Эдуард Хруцкий - Страх
Никитин исчез в маленькой двери, ведущей в подсобку, и через несколько минут подавальщица Варя принесла Данилову наваристый борщ, макароны с тушенкой и кисель из порошка.
– Вот что такое ОББ, мужики, – повернулся к компании Никитин. – Когда мне доложить, товарищ подполковник?
– Пока я ем, Коля, волоки всю хурду-мурду в мой кабинет. На ключ.
Никитин разложил добычу на диване и столе.
– Да, – Данилов покрутил головой, – целый универмаг. Молодец. Где арестованная?
– Дозревает.
– Ты к ней кого подсадил?
– Аллу.
– Эта сработает. Пусть до ночи посидит, а потом ты ее из камеры дерни.
– Понял.
Зазвонил телефон.
– Данилов.
– Иван Александрович, – говорил замнач московской милиции, – Никитин в твоем отделе?
– Да.
– Из Кунцева благодарственное письмо прислали, он двух урок взял с поличным. Мы приказ готовим о поощрении. Он все еще в общежитии?
– Да, товарищ полковник.
– Пусть за ордером на комнату зайдет. Повезло ему – в Столешниковом жить будет, обрадуй парня.
Данилов положил трубку, посмотрел на Никитина. Не понравился Кольке взгляд начальника, ох не понравился. Видать, кто-то капнул ему по телефону.
– С каких пор ты, Никитин, таким скромным стал? – прищурился Данилов.
– А что случилось, товарищ подполковник?
– Ты в Кунцеве двух урок заловил и молчишь.
– Урок! – Никитин засмеялся. – Хива типичная, шпана мелкая. Ну, полез один с ножом, я ему руку прострелил.
Данилов посмотрел на Никитина. Приятен был ему этот парень, хоть и намешано у него в голове было всякого. Но был он отважен и непримирим к преступникам. Перед войной работал опером в Туле, потом воевал, был ранен. У Никитина преобладало одно качество. Настоящим мужиком он был. Надежным товарищем, честным парнем, который не продаст в трудную минуту и горе с тобой разделит.
Из тех, с кем начал войну Данилов, остался один Игорь Муравьев. Погиб в сорок первом Ваня Шарапов, в сорок втором застрелил сволочь Музыка Степу Полесова, лежат они – один на Ваганьковском, второй в райцентре. Остался один Игорь. Но это был уже не тот Муравьев, который пришел в ОББ в сороковом.
Тесть его Фролов сильно в гору пошел, стал генералом и замнаркома. Изменился Муравьев, незаметно, но изменился. Иначе к нему стало относиться руководство милиции. Все чаще посылали его на всевозможные торжественные заседания. А тут и медаль партизанскую дали. За дело «докторов» всем работникам дали медаль «За боевые заслуги», а Муравьеву – орден Красной Звезды.
Данилов хотя и отгонял от себя дурные мысли, но все-таки стал держаться с Игорем осторожнее. Да и обстановка в отделе стала немного напряженной, ребята не хотели работать под командой Муравьева.
Вхождение во власть – дело азартное, пьянящее. Муравьев уже стал на первую ступень черного хода. Жил он теперь в роскошной квартире тестя, пользовался его служебной машиной, паек на семью давали правительственный, форму Игорь шил в литерном ателье.
А сыщики – народ остроглазый. Все замечают сразу. И образовалась некая пустота вокруг капитана Муравьева. А он не замечал этого. Потому что компания у него нынче стала другая.
«Ну что ж. Я ему не судья. Пусть живет как знает».
* * *Об этом подумал Данилов, глядя на наглую фиксатую улыбочку Никитина.
– Коля, – Данилов закурил, – ты здорово поработал. Завтра вызовем Любимова, ты ему весь мех вернешь. И напишем об этом в нашей многотиражке.
Никитин даже зарделся от удовольствия.
– А теперь ты всю эту хурду собери и давай бабу эту сюда.
* * *КПЗ, конечно, не санаторий, но, чтобы так человека размазало за несколько часов, Данилов видел нечасто.
Перед ним сидела трясущаяся, практически потерявшая человеческий облик женщина. Видимо, здорово поработали с ней две соседки, камерные агенты.
– Курите, Зацепина. – Данилов положил на стол папиросы.
Задержанная промычала что-то невнятное, с ужасом глядя на него и Никитина.
– Никитин, у тебя сало осталось? – спросил Данилов. – Сделай бутерброд.
– Мигом. – Никитин выскочил за дверь.
Данилов встал, открыл сейф, вытащил из глубины бутылку пайковой водки, налил полстакана. Появился Никитин с бутербродом.
– Выпейте, Зацепина. – Данилов придвинул ей стакан.
– Да пей, Татьяна, пока мы добрые, а то сомлела совсем, – засмеялся Никитин.
Колька взял стакан, посмотрел на него с жалостью и протянул Зацепиной.
Она взяла его, но никак не могла поднести ко рту, больно уж тряслись руки.
– Вот же несчастье мое. – Никитин взял ее за руку и почти насильно вылил водку ей в рот.
Зацепина глотнула, закашлялась.
– Зажуй сальцем. – Никитин сунул ей бутерброд. – Зажуй.
Алкоголь сделал свое дело, и через несколько минут Зацепина начала приходить в себя. Глаза стали осмысленными, на лице даже алые пятна пошли.
– Ну вот, так-то и лучше, – усмехнулся Данилов. – Вы, Зацепина, вляпались в историю поганую. И теперь от вас зависит, как ваша дальнейшая жизнь сложится. Пугать я вас не стану. Скажу, что мы занимаемся делом, связанным с убийством.
– Я… я… – выдавила Зацепина.
Данилов достал фотографию убитого.
– Знаете этого человека?
Зацепина кивнула.
– Мы с тобой, Татьяна, – Никитин подвинул к ней свой стул, – по-хорошему, по-доброму говорим. Выложи все, и на душе полегчает. Как фамилия-то Славы?
– Андреев.
– Вот и хорошо. А живет он где?
– В Сукове.
– Это по Киевской дороге?
– Ага…
– В самой деревне? – спросил Данилов.
– Да.
– Вы там были?
– Дома у него – нет.
– Откуда знаете, что он из Сукова?
– Мы к деревне на машине подъезжали.
– На какой?
– На Гришиной.
– Кто такой Гриша?
– Друг Славы.
– Фамилия?
– Не знаю, его Батоном они звали.
– Что за машина?
– «Эмка» белая.
– Номер?
– Не знаю.
– Кто еще был?
– Петр Нефедович.
– Кто это?
– Фотограф.
– Фамилия?
– Не знаю.
– Адрес?
– Не знаю я, – зарыдала Зацепина.
– Да погоди ты, Татьяна, не голоси. На, курни лучше, успокойся. – Никитин взял папиросу, прикурил, сунул задержанной в рот. – Вот затянись, табак, он, знаешь, помогает сильно. Молодец. Хорошо нам помогаешь. Так и живи дальше.
Зацепина глубоко затянулась несколько раз и немного успокоилась.
– Так где же нам найти Петра Нефедовича? – спросил Данилов. – Может, что припомните?
– Он где-то в фотографии работает.
– Да, негусто, – усмехнулся Данилов. – А какой он из себя?
– Высокий. Худой. Лет пятьдесят. Одевается хорошо.
Зацепина окончательно пришла в себя и говорила спокойно и осмысленно.
– Ну а нет ли у него примет каких-то?
– Перстень на руке носит.
– Я имею в виду родинку, шрам, след от ожога.
– Рука у него левая… нет, правая обожжена.
– Где?
– На внешней стороне. – Зацепина показала на своей руке.
– Наверняка у него там татуировка была, – сказал Никитин.
– Вещи они вам часто привозили?
– Два раза.
– Зачем?
– Чтоб я их по своему паспорту в скупку сдавала.
– Сдавали?
– Да. Можете квитанции проверить.
– Проверим. Откуда они брали вещи?
– Гриша и Слава говорили, что берут их в распределителе.
– Ох, Зацепина, Зацепина. Женщина вы умная, торговый техникум закончили, неужели вы им верили?
– Нет. – Зацепина опять зарыдала.
– Вот в том-то и дело.
– Я заработать хотела.
– Ладно, идите в камеру. Подумайте. Завтра следователь прокуратуры допросит вас по всей форме. Говорите с ним как на духу. Это ваш единственный шанс избежать сурового наказания.
Конвоир увел задержанную.
– Ну что, Коля, по коням.
– Понял, Иван Александрович.
– Белая «эмка», Суково и фотограф.
Никитин ушел.
* * *Данилов вышел из-за стола и пересел на диван. Откинулся, вытянул ноги.
«Вот же день какой суматошный выдался. Сколько всего в него вместилось. Спортобщество, разговор со Свиридовым, потом трупы на Башиловке. Допрос Зацепиной. Но главное – вышли на разгонщиков. Вышли. Этот фотограф, конечно, никакой не Петр Нефедович. Наверное, он и есть наводчик. Пожилой. Значит, из старой знакомой клиентуры. Надо пойти к Серебровскому пошептаться. Он многих помнит».
Муравьев
«Хорош Данилов, ничего не скажешь. Уехал, а три трупа мне оставил. Неужели эти разгонщики недоношенные важнее, чем бандиты? Правда, начальник отдела почему-то эти два дела объединил, но, видать, возраст сказывается. Сорок четыре года – это уже срок. Устал, видно, Данилов. Да и как не устать, когда он с восемнадцатого года жуликов ловит. Двадцать шесть лет одно и то же. Неужели и мне уготована такая судьба?»
