Марина Серова - Клан бешеных
Артист! Трагик. Хотя иногда может играть и комедии, точнее, ломать.
– Так вот, правда в том, что я ее действительно убил.
Глава 4
В нашей каморке зависла тишина. Мы с Ярцевым переглянулись.
– Кого? – спросила я.
– Ту девушку. Незадолго до того вечера, когда меня арестовали, где-то дня за два я возвращался поздним вечером домой с… одной творческой вечеринки…
– Знаю я твои вечеринки! – съязвил Антон. – Травку небось курили, наркоши?
– Я?! – Возмущению поэта не было предела. – Тоша, ты что?!
– Не называй меня Тошей!
– Вы закончите наконец выяснять отношения? Гриша, рассказывай же, черт тебя побери! – рявкнула теперь уже я. – А ты, Ярцев, молчи!
Оба разом замолчали. В этот момент к нам зашел официант с подносом, поставил перед нами тарелки с салатами и пирожными, чашки с дымящимся кофе и удалился, пожелав приятного аппетита.
– Так вот, – начал наконец свой рассказ поэт, беря в руки вилку, – я ехал с дружеской вечеринки. Клянусь, я был абсолютно трезв… в тот день. Время было позднее, и улицы были пусты, как зимний пляж, лишь фонари горели и провожали меня своими тусклыми…
– Слушай, ты, лирическая душа! – не выдержал Ярцев. – Или рассказывай коротко самую суть, или я тебя…
– Хорошо, хорошо, – замахал на него рукой Гриня, – так вот, когда я проезжал под мостом – это развязка на улице Бардакова, – мне прямо на машину откуда-то сверху что-то упало. Да так сильно, что помяло весь капот. От удара этот предмет отбросило, а я от неожиданности резко крутанул руль вправо и чуть не врезался в опору моста. Я был так напуган! Вышел из машины, чтобы посмотреть, что это было. Я ведь не понял даже, что на капот мне упал человек…
– Ну, вышел ты из машины, и что? – поторопил поэта Ярцев.
– Подошел к тому, что лежало возле дороги. Я просто обомлел, когда понял, что это – человек. Разглядел – это оказалась девушка. Вся голова ее была в крови, тело лежало, как мешок, в странной неестественной позе… Я испугался, жутко испугался! Она – в крови, молчит, не шевелится… Я огляделся – вокруг ни души, ночь ведь уже была. Я решил, что девушке все равно уже не поможешь, а меня привлекут… Доказывай, что она сама бросилась на мою машину…
– И ты уехал, – сделала я заключение.
– А что мне еще оставалось? Да, уехал, когда понял, что она мертва.
– Сто пятая, – вздохнула я, – убийство, хоть и неумышленное. Лет на восемь можешь загреметь.
– За что?! – возмутился поэт. – Если бы она шла по дороге, а я ее не заметил бы… А так… Она прямо на капот упала, честно вам говорю! А на дороге вообще никого в тот момент не было!
– Ты скрылся с места происшествия.
– Но я был того… в состоянии шока…
– Все равно. В любом случае надо было вызвать полицию и «Скорую». Как тебя вычислили, следователь не сказал?
– Я наутро отогнал машину в мастерскую выправить капот…
– Идиот! – усмехнулся Ярцев.
– Все равно они бы меня нашли: следак сказал, что там, на развилке этой, есть камера…
– Кстати, как фамилия твоего следователя? – спросила я.
– Портянкин Ха Ха.
– В каком смысле «Ха Ха»?
– Его так зовут: Харитон Харитонович Портянкин.
– Точно, Портянкин, – кивнул Антон. – Это тот, к которому я обращался с вопросами и который шарахнулся от меня, как от прокаженного… Значит, он Харитон? А вот интересно, ласково, по-семейному, это как будет? Харя? Харюня? Харька?
– Антон, какая разница, как будет по-семейному?! – возмутилась я. – Давайте уже выясним наконец, что делать с Гриней!
– Следак – му… Извиняюсь, козел! – выдал поэт. – Я ему честно рассказал все как есть, а он, гад, не поверил, говорит, сбил ты ее – и дело с концом! И теперь сидеть тебе, Буйковский, лет десять. Нет, главное, за что?! Она сама мне прямо на капот упала, честно вам говорю!..
– Это мы уже слышали, – перебила я. – Ну, что тебе сказать, Гриня? Плохи твои дела.
– Это почему?
– Потому! Девушка, которая бросилась, по твоим словам, тебе на капот, была возлюбленной одного мерзавца, который издевался над ней.
– Зачем? – округлил глаза Буйковский.
– Хороший вопрос. Он по жизни самодур, тиран и деспот, и ему, похоже, доставляло удовольствие измываться над беззащитными девчонками.
– Извращенец, – сделал свое заключение Гриня, – только я при чем?
– А ты оказался не в том месте не в то время.
– И что же мне теперь делать? Я не хочу в тюрьму!
– Ты будешь удивлен, но туда никто не хочет. Однако при вынесении приговора это не учитывается.
Гриня смотрел на меня, жалостливо хлопая своими рыжими ресницами. На его побледневшем веснушчатом лице отразилась скорбь всего человечества.
– Уточни, пожалуйста, за что тебя обещали убить в полиции? – напомнил Ярцев.
– Я с самого начала сказал следаку, что в смерти девушки не виноват. Я ехал себе, никого не трогал… Она сама… прыгнула мне на капот или как-то еще… Одним словом, я сказал, что, наверное, она сама бросилась на мою машину. А следак сказал, что я – наглый врун и преступник! Что я должен написать признание, что сам сбил ее… Ну, я что, совсем дурак? Я стал ему доказывать, что я не виноват, а он… он сказал, что меня грохнут, если я не признаюсь.
– Круто. И ты?..
– Испугался. Но не признался. Написал так, как было на самом деле. А Портянкин сказал, что мне теперь надо ходить и оглядываться. Му… Ой, извините… Козел!
– Что не признался, это ты молодец, – похвалила я поэта, – зачем оговаривать себя? Каждый должен отвечать за свое. Кстати, тебе показывали заключение судмедэксперта?
– Показывали. Там было написано, что на теле пострадавшей – следы краски с моей машины.
– И все?
– Все.
– Послушай, Гриня, – сказал Ярцев, – у нас для тебе две новости: одна хорошая, вторая еще лучше. Во-первых, тебе показали липу. Я про заключение. Я сам, своими собственными глазами видел заключение судмедэксперта, где черным по белому было написано, что на теле погибшей – краска с двух машин, и твоя, зеленая, – поверх той, первой краски – золотистой цвета «Тициан»…
– Ни хрена себе!.. Ой, извините. – Гриня виновато посмотрел на меня. – А как же тогда то заключение, которое сунули мне в нос?
– Говорю же, оно – липовое. Ты девушку, конечно, сбил, но не ты, так сказать, был у нее первым. До тебя ее уже сбила одна машина, водитель которой раньше был ее парнем. Она его послала куда подальше, и он, садюга, терроризировал ее и ее семью, грозил убить, и все такое… Одним словом, факты доказывают, что этот парень – его зовут Виссарион, запомни это имя! – сбил свою возлюбленную на своей машине.
– Нарочно?
– Нарочно или нечаянно – это другой вопрос, и этого мы не знаем. Скорее всего, он сделал это умышленно, а потом сбросил девушку с моста. Прямо тебе на капот.
– Вот это поворот событий! – Гриня едва не подпрыгнул на месте. – А что же тогда следователь мне дело шьет? Вот и арестовал бы тогда того первого на золотом «Тициане»…
– Не может. Папочка у этого первого – гибэдэдэшный пахан. Поэтому они постараются все свалить на тебя. Им крайний нужен, понятно? Как говорится, если виновного нет, то его назначают…
– Все, я пропал! – Поэт обхватил голову руками и заскулил. – Как же я теперь? Мамка узнает – не переживет! Она у меня больная, я ее кормлю…
– Хватит тут египетскую плакальщицу из себя изображать! – Антон слегка толкнул Гриню в бок. – Ты забыл про вторую хорошую новость.
– Ага, – кивнул Буйковский, как ребенок. – А какая вторая-то?
– А вот теперь сиди и слушай! Ты знаешь, кто перед тобой? – Ярцев подмигнул мне и выразительно посмотрел на Гриню.
– Как кто? Ты же сказал – Полина, юрист…
– А ты что-нибудь слышал про Мисс Робин Гуд? – не унимался Ярцев.
– Кто же про нее не слышал!
– Так вот, Буйковский, считай, что ты в рубашке родился: за твое дело берется сама Мисс Робин Гуд!
Поэт уставился на меня, буквально открыв рот.
– Антон, ну, зачем ты?.. – попеняла я другу. – При чем тут это? Просто, Гриня, мы с Антоном хотим восстановить справедливость. Оправдать невиновного, а виноватых, наоборот, привлечь к ответственности… Если полиция их сама привлекать не хочет…
– Или не считает нужным, – добавил Ярцев.
Гриня вдруг прямо-таки засветился от счастья.
– Если ты – Мисс Робин Гуд, то, я думаю, все будет в порядке! Во всяком случае, у меня теперь есть надежда…
– Ну, ты заранее-то не радуйся, – охладила я несколько пыл поэта.
– Как не радоваться?! Я… Я… Я так рад, что познакомился с тобой… Мисс Робин Гуд! Надо же! Я тебе стихи посвящу!
Гриня на несколько мгновений задумался, потом выпятил грудь, набрал в легкие побольше воздуха и затараторил скороговоркой-речевкой, помогая себе сжатыми кулаками. Он потрясал ими в воздухе, притоптывал под столом ногами и вещал:
