Галина Романова - Длинная тень греха
Зачем остановила? Зачем?! Пускай уходит! Пускай ищет свою правду в своем придуманном незаплеванном мире, за высоченным забором из нравственности и ханжества.
Презирает ее? Пускай презирает! Ей плевать… Почти плевать!
Он уйдет, а она позвонит Дэну. И проведет с ним остаток дня и всю ночь. Они станут пить пиво, нюхать крэк — она попробует, невзирая на отвращение, — и трахаться станут до звона в пустой башке. А наутро она пойдет на работу и всегда будет делать вид, что не заметила сальных поглаживаний своего брюхатого шефа. Он будет гладить ее по коленкам и заднице, а она с невозмутимым видом будет наливать ему кофе. Потом выйдет из кабинета и тут же забудет, в каком именно месте ее касались гадкие жирные пальцы. Он же никогда не идет дальше этого, так чего кипеть негодованием?..
А Хабаров пускай катится ко всем чертям! Не получится из него того героя, который ей был так нужен. Не получится, как ни крути! А то, что внутри у нее все горит сейчас и плавится, так это…
Черт его знает, почему и из-за чего это! Но пройдет оно, непременно пройдет. Вот как только уйдет Хабаров, и она позвонит Дэну, так сразу все и пройдет.
Но Хабаров все почему-то медлил. Продолжал стоять, тиская ее плечо, а потом и вовсе упал на колени, пристраивая свою голову на ее коленях. Допился, называется?
— Я не должен был тебя обижать, девочка. — бормотал он придушенным голосом. — Не должен был! Ты хороший человек, наверное. Я — дрянь! Даже собственная жена… Собственная жена заявила мне об этом. А мы прожили пятнадцать лет с ней! Это не час знакомства. Это целых пятнадцать лет… Дрянь, говорит, ты, Хабаров. Пустая, ничтожная дрянь, о которую даже ноги утереть стыдно. А ты меня домой к себе привела, Олеська.
Он уже ничего почти не соображал. Не соображал, что говорил. Не понимал, что делал. Каялся в чем-то. За что-то извинялся, поглаживая ее коленки, упакованные в джинсу. Потом шел, ведомый ею, и падал куда-то вниз со странным ощущением щекочущей пустоты в животе. Падал со странным хрустом и болью. Или это во что-то его спина упиралась.
Ничего не понимал, что говорил, что делал…
Он даже не понял, что произошло! И наверняка не понял, с кем он только что занимался любовью! Называя ее удобным, не так давно приобретенным: «детка», Хабаров любил ее по-пьяному неловко и второпях и, кажется, уснуть успел еще до того, как скатился с нее и занял свое место возле стенки.
Осторожно вытащив из его пальцев зажатый подол своего свитера, Олеся отодвинулась к краю широченного дивана, а потом и вовсе встала. Почему-то на цыпочках подошла к окну и выглянула на улицу.
Горы снега возле подъезда и вдоль дороги были расчерчены карандашными пунктирами наполовину занесенных жасминовых кустов. Скамеек и песочниц вовсе не было видно. В дальнем конце двора, правда, дыбилась красная островерхая крыша металлического гриба. Это все потому, что там постоянно дул ветер, и снега наметало чуть меньше. А какой начнется потоп, когда все это станет таять?! Ливневая канализация практически не работала. Лужи после дождей разливались размером с деревенский пруд. Приходилось прыгать с камня на камень, а то и вовсе таскать с собой в пакете резиновые сапоги. Это еще полбеды. Что будет, когда начнется стройка?! Тут уж никакие сапоги не помогут.
Липовая аллея, которую намеревался выкорчевать гаражный кооператив, брала свое начало как раз во дворе ее дома. И заканчивалась углом дома, в котором жил зловредный и равнодушный Садиков. Как-то он там теперь? Проявил свою пленку, которая обещала ему скандальный сюжет?
Как отвратительно! Олеся скосила взгляд на спящего Хабарова.
Люди выясняют отношения, пускай даже ссорятся, а он, получается, подглядывает. Так мало этого, он еще снимает все это на фотоаппарат.
Ну, а дальше что? Как он собирается всем этим распорядиться? Поместит снимок в какой-нибудь скандальной газетенке? Вряд ли желтая пресса заинтересуется банальным скандалом семейной пары. Такое на каждом шагу сплошь и рядом. Зачем снимал тогда?
А может, он тайное удовлетворение получает от скандалов, когда мужчина бьет женщину по лицу? Это, пожалуй, версия. Хабаров же признался ей, что не выдержал и ударил Марину по щеке, когда она обозвала его дрянью…
Из-под плинтуса нещадно дуло, и голые ноги тут же озябли. Олеся поежилась, натянув пониже на бедра длинный свитер, и вернулась на диван. Осторожно присела и, склонив голову к плечу, со странной улыбкой уставилась на свое новое приобретение.
Хабаров — это было круто! Это было, как случайный порог на капризной горной реке, которого не ждешь и о котором никто никогда не говорил с тобой. Как боязнь бездны перед прыжком.
Он был совсем-совсем взрослый, красивый, не по-сегодняшнему правильный и интригующе загадочный. Олесе это нравилось, это ее волновало, и этого она давно ждала.
Хабаров спал, болезненно сведя четкой формы брови к переносице. Сильные руки безвольно раскинуты, ноги, наоборот, поджаты и напружинены, будто перед прыжком. Он еле сумел раздеться. Если бы не ее помощь, так и путался бы в ремне и новой застревающей молнии на джинсах. И голову бы ни за что не протиснул бы в тугое горло свитера, если бы не она. И еще он все время повторял, что хочет ее. Очень сильно хочет.
Его рука вдруг потянулась к ней, пошарила по диванному пледу, поймала за свитер и с силой потащила на себя.
— Ложись, детка, поспим немного. Ложись… Все будет хорошо!
Глава 4
— Нет, ну ты, Владюха, даешь! — Андрюха Анохин глядел на своего друга со смесью восхищения и недоверия одновременно. — И что теперь? Что станешь делать?
— Да ничего! Ничего я не стану теперь делать!
Признаваться другу в том, что трусливо бежал, пока Олеся мылась в ванной, он не стал. Рассказал просто о случайной встрече, не вдаваясь в подробности. Кивнул утвердительно на его вопрос: переспал ли он с ней. И все. Больше ничего не озвучил, никаких подробностей.
Хабаров болезненно сморщился от стука захлопнувшейся гаражной двери, куда он притащился под самый финал рабочего дня. Голова трещала так, будто ее кто-то час обрабатывал тяжеленной кувалдой. Плющил и снова возвращал ей первоначальную форму. Потом снова плющил и снова возвращал…
— Уехать мне надо. На дачу к тебе поеду. Не к тебе, к Соньке. Отвезешь? — Влад с благодарностью принял из рук друга банку пива и, щелкнув пробкой, тут же принялся пить жадными глотками. — Мне-то теперь за руль нельзя! Какой из меня наездник…
— Отвезу. Чего не отвезти. — Анохин наморщил лоб, задумавшись, а потом как ляпнет: — А, может, тебя туда с твоей Олеськой и отправить? А чё! Вдвоем вам там будет веселее.
— Да иди ты! — отмахнулся от него Хабаров и снова поморщился, теперь уже от досады на себя самого.
Надо было так впариться, а вот надо было! Мало того, что пошел на поводу у незнакомой девки, так еще и выболтал ей все вчистую. И про Маринку, и про измену ее, и про то, что подкараулил ее за ангарами и пощечин надавал.
Зачем все это нужно чужому человеку, кто бы сказал?
— Ну, ты же сам говоришь, что она типа того, влюбилась в тебя с первого взгляда. — Анохин недоумевал, по его личным понятиям, отталкивать от себя женщину, питающую к тебе теплые чувства, было преступлением против логики и против общества. — Какая ей разница, где с тобой виснуть, Владюха?
— Отстань, сказал! — Хабаров отвернулся сердито.
И Андрюхе про Олеську тоже, наверное, зря рассказал. Станет теперь приставать, советовать, рекомендовать, как поступить. А ему этого ничего не нужно. Он не хочет ни советов, ни пророчеств, ни планов далеко идущих. Ничего не хочет. И Олесю тоже…
Как он мог вообще с ней сотворить все это?! Даже не помнит, успел ли сыграть на опережение в самый ответственный момент! А если она забеременеет, что тогда? Алименты платить всю оставшуюся жизнь? У него уже есть сын. Ему другого не нужно. А тут вдруг эта Олеся!..
Мысль о том, что эта девушка может оказаться охотницей за головами, ввергла Хабарова в еще большее уныние.
— Поехали, что ли? — Влад поставил пустую банку из-под пива на верстак и нетерпеливо глянул на друга. — Отоспаться хочу, подумать.
— Да, брат! Подумать тебе есть над чем.
Андрюху его терзания, казалось, забавляли. Да и глупо было бы ждать от него чего-то другого.
К тридцать седьмой своей годовщине друг успел обзавестись третьей женой, и никогда ни о чем сделанном не сожалел. На то она и жизнь, чтобы с ней экспериментировать: что-то ломать, что-то менять, что-то исправлять. Кто сказал, что он должен прожить весь отпущенный ему век с одной (!) женщиной?! Бр-рр, ужас какой!!! С одной и всю жизнь!..
Так ладно еще, если с ней все удачно сложилось, а если нет?! Что тогда? Ненавидеть друг друга, избегать, но продолжать находиться под одной крышей? Нет, это точно не для него. Он сторонник радикальных мер в отношениях с хрупкой половиной человечества.
