Мишель Бюсси - Самолет без нее
Лиза-Роза де Карвиль, дата рождения — 27 сентября 1980 г.
Эмили Витраль, дата рождения — 30 сентября 1980 г.
«Надо же, какое совпадение!» — наверняка подумаете вы. Впоследствии я проверил: присутствие в салоне самолета грудного ребенка — вовсе не исключительное явление. Напротив, малышей возят довольно часто, особенно на длинные расстояния и в период отпусков. Мы живем в условиях экономической глобализации, но людям по-прежнему хочется встречать Новый год, праздновать день рождения или свадьбу и хоронить близких в кругу семьи. Обычные пассажиры не обращают на это внимания, но я точно знаю: самолеты кишмя кишат младенцами!
Вателье признавался мне, что поначалу члены его группы отнеслись к этой истории не слишком серьезно. Два грудничка… Как установить, который из них выжил? Детективы предполагали, что расследование будет коротким. Не так уж трудно заставить говорить ребенка, даже совсем маленького. Цвет кожи, цвет глаз, группа крови, содержимое желудка, одежда, личные вещи, родственники… Признаков более чем достаточно.
Хотя действовать следовало быстро. На пятки сыщикам наступали орды журналистов, раздувшие эту историю на страницах газет. Вы только представьте себе: одна сирота на две семьи! К тому же не будем забывать, что решалась судьба девочки. Не могли же ее вечно держать в детском отделении больницы Бельфор-Монбельяра! Все ждали, что следствие быстро сделает правильные выводы и вернет ребенка в семью. Днем 23 декабря, часов около двух, Леонс де Карвиль собрал в Монбельяре целую свору парижских адвокатов — можно лишь догадываться, чего это ему стоило! — которые не сводили глаз с группы Вателье и проверяли каждый ее шаг.
С правовой точки зрения дело выглядело сложным. Правда, министерство юстиции высказалось в первые же часы, поручив расследование комиссариату Монбельяра, но подчеркнув, что окончательное решение примет суд на специальном заседании с участием сторон и свидетелей. Заседание состоится за закрытыми дверями, разумеется. Крайний срок оглашения приговора назначили на конец апреля 1981 года — дольше тянуть было нельзя, чтобы не нанести ребенку, до тех пор остающемуся в больнице Бельфор-Монбельяра, эмоциональной травмы. Надзор за ведением следствия, недолго думая, поручили судебному следователю Жану-Луи Ледриану, известному парижскому юристу, автору десятка работ о детях-отказниках, установлении их личности, процедуре усыновления и т. д. Этот выбор никого не удивил — большего авторитета в данной области просто не существовало.
Уже на следующий день, 24 декабря, Ледриан с грехом пополам собрал рабочую группу — перспектива провести часть сочельника на заседании отнюдь не воодушевила ее участников, — в которую вошли комиссар Монбельяра Вателье, лечащий врач спасенной девочки доктор Моранж и представитель спецслужб из посольства Франции в Турции, общавшийся с остальными по телефону.
Впоследствии они подробно рассказали мне, как проходило это заседание, достойное пера сюрреалиста. Из окна роскошного парижского кабинета на авеню Сюффрен открывался величественный вид на силуэт Эйфелевой башни на фоне белесого зимнего неба. Настроение у всех было мрачным — ничего себе сочельник: ни елки, ни подарков. Дома ждут детишки. А они, призвав на помощь весь свой профессионализм, вынуждены взвешивать на невидимых весах судьбу трехмесячного ребенка.
Судья Ледриан чувствовал себя неуютно — он был шапочно знаком с Карвилями. Сталкивался с представителями этого семейства на паре-другой парижских вечеринок, собирающих в роскошных залах османнских домов сотни приглашенных. Я пытался поставить себя на его место. Должно быть, его мозг свербила одна и та же настойчивая мысль: «Только бы девочка оказалась внучкой де Карвиля! Иначе я буду в полном дерьме…»
Один шанс из двух. Орел или решка.
На первый взгляд, монета не собиралась падать нужной стороной.
Годы спустя, когда я познакомился с судьей Ледрианом, он выглядел в точности так же, как в те времена: строгий, подтянутый, в безупречного кроя костюме, с лиловым шарфом на полтона светлее галстука… Мне казалось непостижимым, как этот человек мог внушать доверие пережившим душевную травму детям и добиваться от них откровенности. Ледриан позаботился о том, чтобы записать заседания комиссии на видео. Он передал мне все пленки — о том, чтобы ответить отказом Карвилям, и речи не шло. Поэтому я гарантирую точность информации, подтвержденную и картинкой, и звуком. Зато в отношении приговора оставляю за вами право на собственное суждение.
— Постараюсь быть по возможности кратким, — заговорил Ледриан. — Мы все торопимся, не так ли? Начну со сведений, касающихся Лизы-Розы де Карвиль. Девочка родилась в Стамбуле чуть меньше трех месяцев тому назад. По-настоящему ее знали только родители, однако Александр и Вероника де Карвиль взяли в самолет, совершавший рейс по маршруту «Стамбул — Париж», абсолютно все, что имело к ней отношение. Игрушки, одежду, фотографии, лекарства, медицинскую карту. И все это сгорело в огне пожара. Сен-Симон, вам удалось добыть какие-либо свидетельства с турецкой стороны?
Из микрофона стоящего на столе телефона, включенного на громкую связь, раздался гнусавый голос посольского спецслужбиста:
— По большому счету, нет. Кроме нескольких турецких слуг, видевших Лизу-Розу через непрозрачную противомоскитную сетку, единственный свидетель, способный провести опознание, — ее шестилетняя сестра Мальвина. Так что сами понимаете…
Ледриан уже нутром чуял, что дело принимает крайне неприятный оборот. В случаях, когда события вырывались у него из-под контроля, он имел обыкновение вставать и дергать свисавший с шеи шарф, выравнивая его концы. Нечто вроде нервного тика. Разумеется, по какой-то необъяснимой причине проклятый шарф норовил сползти то вправо, то влево, даже если его обладатель сидел неподвижно. Комиссар Вателье наблюдал за жестами судьи, едва пряча в бороде улыбку.
— Я имел долгую беседу с дедушкой и бабушкой Карвилями, — произнес он. — В основном, конечно, с Леонсом де Карвилем. Они знали внучку только по смутным телефонным описаниям. Правда, у них есть фотография новорожденной Лизы-Розы, полученная по почте вместе с поздравительной открыткой…
— Что же показывает эта фотография?
Комиссар Вателье чуть скривился:
— Практически ничего. Мать на снимке кормит ребенка грудью. Лиза-Роза видна со спины. Можно разглядеть шею, ушко, но больше ничего.
Судья Ледриан нервно дернул правый конец шарфа. «Н-да, похоже, дела у Карвилей обстоят неважно…»
С вашего позволения забегу немного вперед. В последующие недели Леонс де Карвиль созвал целую когорту самых уважаемых экспертов, которые пришли к единому мнению о том, что ухо спасенной девочки в точности соответствует уху запечатленной на фотографии Лизы-Розы. Я лично внимательно изучил и отчеты экспертов, и саму фотографию и должен признать, что сделать на ее основании какой-либо вывод — положительный или отрицательный — можно было лишь при условии ярко выраженной научной недобросовестности. Ледриана результаты экспертизы не удовлетворили, и он продолжал изучать генеалогию спасенного ребенка.
— А что насчет дедушки и бабушки Лизы-Розы с материнской стороны? — задал он вопрос.
Комиссар Монбельяра Вателье с грустью посмотрел на Эйфелеву башню, сиявшую огнями не хуже новогодней елки, заглянул в свои записи и сообщил:
— Вероника, мать Лизы-Розы, — четвертый ребенок в семье проживающих в Квебеке Бернье. Всего у них семеро детей и уже одиннадцать внуков. С Александром Вероника познакомилась в Торонто, на семинаре по молекулярной химии, и после замужества практически перестала общаться с родственниками. Тем не менее Бернье вроде бы поддерживают Карвилей, хотя достаточно робко.
— Хорошо. Постараемся что-нибудь о них выяснить, — сказал Ледриан. — Теперь перейдем к Эмили Витраль. Здесь у нас, насколько мне известно, чуть больше свидетельств…
— Да как сказать, — вздохнул Вателье. — Ее медицинская карта, сумка с одеждой, соски-бутылки и прочие слюнявчики тоже ведь сгорели. Вот что точно мне удалось установить. С рождения и до двухмесячного возраста дед с бабкой видели внучку пять раз, в том числе дважды в роддоме Дьеппа, в первую же неделю, и один раз — в день отъезда родителей девочки, когда Паскаль и Стефани заезжали к ним, чтобы оставить Марка. Девочка в тот раз спала.
Комиссар повернулся к доктору Моранжу. Тот заговорил:
— Я присутствовал при их визите в больницу Бельфор-Монбельяра. Когда им показали ребенка, Витрали его сразу узнали…
— Естественно, — хмыкнул Ледриан. — Естественно. Странно было бы ждать от них чего-то другого…
