Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера
— Чего ждать-то, Иван Францевич? — опять не утерпел я.
— Именно этот вопрос я и задал товарищу военного министра, — вздохнул капитан-лейтенант. — На что товарищ военного министра рассердился и сказал, что все инструкции я получу по прибытию в конечную точку нашего путешествия, от одного из тех господ, которых мы доставим в Лондон. Ох, не по нутру мне эти тайны Мадридского двора! Ох, не по нутру!
Видимо, переживания нашего капитана были так сильны, что он, сам того не ведая, накликал на нас беду, и с самого начала всё пошло наперекосяк.
Как и было приказано, накануне отплытия, поздно вечером, на борт «Апостола Павла» поднялись двое гражданских господ, которые лица свои скрывали за воротом походных плащей. Один из них нёс английский кожаный саквояж (я такие позже видал в Лондоне у состоятельных господ), а второй, пыхтя, тащил за ним два огромных баула. Оба незнакомца в сопровождении капитана прошли в специально приготовленную для них каюту и тут же в ней заперлись. Через четверть часа Иван Францевич вышел на мостик и вид у него был явно удручённым.
— Я в морских баталиях бывал не один раз, ранения имею! А теперь мной гражданская штафирка командовать будет! — только и сказал мне Ерофеев и надвинул форменный картуз на глаза.
Я не стал настаивать на разъяснении, так как хорошо запомнил, что миссия у нас секретная и совать нос не в свои дела — грубейшее нарушение устава и субординации.
Ветер крепчал, и как только мы вошли в нейтральные воды, разразился шторм. Это был первый в моей жизни настоящий шторм, и, сказать по чести, я вышел из этого испытания в облёванном мундире, с головной болью и зеленоватым цветом лица. Фрегат плохо слушался руля, вдобавок в трюме обнаружилась течь, и всей команде пришлось изрядно попотеть: течь устранили, воду откачали помпой. И только наш капитан был молодцом. Я с завистью смотрел на Ивана Францевича, который легко переносил качку, умудрялся везде поспевать и явно чувствовал себя в своей стихии. Распоряжения его были чёткими, лаконичными, в голосе звенел металл, да и сам он, казалось, вдруг стал выше ростом и потерял прежнюю мягкость в обращении с подчинёнными.
Когда шторм стих, обнаружилась ещё одна неприятность, точнее, не неприятность, а событие чрезвычайной важности: пропал молодой матрос по фамилии Слива. Мы дважды обыскали фрегат от бака до якорной каморы, но Сливы нигде не было.
— Смыло салагу в море! — подвёл итог боцман Кавуненко, вытирая тряпицей с лица грязный пот. — Подвёл экипаж, засранец! Чтоб ему ни дна, ни покрышка! Прости меня грешного, господи! — и, спохватившись, перекрестился.
Иван Францевич ходил мрачнее тучи, и по всему было видно, что в происшествии он винит в первую очередь себя.
Вечером, когда мы с ним остались в кают-компании одни, Морской Лис опрокинул в себя стакан вина, и опасливо косясь на дверь, сквозь зубы процедил: «Сегодня вынужден был доложить о происшествии господину статскому советнику! Ни тебе имени, ни отчества, сказали, чтобы величал по чину. Так вот, представьте себе, его интересовало в этом печальном событии только два аспекта: знал ли Слива о их присутствии на фрегате и точно ли он утонул. Так и сказал: «Меня не волнует судьба этого несчастного матросика, меня волнует сохранение секретности нашей миссии»! Он, видите ли, опасается, что Сливу выловит какая-нибудь иностранная посудина, и он проболтается о цели нашего плаванья. Хотя что этот салага мог бы рассказать, если он толком корму от носа отличать не научился? А когда я сказал ему, что матрос был молодой, да неопытный, и по всей вероятности, камнем пошёл на дно, он даже крякнул от удовольствия. На том моя аудиенция и закончилась. Сказать по чести, я жду не дождусь, когда господин статский советник и его секретарь покинут судно. Муторно мне на душе что-то, — и он, допив остатки вина, ушёл в свою каюту.
Вопреки устоявшемуся мнению о том, что берега Альбиона плотно закрыты знаменитыми английскими туманами, Лондон встретил нас закатным солнцем и ясной погодой. После выполнения всех таможенных формальностей английские власти разрешили нам сойти на берег, и капитан большую часть команды, не занятую несением вахты, отпустил в увольнение. Господа офицеры, кроме меня и капитана, тоже сошли на берег, чтобы после долгого плаванья отдохнуть душой и телом в злачных местах большого портового города. Я не мог последовать их примеру, так как заступил на вахту дежурным офицером, и, стоя возле трапа, с потаённой завистью взирал на счастливчиков, поменявших палубную качку на твёрдый английский берег. — Ну, теперь, доктор, Вам работы прибавится! — усмехнулся стоявший рядом со мной Морской Лис. — Не было на моей памяти случая, чтобы увольнение на берег обошлось без происшествий. Завтра готовьтесь принимать матросиков: кто с резаной раной заявится, кто со свёрнутой челюстью, ну а господа офицеры обязательно на борт что-нибудь венерическое притащат! Это уж как водится!
Поздно вечером на пристань заехал самый настоящий английский кэб. Стоя на верхней палубе, я с интересом рассматривал непривычную на вид закрытую коляску, у которой возница располагался позади, на уровне крыши. В этот момент я увидел, как по трапу стали спускаться наши таинственные гости — господин статский советник и его секретарь. Они молча сели в кэб и куда-то спешно укатили. Причём меня поразил тот факт, что они не сказали вознице ни слова. Видимо, кто-то прислал за ними оплаченный кэб, и их увезли по ранее оговорённому адресу. Обо всём этом я доложил капитану. В ответ он покачал головой и посоветовал не вмешиваться в чужие дела.
— Завтра утром останетесь на корабле за старшего, — приказал мне Ерофеев — Зная повадки старшего помощника, на его возвращение раньше вечера рассчитывать не стоит, — пояснил капитан, видя моё недоумение.
— Почему Вы считаете, что он вернётся именно к вечер?
— Я в этом так уверен, что могу побиться об заклад. Вот увидите — вернётся к вечернему чаю, грустный, помятый, и без гроша в кармане. А я с божьей помощью поеду в лондонские доки договариваться о ремонте. Не нравится мне течь в трюме! Ох, не нравится! Видимо, крепления шпангоутов ослабли, надо бы проверить. Возможно придётся становиться в сухой док.
— Слушаюсь! — козырнул я и покинул капитанскую каюту.
Как и предполагал Морской Лис, фрегат пришлось ставить в док.
— И что же нам теперь делать, Иван Францевич, — с тоской обратился я к капитану, втайне опасаясь повторения истории с ремонтом корабля в Санкт-Петербурге.
— Ждать, господин лейтенант. Ждать, когда ремонт закончится, а главное, ждать распоряжений господина статского советника. Без его разрешения мы швартовые концы с кнехта снять не имеем права. Вот такие дела, дорогой мой доктор. Да Вы не горюйте! Выкрутимся мы и из этой неприятности. Да и не неприятность это вовсе, а так — «лёгкий бриз на глади моря»! Бывало и похуже, и пострашней. Вот послушайте, какая история приключилась со мной лет десять назад.
Помниться, был это месяц май, а может, сентябрь 18** года, давненько было, я уж и забывать стал. В тот год я только-только капитанские нашивки получил, и по большому счёту это было одно из моих первых самостоятельных плаваний. Был у меня под командованием в тот памятный год корвет «Гермес». Посудина, я вам скажу, не чета нашему «Апостолу»! Однако ходовые качества были хорошие, да и пушечное вооружение тоже кое-что значило. Войны в тот момент никакой не было, но времена были очень неспокойные, поэтому я и моя команда были готовы к любому повороту событий — начиная от нападения пиратов и заканчивая объявлением неприятелем войны.
— Позвольте, Иван Францевич, а кто же у нас в тот год в неприятелях ходил?
— Вот чего-чего, а недостатка в неприятелях у флота Российского никогда не было. Я, почитай, четверть века под Андреевским флагом хожу, и могу Вас, юноша, заверить, что друзей у матушки России мало, а супостатов да завистников ох, как много! До сих пор не могут простить нам морские державы, что царь Пётр флот создал и наши корабли из нейтральных вод вывел. Андреевский стяг нынче над всеми морями-океанами реет. Конкуренты мы теперь для той же Франции, или Испании, или Португалии, но больше всего нас англичане не любят. У них на флоте офицеры над матросами зверствуют — чуть что не так, сразу на шею «пеньковый галстук» и на рею, а уж нашего брата русака «прищучить», они завсегда готовы, и возможности этой на море никогда не упускают.
— Странно слышать мне это от Вас, Иван Францевич, когда мы уже три дня стоим в лондонском порту и нам препятствий и козней никто не чинит. Более того, посудину нашу на ремонт в док поставили.
— В том-то и дело господин лекарь, что мы в порту стоим. А позвольте Вас, господин лейтенант, спросить — что есть порт в вашем понятии?
— Порт есть оборудованное место для стоянки кораблей. В порту проводятся такелажные работы…
