Марина Серова - Волшебные чары
– Очень странные отношения в этой семейке, – покачала головой я. – Вы выяснили, чем они были вызваны?
– Само выяснилось со временем, – неопределенно ответила Наташа.
– Что же было дальше? – спросила я.
– Николай на следующий день все-таки забрал свои вещи, в основном одежду с обувью, еще какие-то мелочи, и вернулись мы в Тарасов. Весной у нас сын, Георгий, родился. Двенадцать часов я мучилась, и все это время Коля сидел на скамейке возле роддома, схватившись за голову, и слушал мои вопли – окна-то открыты были. Когда меня выписали, он взял сына на руки и сказал: «Еще одного ребенка я не переживу».
– Мужики – народ хлипкий и излишне чувствительный, – хмыкнула Надежда. – Доведись им рожать, так род людской быстро перевелся бы!
– Это точно, – согласилась Лада, которая все это время сидела молча – видимо, знала историю своей подруги не хуже ее самой.
– Потом у нас Сережка родился – погодки они с Георгием, так уж получилось, что не убереглась я. Тут уж нам, хоть и в панельном доме, но «распашонку» дали. Два комнаты изолированные, коридор большой, кухня, чулан, лоджия, пусть и маленькая, и балкон, – перечислила она, улыбаясь от этих счастливых воспоминаний. – Отец с братьями и Николай квартиру нашу, как игрушку, отремонтировали – руки-то свои! Родня на мебель скинулась, да и мы кое-что накопили. Живи да радуйся! Николай иногда в Москву звонил, чтобы с днем рождения родных поздравить или с каким-нибудь другим праздником, открытки поздравительные им посылал – он называл это: соблюсти приличия. А о смерти его отца мы узнали почти через год, и хоть адрес наш у них был, но они нам ничего не сообщили.
– Ох, и сволочи же вам в родню достались! – покачала головой Надя. – Это же надо – не дать сыну с отцом попрощаться, последнее «прости» ему сказать! Хоть и не самый ласковый папаша он был, но все же – отец!
– Думаю, это все из-за наследства – Николай имел на него такое же право, как и его сестра с матерью, но, раз срок подачи заявления пропустил, то и остался ни с чем, – предположила я.
– Да не надо нам было от них ничего, – отмахнулась Наташа. – Да и не все они там сволочи, а только одна – Анька. Мальчишкам нашим шесть и пять лет было, когда гром грянул. Дело было в воскресенье, мужики мои телевизор смотрели, а я в кухне возилась, когда в дверь позвонили. Николай пошел открывать, я слышу – голоса какие-то чужие и очень недружелюбные. Выскочила я и обомлела: на старом одеяле какие-то хмыри Катю к нам в квартиру заносят! А следом за ней идет Анька! Швырнула она на пол сумку и заявила: «Я свое с ней отмучилась! Теперь ваша очередь!» Николай на нее заорал: «Ты что творишь?! Она же тебе мать!» А та ему в ответ: «И тебе, между прочим, тоже!» С тем и ушла!
– Чудны дела твои, Господи! – всплеснула руками Надежда. – Вот, значит, откуда ноги растут! Нагуляла его Катерина, а ее родители его на себя записали.
– Там история длинная, – вздохнула Наташа. – А тогда – что было делать? Поднял Николай Катю на руки и на нашу с ним постель положил. Мы с ним в маленькой комнате жили, а в большой – мальчишки, чтобы было им, где беситься. Устроили мы Катю, как могли, – она лежит с закрытыми глазами, но видно, что не спит, – и пошли смотреть, что в сумке, а там оказался паспорт и документы медицинские какие-то. Посмотрели мы их и поняли, что инсульт у Кати был! И, судя по выписке из истории болезни, Анька ее прямо из больницы – на вокзал и к нам.
– И как же такую паскуду только земля носит?! – разбушевалась Надя. – Чтобы родную мать, как старую ненужную тряпку, на улицу выбросить! Да нормальный человек даже собаку, какой бы старой и больной она ни была, никогда не выгонит! Да он ее до последнего лечить будет, потому что привык к ней, она для него, как близкий человек, друг она ему самый верный и преданный! А тут – мать, которая жизнь тебе дала и своей грудью вскормила! Ночей рядом с тобой не спала! Ох, дайте мне сюда эту мразь, я ей в глаза хочу плюнуть!
– Тебе для этого в Москву поехать придется, – остудила ее пыл Наталья.
– Ничего! – угрожающим тоном заявила Надя. – Я не ленивая! Но тебе-то каково пришлось!
– Вот тогда я себе спину и сорвала, – объяснила Наташа. – А куда деваться? Ухаживать за ней нужно было, а она женщина крупная. В больницу ее не отдашь, потому что у нее тарасовской прописки нет, и прописать нельзя, потому что она из Москвы не выписана. Вызвали мы тогда в понедельник терапевта из поликлиники и объяснили, что это сестра Николая к нам долечиваться приехала – не будешь же перед чужими людьми душу наизнанку выворачивать. А она к нам невропатолога прислала. Пришла эдакая молодая деваха, даже по виду ясно, что стерва законченная, и прямо возле Кати, прямо над головой ее заявила: «Прогноз сомнительный, вряд ли выживет, но намучаетесь вы с ней досыта».
– Да как у нее язык-то повернулся при больной такие вещи говорить?! – гневно воскликнула Надя.
– Я тогда врачиху эту по лестнице спустила, а потом в поликлинику сходила и такой скандал главврачу закатила, что стекла дрожали, – хмыкнула Наташа. – А он прямо при мне вызвал девку эту и высказался по полной программе, не стесняясь в выражениях. А еще я в горздравотдел пошла и жалобу накатала, потому что таких врачих на пушечный выстрел к больным подпускать нельзя. Так что, как я потом узнала, вылетала эта стерва из нашей поликлиники не хуже, чем тогда по лестнице скатилась. Перевезли мы тогда сыновей к маме окончательно, а я с работы ушла, чтобы за Катей ухаживать. Николай изо всех сил надрывался: и работал, и калымил – время-то было перестроечное, нигде ничего нет, полки пустые, все из-под полы доставать надо. Хорошо еще, что нас родители мои выручали своим огородом и прочим хозяйством. Коля придет вечером и рухнет без сил – какая же мне от него помощь? Все сама: накормить и напоить Катю с ложечки, помыть ее, «утку» подложить вовремя, ворочать ее, чтобы пролежней не было, и уколы я научилась делать… Словом, не знаю, куда я после смерти попаду, но в аду мне точно страшно не будет. А Катерина лежит молча, как колода, с закрытыми глазами, каждую ложку в нее почти что силой приходилось впихивать – это уже потом я поняла, что она просто умереть хотела. Пробовали мы с ней разговаривать, а она молчит – вот мы и решили, что после инсульта у нее речь отнялась. А потом она орать полюбила, просто так, без всякого повода. Соседки сначала думали, что я над ней издеваюсь, и косились на меня, а когда увидели, как я пеленки ее на балконе вешаю под ее вопли, поняли, что она просто хулиганит, и стали меня жалеть.
– Да, ад по сравнению с этим – сущие пустяки, – сочувственно кивнула я.
– Словом, месяц я так промаялась и дошла до того, что готова была в петлю полезть. Поехала в очередной раз к маме за продуктами, и там-то меня настоящая истерика и накрыла. Выслушала меня мама, собралась и вместе со мной к нам поехала. Меня из комнаты выставила и стала с Катей разговаривать, а я под дверью подслушивала. Мама ей: «Катенька! Да понимаю я, что это не ты кричишь, а боль твоя душевная наружу рвется! Сердце у тебя кровью обливается оттого, что дочь родная тебя предала и бросила! Только Наташа-то моя в чем виновата? Или она для тебя плохо старается? Что ж ты ее врагом лютым считаешь? А Николай в чем виноват? Он же тебе – сын родной, хоть ты от него и отказалась. На двух работах горбатится, чтобы вас прокормить да тебе же на лекарства денег добыть. Он хоть словечком тебя попрекнул?» Тут Катя как зарыдает! И впервые голос подала: «Я к маме хочу!» Вот так мы и узнали, что она говорить может. Мама моя аж руками всплеснула: «Да бог с тобой, Катенька! Она же умерла!» А она все свое твердит: «Я туда, к маме, хочу». Ну, моя мама успокоила ее все-таки, и Катя сказала: «Я ради Ани от сына отказалась, которого от любимого человека родила, а она меня убить хотела!» А мама ее уговаривает: «Ты поплачь, Катенька! Тебе от этого легче станет! Тебе выговориться надо, а то что ж ты все в себе держишь? Так ведь и сгореть недолго. Ты рассказывай, а я рядом посижу и послушаю, может, советом помогу!» И тогда Катя рассказала ей, что случилось много лет тому назад.
Оказалось, что она вышла замуж в восемнадцать лет, еще студенткой иняза, за сына сослуживца своего отца по министерству, с которым тот дружил. Любить она его не любила, но знала с детства, привыкла, так что не возражала, когда родители решили их поженить. Муж был немного ее постарше и к тому времени уже окончил строительный институт, пошел по стопам своего отца. Естественно, что при такой поддержке он из-за границы не вылезал – тогда Советский Союз где и чего только не строил. Через год у них родилась дочь Аня, но заботы о ней на себя взяли бабушки, так что Катя смогла окончить институт и стала ездить переводчицей с советскими специалистами-строителями. При такой жизни с мужем она встречалась нечасто, но ни он, ни она от этого не страдали – любви-то не было.
