Ксавье Монтепен - Лучше умереть!
— Ах, сударь! — сказала Аманда. — Мы бы с радостью сообщили вам адрес барона де Рэйсса, но и сами не знаем его. Да мы с Дюшмэном все что угодно отдать готовы, лишь бы узнать; но он такой хитрый человек, что ускользнул у нас прямо из-под носа.
— Значит, вы тоже его ищете? И с какой же целью?
— Чтобы отнять у него бумаги, компрометирующие нас обоих, — ответил Рауль. — Вчера мне удалось напасть на его след; я ехал за ним и думал, что он уже у меня в руках, а он ускользнул.
И Дюшмэн рассказал о своих приключениях накануне.
— Так, значит, — воскликнул художник, — сей неуловимый субъект имеет привычку навещать Поля Армана?
— Да, сударь.
— И именно для него раздобыл в Жуаньи тот документ из архива, — добавила Аманда, — по его же заказу он пытался убить Люси…
— Убить Люси! — ошеломленно воскликнул Этьен. — Что вы такое говорите?
— То, что есть.
— И вы можете доказать свои слова?
— Ах, если бы у меня были какие-то улики, мне нечего было бы бояться, и я уже отомстила бы ему… Меня он тоже пытался убить, зная, что я обо всем догадалась. И вовсе никакой он не барон де Рэйсс; его зовут Овид Соливо.
— Овид Соливо! Двоюродный брат Поля Армана, или, во всяком случае, того, кто называет себя этим именем, ибо — на сей раз я уже не отступлюсь — наш миллионер — Жак Гаро! Но что за тайна связывает их? Ну и мрак! И кто же способен пролить свет на это царство мрака?
Немного помолчав, Этьен Кастель спросил, обращаясь к Аманде:
— Не могли бы вы мне рассказать об этом человеке все, что знаете, все, что вам удалось заметить, все, что удалось обнаружить после того, как он скрылся?
— Да, если вы пообещаете нам помочь в нашей мести, — ответила девушка.
— Положитесь на меня: ведь наши интересы полностью совпадают.
— Тогда я все расскажу.
И Аманда заговорила, излагая историю своих отношений с лже-бароном, не упуская ни малейших деталей из того, что ей довелось увидеть, услышать и заподозрить.
— Вы правы, — сказал Этьен, когда она наконец умолкла, — именно этот человек и покушался на жизнь Люси и действовал он, несомненно, в интересах Поля Армана. Но нам не хватает прямых улик, а без них никак не прижать этих негодяев! Господин Дюшмэн, вы ведь не откажетесь мне помочь, не так ли?
— Разумеется!
— Вот и хорошо! Продолжайте следить за Полем Арманом, ибо я уверен, что с его помощью мы непременно узнаем, где живет его сообщник.
— Я буду следить за ним.
— А когда вы узнаете, где живет Соливо, я скажу вам, что делать дальше. Я не сомневаюсь: у него мы найдем необходимые доказательства, что миллионер давно уже продал свою душу черту.
Тут вмешалась Аманда.
— А вы знакомы с Полем Арманом?
— Да. И вхож к нему в дом; а он иногда навещает меня…
— Вы не могли бы и сами что-то предпринять?
— Нет, ибо одно неосторожное слово, какой-нибудь непродуманный поступок — и мы спугнем его. Стоит ему что-то заподозрить, и он скроется. Та слежка, которую устроил вчера господин Дюшмэн, уже должна была насторожить их, значит, нам нужно действовать с предельной осторожностью. Если эти люди замышляют новое злодейство, что вполне вероятно, мы должны суметь воспрепятствовать им.
Этьен думал о Жанне Фортье — ведь Полю Арману известно теперь, что она в Париже. Он повернулся к Раулю:
— Деньги вам нужны? Отныне мой кошелек в вашем распоряжении.
— В этом нет необходимости, — вмешалась Аманда, — у меня есть кое-какие сбережения, и они все, до последнего су, пойдут на наше общее дело.
— Тем не менее мое предложение остается в силе, так что прошу не забывать о нем. Вот моя визитная карточка, адрес написан внизу. А вы где живете?
— В квартале Батиньоль, улица Дам, 28.
— Как только у вас появятся какие-либо новости, сразу же, когда бы это ни произошло — хоть посреди ночи, — сообщите мне.
— Непременно!
Этьен поднялся и еще раз напомнил:
— И не стоит ни о чем беспокоиться, господин Дюшмэн: я не забуду о своем обещании. Всякого рода преследования в отношении вас будут прекращены.
Молодые люди проводили художника до дверей кабинета; выйдя из гостиницы, он направился к вокзалу. Входя в купе поезда, отправлявшегося в Париж, он прошептал:
— Либо я вообще ничего в этой жизни не понимаю, либо теперь нам недолго ждать полного оправдания матери Жоржа, Жанны Фортье!…
А Рауль с Амандой тем временем благословляли случай, неожиданно подаривший им столь могущественного союзника. На следующий же день Дюшмэн взял под наблюдение особняк на улице Мурильо.
Отдохнув два дня, разносчица хлеба вновь приступила к работе.
В понедельник она, как и обещала хозяину, явилась в булочную на улице Дофина в пять утра; лоб у нее все еще был заклеен пластырем. Как обычно, она перед работой зашла в «Привал булочников», чтобы съесть миску супа.
Когда мамаша Лизон появилась там, ее встретили в буквальном смысле слова на «ура». Здесь было кому порадоваться за нее.
Туранжо с Лионцем тут же в ее честь пожелали грандиозно угостить всех присутствующих. Клермонская беглянка, столкнувшись со столь искренним выражением всеобщей симпатии, почувствовала, как на глаза у нее набегают слезы. В конце концов ей пришлось уйти: пора было браться за тележку.
Лионец и Туранжо, которым предстояло вернуться к работе лишь во второй половине дня, остались, как и большинство их товарищей, покурить.
— Ну что, решено? — спросил Лионец Туранжо.
— Решено, — ответил тот. — Я согласен. Нужно только посоветоваться с товарищами…
— О чем речь? — сразу же заинтересовались остальные.
— Я вот что предлагаю, — объявил Лионец. — Мамаша Лизон — славная женщина, и все мы любим ее, правда? И мы очень бы расстроились, если бы та злосчастная люлька убила бы ее.
— Еще бы, черт возьми! Слово Туранжо!
— И чтобы достойно похоронить ее, — продолжил Лионец, — каждый из нас, конечно же, выложил бы на стол монету — будь то хоть сто су или шесть франков.
— И вряд ли кого-нибудь пришлось бы просить об этом.
— Ну так вот! А не хотите ли вы выложить те же шесть франков, но не на похороны, а на маленький семейный праздник, и устроить в честь мамаши Лизон торжественный обед?
Все радостно загудели, единодушно одобряя его затею.
— Хорошая мысль, мальчик мой! — сказала владелица лавки.
— Я присоединяюсь к вам и ставлю бутылку шампанского.
— Значит, договорились! Обед устроим в полдень: ведь в это время все свободны от работы. Сейчас возьмем листок бумаги и все, кто хочет участвовать, впишут себя, а деньги сдадут хозяйке — она за этим и проследит.
Все присутствующие расписались и сдали деньги.
— Смотрите, чтобы мамаша Лизон ничего не узнала! — напомнил Лионец. — Для нее это должно быть сюрпризом. Ей мы скажем только в день праздника, утром…
— А когда мы все устроим? — спросила хозяйка.
— День назначим, когда все желающие сдадут деньги.
Овид Соливо с большим воодушевлением готовился к отъезду. Целыми днями он бегал по магазинам, делая покупки, а приобретенные вещи упаковывал в ящики, готовясь отправиться в Буэнос-Айрес. Очень озабоченный, он постоянно сновал по городу, но при этом ни на минуту не забывал о замыслах госпожи Аманды: он избегал появляться в том квартале, где вероятнее всего мог натолкнуться на нее, а из дома выходил и возвращался туда исключительно в те часы, когда она должна была работать в мастерской госпожи Опостин.
Вернувшись из Америки, Овид в одном из парижских игорных домов познакомился с человеком, некогда жившим в Буэнос-Айресе и имевшем там какое-то предприятие. Этот человек выразил желание дать ему рекомендательное письмо к своим друзья. Таким образом, Соливо нисколько не рисковал оказаться в полной изоляции, прибыв на место. Услужливый знакомый жил на улице Жакоб; звали его Тьерселе.
Как-то во второй половине дня Овид решил навестить Тьерселе, чтобы сообщить ему о своем отъезде и заручиться рекомендательными письмами. Он отправился на улицу Жакоб. Бывшего предпринимателя дома не оказалось и вернуться он должен был лишь поздно вечером.
Несколько огорченный, Соливо сказал, что напишет ему, попросив назначить время встречи, и удалился. Он медленно шел по улице Сены, высматривая какое-нибудь кафе, где можно написать записку.
Глаза его наткнулись на вывеску: «Привал булочников».
Вывеска о многом напомнила ему, и по коже у него пробежал холодок, но существует на свете один странный, удивительный и совершенно необъяснимый, но тем не менее бесспорный факт: преступника, как правило, непреодолимо тянет туда, где он задумал и совершил преступление. Поэтому Овид вошел в лавку.
— Мне нужно написать письмо, — сказал он трактирщику, — у вас есть отдельный кабинет?
— Да, сударь, вот здесь…
И хозяин указал на комнатку, отгороженную от общего зала застекленной стеной, в которой была форточка. Дижонец вошел туда.
