Ольга Тарасевич - Чеченский угол
Враг, пришедший на землю нохчей, должен не просто умирать. Пусть ему будет больно, так больно, что на губах пузырится кровавая пена, пусть взрывается свет в глазах от отрубленных ног, рук, пусть острое лезвие ножа чиркает по горлу!
Ненависть, желание причинить боль – они жили где-то глубоко в душе Салмана всегда, а вырывались наружу не сразу, постепенно, с каждым убитым бойцом, с исчезнувшими родственниками. Когда артобстрел федералов сожрал Аминату и дочь, Салмана не стало, только острая ярость текла по венам. Если заканчивались патроны со смещенным центром тяжести, он подпиливал обычные. Траектория движения пули становилась непредсказуемой, мотала кишки, мучила, никакой промедол не помогал.
Только однажды в душе закопошился ужас. После ранения Салмана переправили в Европу на лечение. Он не возражал – подписанные в Хасавюрте соглашения фактически признавали независимость Чечни, цель ожесточенных боев достигнута, российские танки и БМП покинули страну.
Вернувшись, Салман не узнал Грозного. В руинах города скопилось больше страха, чем во времена активных боевых действий. Газеты взахлеб писали о публичных порках и казнях, восторгались нападением на Дагестан Шамиля Басаева.
Это была совсем не та мирная жизнь, за которую проливал кровь Салман Ильясов. Но потом в Чечню опять пришли русские, и все вернулось на круги своя. Есть враг в прицеле, его надо уничтожить, а все остальное вторично.
Салман замедлил шаг. Навстречу отряду кто-то двигался, едва слышно осыпались камешки с крутой горной дороги. В зеленой листве мелькнула повязанная банданой голова разведчика.
– В ауле все чисто, – доложил Саид, опираясь на «калаш». – Русские далеко, в городе. Можно спускаться.
Командир довольно улыбнулся. Отлично. Зелимхана похоронят по всем правилам: будут и зикр*, и садака**, и тезет***, и кадам****.
А русские… Возле каждого селенья блокпост не поставишь. Приехали, осмотрели полуразрушенные дома, выслушали возмущенных женщин и стариков – и уехали, прекрасно понимая: как только спустится ночь, в селенье придут воины Аллаха, и будет им и горячая еда, и постиранное белье. Никогда нохчи не откажутся от своих. Может, разве что сделают вид. Чтобы выжить. Чтобы помогать дальше.
Селение, располагавшееся в объятиях гор, просматривалось как на ладони. Давно, еще до войны, уютные домики скрывали раскидистые ветви абрикосовых садов. Теперь же сквозь сухие скелеты деревьев щербатые фасады темнели провалами выбитых окон.
Мать Зелимхана развешивала белье во дворе, Салман узнал сгорбленную фигурку, передернулся от сверкнувшей в ее глазах надежды. «Мимо, пройдите мимо моего дома, уходите!» – кричали темные очи.
И накатила волна горя, она узнала своего мальчика на руках командира, рухнула на колени, забила кулаками по пыльной ссохшейся земле.
Салман прошел в дом, опустил тело бойца на кровать, посмотрел на него, молодого, измученного, успокоившегося.
– Надо поговорить, – тронули его за плечо.
Старейшина Магомедзагир совсем сдал. Мелкой дрожью трясется голова, вздрагивает седая борода, из уголка беззубого рта бежит струйка слюны.
– Сынок, – старейшина опустился на стул у кровати, смахнул бисеринки пота со лба. – Беда, сынок, я уже хотел парнишку в горы к вам посылать. Знают все шурави про ваши планы. К Яхите племянник приезжал, помнишь, я рассказывал, он теперь местным милиционером заделался… Так вот, иди, говорит, Яхита, к Магомедзагиру и скажи – шурави все знают. Но не верят.
– Откуда знают? Почему не верят?
– Предатель у тебя в отряде, сынок. А не верят… Что с тупых свиней взять!
Вспышка ярости ослепила Салмана. Предатель в отряде! Ослепила – и потухла.
«Конечно, – подумал командир. – Хохол, больше некому. Его проверяли неоднократно, и все сходилось. Членство в националистической организации Украины „Уна-Унсо“, обучение в лагере на территории Грузии, переброска в Ичкерию. Петр убивал братьев-славян так, как положено – жестоко и беспощадно. Но это ни о чем не говорит. Просто он хороший агент. Точнее, был хорошим агентом. Конечно же, все сходится: на днях он как раз спускался вниз за продуктами, и вот шурави все узнали».
У колодца плескались бойцы, окатывали спины холодной водой, терли мочалкой грудь, руки.
– Полей мне, – сказал Салман Петру.
Тот с готовностью отставил автомат, зачерпнул кружку воды. В его круглых голубых глазах промелькнуло легкое беспокойство, и оно еще больше укрепило подозрения Салмана.
Звук приближающихся автомобилей раздался одновременно с возгласом прибежавшего дозорного:
– Уходим, федералы едут!
Натягивая майку, Салман выругался. Федералы, как же! Это наверняка свои, подразделение «Восход», прислужники шурави. Только они знают, что после атаки отряд можно всегда перехватить здесь, в селении, что пока в живых останется хоть один боец, он рано или поздно спустится с гор, чтобы передать родственникам тела погибших товарищей.
Салман успел увести отряд из-под обстрела.
Густая зелень деревьев скрыла приблизившихся к подножию гор людей, но несмолкающий треск автоматных очередей выдавал их присутствие.
Наверх преследователи не пошли, чем окончательно убедили Салмана: точно «Восход», знают, собаки, – основные тропы заминированы, уйти можно только по едва заметным в лестном массиве тонким прожилкам, но в них, не зная конкретных мест минирования, соваться опасно.
За пару километров до базы командир пропустил Петра вперед, достал из висевшей на поясе кобуры модернизированный пистолет Макарова, прицелился.
Хохол дернулся, вскрикнул, но на ногах устоял, смотрел, как серая штанина чернеет от крови.
– Вперед, – скомандовал Салман. – Это только начало…
Лица бойцов остались безучастными. Командир знает, что делает, читалось на них.
Еще одна пуля – и Петр падает, хватается за простреленное бедро, хрипит от боли.
Салмана сотрясает ненависть.
– Ты у меня будешь ползти, как подстреленная собака. Ползи, щенок! Ползи… А подыхать станешь медленно. Очень медленно.
– За что?! – простонал Петр.
– За то, что ты «крот», ты скотина, я платил тебе деньги, а ты сдавал моих ребят, ублюдок!
Раненый хохол, оставляя кровавый след на зеленой траве, послушно продвигался вперед.
Салман ловил на мушку сведенную от напряжения спину, побелевшие пальцы, целился между ног.
«Потерпи, – убеждал он себя. – Не торопись, пусть он заплатит за свое предательство полную цену».
Дальнейшее произошло мгновенно. Какую-то секунду хохол полз по тропке, потом вдруг метнулся в сторону, на дорогу, растянулся плашмя. Оглушительный взрыв разметал его останки, Салмана ударило по лицу, он инстинктивно отшатнулся, глянул на землю – оторванная кисть, белеют кости, торчат ошметки сухожилий.
– Ты сам посылал его ставить «растяжки», – сказал Вахид, вытирая лицо от кровавых брызг.
Салман с досадой поморщился. Как нехорошо получилось, слишком быстро.
– Петр сдал нас шурави. Мне сказал старейшина. Наверное, он всегда нас сдавал.
Вахид осторожно заметил:
– А если это не он?
Салман махнул рукой. Из случайных людей в отряде – только Раппани, но он узнал об операции лишь накануне, из лагеря не отлучался, мобильной связи в горах нет.
– Это хохол, – убежденно повторил Салман. – Больше некому.
В лагере у огня хлопотала Айза.
Раппани не утерпел, не дождался отряда, уже наложил себе полную тарелку галушек из кукурузной муки и уминал их так, что за ушами трещало.
– Ребята, там еще мамалыга есть в котелке, чай горячий, присаживайтесь, – суетилась Айза. По ее лицу было видно: ей очень хотелось расспросить про взрыв, гулкое эхо которого долго летело вверх, туда, где вершины гор припорошены шапками снега. Но она молчала. Женщинам не положено задавать вопросы.
А Асланбек не удержался:
– Взрыв был, да? Все целы, да?
– Кому надо – тот цел, – отозвался Вахид и протянул руки к костру, хотя укутавший горы вечер еще хранил дневное тепло.
Раппани встревоженно смотрел на командира, но тот, занятый чисткой пистолета и своими мыслями, остался безучастным к разлитому в воздухе беспокойству и дымящейся тарелке с кашей, поднесенной услужливой Айзой.
«Что же делать? – размышлял Салман. – Операция по захвату больницы в Дагестане разрабатывалась несколько месяцев. На сегодня готово все. Проработан маршрут проникновения на территорию соседней республики. Небольшими группами, минуя блокпосты, мы приблизимся к поджидающему в укромном месте автобусу с оружием, подготовлен автомобиль якобы сопровождения ГИБДД. Так же тщательно готовился сюрприз в Грозном. Начиненная взрывчаткой Малика должна быть пропущена на стадион нашим человеком, который проведет ее прямо к трибунам, где размещаются начальники шурави и их местные прихлебатели. И вот обо всем этом узнали русские. Старейшина говорит, что они не поверили информации. Но все же гарантий того, что мы не угодим в засаду, нет…»
