…
– Лев Иванович, я все хочу спросить. Откуда у вас эта героиня?
– Простите?
– Эта ваша непобедимая сексуальная героиня, откуда она взялась?
– Ну знаете, Климентий Кузьмич, вы меня удивляете. Подобные вопросы я могу простить начинающему журналисту.
– Да ответьте же!
– Рациональное начало этого образа отчасти искусственно навязано информационными источниками, отчасти это результат реакции моего собственного воображения на раздражающие факторы.
– Поподробнее об источниках информации, пожалуйста, – перебил писателя Фабер.
– Мне не очень понятен ваш интерес к моей творческой кухне, но если вы настаиваете, то пожалуйста. В последнее время, как вы могли заметить, информационный поток криминального содержания перекрывает все другие в газетном и телевизионном…
– Я спрашиваю не о том, – опять перебил Фабер, – перестаньте вилять, Лев Иванович, я вас слишком хорошо знаю. Я не спрашиваю, о чем вы пишете, я спрашиваю, о ком!
– Ну, это навязанный временем образ, созданный в противовес жестоким либо аморфным литературным героям других книг.
– То есть, – не выдержал Фабер, – вы хотите сказать, что это образ вымышленный?
– Бог мой! – с облегчением вздохнул Велис Уин. – Конечно, вымышленный! Этот образ мог создать только мужчина с определенным опытом и фантазией. Но вопрос ваш весьма интересен, весьма. Уже неоднократно в беседе с читателями я слышал, что они знают такую женщину, что вот она, рядом! Ее где-то видели, в каком-то отделении милиции, она носит заводные юбки, неправильно проводит допросы. Что вы, собственно, хотите у меня спросить? Знаю ли я такую женщину? Нет, не знаю. Существует ли она на самом деле? Конечно, существует! Она появилась сразу же, как только вышла моя книга!
Свернув журнал в узкую трубочку и размахивая им перед собой, великий писатель Лев Иванович Пискунов вдохновенно объяснял издателю Фаберу мистику происхождения и существования определенных книжных героев, опасность некоторых книжных событий, внедряющихся в жизнь пишущего человека и управляющих ею, уверял, что будущее литературы – за подобной мистикой, что события в книгах – это перепутанные пространство и время жизни, то, что уже было когда-то или скоро произойдет, что сам бог – на самом деле просто писатель, и Фабер, заглушивший мотор, повернулся назад и залюбовался лицом в общем-то неприятного ему человека, его возбужденным взглядом и мокрым ртом и на какое-то время поддался вдохновению Велиса Уина, хотя сам он считал, что важно не что писать, а как.
Старое здание на улице Кузнецкий Мост. На двери большая синяя табличка с надписью «Центр психологической помощи семье. Сексопатологи. Психиатры» – по счету пятая. Перед ней короткая – «Психотерапевт. Консультации и помощь», а после нее – «Психологический тренинг для женщин». Ева Николаевна перечитала все надписи и задумалась. Она несколько раз подвозила Далилу к работе, но никогда не была в ее кабинете. Потянула на себя массивную дверь и с опаской попробовала обойти необъятную женщину-вахтера.
– Куда премся? – спросили ее ласково.
– Мне нужна Далила Марковна Мисявичус, психолог, – доложила Ева.
– Мисявичус принимает вечером, с шести часов.
– Мне нужна срочная помощь.
– А, это! Пройди сюда. – Еве предложили войти в застекленное помещение вахтера с лежанкой, застеленной шерстяным одеялом, небольшим столиком с телевизором и тумбочкой, заставленной чашками, банками с кофе, пачками с печеньем. Еву толчком в плечо усадили на лежанку.
– Бьет, сволочь? – поинтересовалась вахтерша, включая чайник.
– Что?
– Я говорю – бьет? Муж бьет?
– А, спасибо, поняла. Нет, у меня другая проблема.
– Какая еще другая? – подозрительно спросила женщина, раздумав угощать Еву печеньем.
– Очень много детей, я не справляюсь, – пробормотала Ева тихо.
– Понятно. Насилует, значит.
Ева взяла большую и не очень чистую чашку в руки и вдохнула запах крепкого чая. Вахтерша набрала номер телефона и сообщила, что пришла еще одна жертва.
– Ты тут пей пока, – объявила она Еве, – а я на улицу гляну. Мужики, они, знаешь, хитрые! Только что вытащила одного за шкирку, хотел прорваться. Читай, говорю, табличку, гад! Читал? Еще читай! Чуть не заплакал, говорит, работаю я здесь. Ну что ж, попутала, а бывают знаешь какие злые мужья! Ты сиди, к тебе спустятся и отведут в надежное место. А на занятия у нас приходят позже, к вечеру.
– А с мужьями сюда нельзя? – поинтересовалась Ева.
– Почему нельзя, – прищурилась вахтерша и задумчиво осмотрела сидящую перед ней женщину. – Если прорвется мимо меня, пусть идет. Почему нельзя!
Открыв глаза, Сонечка Талисманова обнаружила за открытым окном накрапывающий дождь, потянулась и поняла, почему так сладко спалось до полудня. Она встала, высунулась в окно. Почти полчаса Соня медленно и тщательно разглядывала мир спокойного двора, детский сад, целующуюся на скамейке в беседке парочку, старушек у подъезда, соседа с третьего этажа с закрепленными чуть повыше локтя захватами протеза – здоровой рукой он судорожно цеплялся за поводок, на котором его волокла огромная лохматая собака. Голуби в лужах на асфальте и запах новорожденных тополиных листьев.
– Ма! – крикнула Соня и обнаружила, что она в квартире одна. Сбросив на пол длинную рубашку тонкого полотна, Соня с кошачьей грацией прошлась возле зеркала в прихожей сначала совсем голой, потом в огромной шляпе с перьями, потом, скрючившись и шаркая, в шляпе и старых горных ботинках, потом босиком, танцуя маленького лебедя, потом сбросила шляпу и просто некоторое время любовалась нежным свечением в сумраке коридора хрупкого, почти неразвитого тела.
Сонечка натягивала трусики, лежа на ковре и болтая ногами, когда зазвонил телефон. Еще минут пятнадцать она разговаривала, надевая шорты и перебирая футболки в шкафу. Натянутый провод телефона опрокинул большую вазу с засушенными зонтичными, Соня наступила на сухие растения, они зловеще хрустнули. Уходя, Соня провозилась в коридоре еще минут пять, потому что не могла найти ключи. Она захлопнула дверь в два сорок шесть пополудни, сбежала по ступенькам вниз, в дверях подъезда еле успела прижаться к стене – огромный сенбернар проволок мимо нее соседа, сосед скороговоркой пробормотал угрозу в ее адрес. Два сорок восемь – Соня заворачивает за угол дома, направляясь к автобусной остановке. Соня старается не смотреть в окно на первом этаже, но этот тип уже там, она чувствует его и не глядя.
– Девочка, девочка, смотри, что покажу!
Соня ничего не может с собой поделать, она поднимает глаза, и ноги сами останавливаются. Перед ней в открытом окне, как в замедленном кино, вырастает отекшее лицо на совершенно лысой голове, голова тянет за собой массивную шею и чудовищные, в бицепсах, плечи – на зависть любому культуристу, потом – полуокружья груди, инвалид подтягивается на руках, уперевшись в поручни невидимой коляски, подмигивает и гримасничает, обещая необычайное зрелище там, внизу живота. Соня начинает медленно приседать, это старая игра, инвалид начинает сердиться, его гримасы выдают затаенную злобу, он вытягивается сколько может, но Соня приседает, оставляя видимой для себя только голову, плечи и грудь, ей уже становится смешно – два пятьдесят шесть, когда инвалид вдруг тяжело падает, и странный металлический лязг коляски настораживает до испуга.
– Эй! – неуверенно говорит Соня, оглядывается и становится на цыпочки. Опасаясь ловушки, она отходит подальше и видит в открытом окне инвалида с упавшей на грудь головой и маленькую темную дырочку на этой груди. Слева.
– Как это? – спрашивает Соня, ноги ее подкашиваются, она падает на коленки, закрыв лицо руками. Мертвое тело дергается от второго попадания, коляска тоже дергается и отъезжает назад. Когда Соня поднимает голову, она видит на раздутых мышцах груди уже две дырочки. В три ноль две Соня Талисманова начинает наконец вести себя соответственно обстановке. Она визжит, ползет на коленках по траве, плачет и кричит одновременно.
