Екатерина Лесина - Волшебный пояс Жанны д’Арк
— Вот Кирюха и начал Аллочку обхаживать… еще в том году. У него нюх собачий, четко просекает, откуда ветер… но потом, верно, пригляделся к кузине поближе. — Игорь потер подбородок. — Я ее в желтых тонах написал. Желтый — цвет ненависти. Или зависти. Алка всем завидует. Голодные глаза. Вечно ей надо все и сразу… И с такой жить — лучше удавиться добровольно. Вот Кирюха и принялся искать… альтернативные варианты.
И нашел Жанну.
— Он подкинул старухе мыслишку, что надо бы воссоединить семью, раз уж старуха помирать собралась. Небось знал наперед, что родителей твоих уже нет… а ты вот есть… и, думаю, о тебе тоже узнал немало… решил, что подойдешь ты ему, в отличие от Алки.
— То есть мне надо быть благодарной…
— Окстись, Жанночка, какая благодарность? — Игорь засмеялся. — Он тебя в это дерьмо втянул, а ты благодарность… Нет уж, он тебя теперь не выпустит. Поэтому берегись.
— Кирилла?
— И его. И Алку… она же влюблена в него, как кошка… но ломалась, ноги об него вытирала, показывая, что, дескать, принцесса вся из себя, а он так, приблудыш. И довытиралась. Сейчас небось локти кусает от злости. И пускай, ей полезно яд спустить, но будь осторожна. Алла не привыкла отдавать свои игрушки.
Кирилл не походил на игрушку, скорее уж на игрока. С него самого станется манипулировать, что Жанной, что двоюродной сестрицей ее. И пусть та особа неприятная, но Жанне жаль ее.
Немного.
— Еще скажи, что Николаше есть за что меня ненавидеть.
— Николаше? — Игорь хмыкнул: — О том, что в Николашиной голове творится, не знает даже его мать… но мы пришли. Как тебе местечко? Симпатичное?
Площадка, усыпанная белым камнем. И два фонтана мраморными вазочками для мороженого. Вода стекает в шестиугольник пруда, выложенного ярко-голубой плиткой.
Скамеечка.
И крохотная, на одного человека, беседка.
— Попозируешь? — попросил Игорек, вновь преобразившись. Теперь во взгляде его читалась мольба и одновременно — жадное предвкушение… и еще что-то, чего Жанна не разобрала.
— Я не умею.
— А тут уметь ничего не надо… ты просто сядешь… вот у пруда и сядешь… там рыбки красивые… смотри на них, а я порисую… недолго, честно! Когда устанешь, я сразу отпущу! Жанна, пожалуйста… а то я уже забыл, каково это с живым человеком работать…
Посидеть?
Ничего сложного. И времени свободного у Жанны хватает. И лучше уж смотреть на рыбок, чем на недовольные лица новоявленных родственников.
— Ты чудо, — Игорь обрадовался. — Тогда давай место выберем… вот здесь… нет, сюда… тут чисто… и вот, держи, постели, ладно?
Он подал клетчатый большой платок.
— Садись и представь, что меня здесь нет…
— Но ты есть.
— Конечно, я есть. Но… понимаешь, если ты будешь смотреть на меня, то это не то. Люди становятся настоящими, лишь оставаясь наедине с собой. И мне надо, чтобы ты забыла о моем присутствии… представила…
— Что тебя нет.
— Именно. — Он вытащил из кустов за беседкой коричневый чемоданчик, признавшись: — В дом нести не хочу, обязательно кто-нибудь да сунет нос, а я… я вроде как в кризисе и вообще… если поймут, что снова рисовать начал, заклюют. Но ты отвернись… там рыбки…
— Помню.
Жанна попыталась сесть красиво, вытянуть ноги, откинуться, но тут же осознала, насколько глупой, картинной выглядит эта поза. Да и неудобно.
Она привыкла сидеть иначе. И в конце концов Игорь сам сказал представить, будто его нет… он есть, где-то рядом, бродит, подыскивая нужный ракурс. Или это иначе называется? Главное, что Жанна чувствует его присутствие.
А надо забыть.
Сосредоточиться, к примеру, на пруде… Темная вода, не то сама по себе, не то из-за плитки, которой выложен пруд. Главное, что солнце вязнет в этой воде и до дна не добирается, и кажется, что дна этого вовсе нет.
Жанна вытянула руку, коснулась воды.
Теплая.
И от прикосновения ее разбегаются круги, тревожат редкую сыпь ряски. А рыбок нет… Наверное, спрятались? Или Жанна просто не видит. Она немного близорука, не настолько, чтобы носить очки или линзы, но достаточно, чтобы не разглядеть рыбок. И она щурится, вглядываясь в мутную воду, до рези в глазах, до слез почти. А рыбок все равно нет, зато вырисовывается что-то длинное, темное… странных очертаний, не то коряга, не то…
Крокодил?
Жанне самой смешно от этакого предположения.
Откуда в домашнем прудике крокодилу взяться? Конечно, коряга, из тех, которые бросают в аквариумы… И наверное, она сможет дотянуться до этой самой коряги.
Зачем?
Просто так… или затем, чтобы убедиться, что никаких крокодилов здесь нет и быть не может. Жанна вновь коснулась воды… Здесь не глубоко.
И плавать она умеет.
И страх, который внезапно ожил, требуя немедленно встать и отойти от пруда, это глупость… чего бояться-то? День ведь. Игорь поблизости… затих… И обернуться бы, убедиться, что он где-то рядом, рисует, но это будет нарушением условий игры. Поэтому Жанна и разглядывает корягу.
Тянется.
Кладет раскрытую ладонь на темную гладь пруда. И пальцы уходят в теплую воду.
И сама Жанна едва не падает, но удерживается на краю… ненадолго удерживается. Тычок в плечо опрокидывает ее. Она падает, проваливается в воду, которая вовсе не теплая, но ледяная даже. И платье тотчас тяжелеет, опутывает саваном ноги, и Жанна, не успев испугаться, идет ко дну.
А дно далеко.
И она вдруг понимает, что тонет.
Пруд глубок. И не пруд вовсе — колодец с черным зевом. И страх лишает разума. Жанна барахтается, бьет растопыренными пятернями воду, но та не поддается.
И ноги спутаны.
Она не выплывет, если ноги спутаны.
Воздуха нет… легкие огнем горят, а Жанна… Жанна, наверное, умирает… и вот-вот умрет… Она дергается, нелепо, некрасиво, в отчаянной попытке хоть как-то отсрочить неминуемую гибель…
Было бы можно, Жанна закричала бы, но крик лишен смысла.
Она почти сдалась, когда волосы ее вдруг зацепились за что-то, наверное, за ту корягу, которая… рванула вверх… и не коряга, но чьи-то руки… и Жанна, совершенно потерявшись от ужаса, попыталась вывернуться.
Не позволили.
Выдернули из пруда.
Швырнули на траву, такую зеленую и яркую, что от невыносимой яркости этого цвета Жанну стошнило.
Ее рвало кислой водой, которой Жанна наглоталась, и еще ряской, слизью… обедом недавним, а тот, кто вытащил ее — Жанна не видела его лица, только длинную тень, протянувшуюся по траве, — стоял и смотрел. А когда желудок успокоился и Жанна села — руки ее позорно дрожали, а на глаза навернулись слезы, — над головой раздался недовольный голос:
— В следующий раз, если захочется искупаться, воспользуйся бассейном.
— Я… я…
Жанна вытерла рот ладонью.
Что ей сказать?
Что купаться она не собиралась? И просто упала в пруд? За корягой полезла… и ее толкнули? А ведь толкнули, она не сама… она точно знает.
— Выглядишь жалко, — сказал Кирилл и, стянув рубашку, отжал ее. — Ты вообще о чем думала?
— Я… случайно упала.
— Случайно, — Кирилл фыркнул.
Он скинул ботинки, которые, пожалуй, можно было счесть безнадежно испорченными, и носки, и брюки стянул. Жанна поспешно отвернулась.
— Раздевайся, дура, — раздалось сзади. — И платье отожми. Или ты собираешься и дальше так вот…
— Отвернись.
— Чего я там не видел? Тем более что мы собираемся пожениться.
— Мы не собираемся пожениться. — Жанна попыталась отжать подол платья, но поняла, что снять его все-таки придется. И порадовалась, что белье тоже купила новое, почему-то ей была отвратительна сама мысль о том, что Кирилл увидел бы ее в старом, пусть чистом, но изрядно заношенном белье. — Я пока не приняла твое предложение.
— Вот именно, что пока.
— Ты… ты самоуверенный.
— Приходится. Да не трясись ты, на вот, — он протянул пиджак. — До дома дойти сможешь?
— Да.
— Хорошо, значит, пойдем.
За руку взял, дернул, заставляя подняться, и повел, правда, не к дому, а к лавочке.
— Садись.
Жанна не села — упала. Почему-то именно сейчас она вдруг остро осознала, что едва не погибла.
Пруд выглядел… безопасно. Плитка. Вода. Стрекозы вот над поверхностью летают… солнышко светит ярко… воздух горячий, но это потому, что ей, Жанне, холодно. От холода она и дрожит так, что зубы клацают, и громко.
— Ну, успокойся уже. — Кирилл сел рядом и обнял как-то неловко, точно стесняясь. — Все закончилось хорошо… ну упала, бывает…
Он гладил Жанну по плечу, и от этого прикосновения дрожь становилась только сильней.
— Я… я не сама… я неуклюжая, но я не сама… — Она резко выдохнула и стиснула кулаки, велев себе успокоиться. Всегда помогало, даже тогда, когда о маме сказали… или о папе, который ушел и не вернулся, упал на улице и умер.
Или когда вот с Ильей…
