Юлия Латынина - Промзона
Директор сел прямее.
— Теперь, Денис, смотри. ГОК делает окатыш и везет его по железной дороге в Ахтарск. АМК делает из окатыша сталь, а из стали — рельс. И расплачивается рельсом с железной дорогой. Так?
— Так, — сказал Черяга.
— Не так! — взорвался Извольский. — Потому что окатыш везет не железная дорога, а небезызвестный тебе Горный. И рельс мы даем не железной дороге, а опять-таки Горному Спрашивается, какого черта там сидит этот Горный и расплачивается за мой окатыш — моим же рельсом?!
Денис сморгнул. Насчет «небезызвестности» Горного Извольский сильно преувеличивал. Афанасий Горный был местный черловский коммерсант, какими-то путями сдружившийся и с губернатором, и с МПС. Часть его бизнеса была связана с железнодорожными перевозками. Горный был настолько влиятелен, что в свое время, когда ГОК еще не принадлежал Извольскому, Извольский платил только Горному, за перевозку, а за окатыш благодаря этому не платил. А когда Горный понял, что через пару лет такого хозяйствования перевозить будет нечего, именно Горный свел Извольского с губернатором и Анастасом и помог купить ГОК.
Горный никогда не входил в число потенциальных противников или объектов поглощения, и поэтому особой информацией Денис о нем не располагал. Слышал только, что последние полгода бизнес Горного развивался настолько удачно, что тот вытеснил всех остальных железнодорожных посредников и стал практически монополистом по железнодорожным перевозкам в пределах Южносибирского округа и Северного Казахстана.
— Шестьдесят процентов в стоимости окатыша составляет дорога, — сказал Извольский. Куда идут эти деньги? Эти деньги идут губернатору, а губернатор дает их своему любимому Анастасу, а нас Анастас на эти деньги трахает! А потом дорога куда-нибудь провалится, потому что не ремонтируется, Горный на Канары свалит, а я останусь и без денег, и без рельса, и без дороги — Ахтарск тут, а Павлогорск там!
Извольский помолчал и вынул из верхнего ящика стола пластиковую папку с бумагами.
— Я договорился с Ревко, — сказал Извольский, — он учреждает государственное унитарное предприятие «Южсибпром». Для него скидки с тарифа составят до 60%. Всей черновой работой по организации перевозок займешься ты, Сережа.
Денис мысленно присвистнул. Бог с ним, с окатышем. Довезти, к примеру, экибастусский уголь до Черловской ГРЭС стоило сейчас, согласно тарифу, двенадцать долларов тонна. По ставкам Горного выходило около восьми долларов, по предполагаемым ставкам «Южсибпрома», — меньше пяти. Было ясно, что Горный вылетит с рынка, — а вместе с ним пострадает и губернатор, связанный с Афанасием Никитичем неясными, но теплыми финансовыми узами. А может быть, и не вылетит. Ведь новой компании даже не обязательно самой возить грузы, достаточно перепродавать свой пятидолларовый тариф тому же Горному по семь с половиной долларов…
— Мы, — сказал Извольский, — вложились в модернизацию ВПК, и Александр Феликсович Ревко обещал нам поддержку свою и президента. Для нас скидка на перевозки в пределах округа составит до 80%. В обмен на фиксированные цены на наш рельс.
Вот теперь Денис понял. Это было открытое перераспределение финансовых потоков Южной Сибири от черловского губернатора — в пользу полпреда Ревко.
— Все ясно? — сказал Извольский.
— Нет, не все, — ответил Денис. — Почему мы вышибаем Горного с рынка? Это его бизнес, и мы ему обязаны.
— Потому что Афанасий Горный и Константин Цой слишком дружат в последнее время, — ответил Извольский.
Денис оглянулся на Ахрозова: тот был удивлен и несколько встревожен. Как ни страдал он от цен Горного, это была явно не его идея. Последний кусочек головоломки лег на место. Теперь Денис понял, почему Сляб пытается уничтожить бизнес человека, который и привел его на ГОК. Да, это была красивая комбинация.
Вертолеты в обмен на поддержку президента. Поддержка президента в обмен на железнодорожные перевозки.
Да, маленький фаворенок Анастас Анастасов рассчитал все очень хорошо.
Зазвать Цоя на шахту им. Горького, пользуясь враждой Извольского с Цоем.
Выманить у Извольского взятку за возвращение. Выманить у Извольского другую взятку, за соседний разрез. Выманить новую взятку у Цоя…
Только вот не будет хозяин Ахтарского металлургического комбината Вячеслав Извольский играть по правилам Анастаса. Он сочинит собственные правила. Пусть Цой сидит на шахте — но по какой цене повезет Цой ворованный уголь с Белогурья, и повезет ли вообще? И что будет с прочими заводами Цоя в Южносибирском округе, если на эти заводы нельзя будет ничего ни привезти, ни вывезти.
У Цоя прекрасные отношения с губернатором. Он может захватить любое предприятие в области. Кроме одного — государственного унитарного предприятия «Южсибпром». Ну и пусть захватывает все, что угодно — «Южсибпром» отрежет захваченное от сырья, комплектующих и рынков сбыта.
Все было хорошо. Плохо было только одно. Извольский хотел поквитаться с Цоем. А месть — плохой советчик. Иначе бы эта операция была бы выверена до мельчайших деталей. Иначе бы еще два месяца назад Денис получил задание составить досье на Афанасия Горного…
На Дениса внезапно повеяло холодом. Они ввязались в рельсовую войну — а он, вице-президент холдинга и куратор службы безопасности, узнает об этой войне уже после того, как она началась. И как началась, спрашивается? Пьяным скандалом со стрельбой в воздух.
Не самый лучший способ начинать войну с Константином Цоем.
* * *
Обыск в доме Панасоника в Павлогорске продолжался три часа. Голодные опера под шумок съели всю колбасу в холодильнике и конфисковали для домашнего просмотра несколько кассет из богатой порнографической видеотеки.
Ничего особо примечательно не нашли, если не считать семи тысяч долларов, заверченных в грязный конверт и брошенных в один из ящиков комода вместе с грязным бельем.
Судмедэксперт осмотрел то, что осталось от Панасоника, и установил, как и следовало ожидать, что мишка старался уже над мертвым телом. Смерть бандита произошла от двух девятимиллиметровых пуль, выпущенных в спину и грудь с близкого расстояния. Второй выстрел, согласно старому доброму обычаю, был контрольный. Стреляли люди, которых Панасоник хорошо знал: иначе он не пустил бы их в дом и не повернулся к ним спиной.
Незадолго до смерти Панасоник пил с этими людьми водку. После расправы товарищи предусмотрительно вымыли стаканы, из которых угощались, произвели в доме легкий обыск, и удалились, не добравшись до семи тысяч долларов.
— А ведь похоже, они искали не деньги, — задумчиво сказал Самарин, рассматривая грязный пакет с наличкой. — Дела у Панасоника были плохи, вряд ли у него было больше…
После этого Самарин велел позвать к себе двух сотрудников «наружки», которые пасли Панасоника вот уже неделю, Сотрудники поднялись в разоренную гостиную спустя пять минут. Звали их Игорь Крупцов и Аркадий Висягин. Крупцов был низеньким и лысым, а Висягин был весь в каких-то красных пятнах.
— А скажи мне, — окликнул Самарин судмедэксперта, — когда ты, говоришь, убили нашего пассажира?
— С часу до четырех. Утра.
Самарин кивнул и зашелестел бумагами.
— А скажите мне, — спросил он сотрудников наружки, — почему у вас в рапорте указано, что в два, три, четыре, а также пять, Леша Панасоник дрых в своем доме, когда он вовсе не дрых, а мучительно помирал?
Крупцов и Висягин переглянулись.
— Да вы рассказывайте, — подбодрил их Самарин. Крупцов и Висягин стали рассказывать. Они пасли Лешу Панасоника с одиннадцати утра. Панасоник выпростался из дому в полпервого, погрузился в джип и поехал в известную точку, — ресторан «Исток», принадлежавший коммерсанту Горному. Там Леша по кличке Панасоник отзавтракал с главой городского водоканала по кличке Минтай, — видимо, эти двое обсуждали насущные вопросы водоснабжения, а может, и вопросы политические, благо глава водоканала, в прошлом имевший две судимости, в настоящем возглавлял городскую организацию партии СПС.
Вдоволь наговорившись о политике и водоканале, Леша Панасоник направил свои стопы в спортзал, а оттуда — в гостиницу «Орленок», проходившую во всех милицейских ориентировках как гнездо Мансура.
Мансур тоже был в гостинице: их видели на террасе кафе вместе с Панасоником, и нельзя сказать, чтобы разговор этот был мирный. Закончился разговор тем, что Панасоник перемахнул через ограду, прыгнул в джип и поехал в заводоуправление Павлогорского ГОКа.
В заводоуправлении Панасоник пробыл четыре часа. Что он там делал, наружка, натурально, не знала. Самарин позвонил охранникам в заводоуправлении.
Те сказали, что Панасоник действительно приезжал и просился на прием к Ахрозову. Его пустили в предбанник, где он и просидел с шести до десяти. Он бы сидел и дольше, но пришла охрана и сказала, что рабочий день кончается, а Ахрозов сорок минут как уехал в аэропорт.
