Петр Катериничев - Беглый огонь (Дрон - 3)
Глава 75
Море, казалось, замерло. Волны, играя зеленоватым отливом, плескали тихо, едва-едва. Огоньки, вспыхивая на мгновение, обтекали тело звездным дождем, и я плыл сквозь эту мерцающую влагу, словно летел, и она касалась меня легко и ласково. Пробуждение было серым. За окном в мутном мареве - огромный город, по которому я бродил вчера без цели и смысла, тихо набираясь в каждом подходящем и неподходящем питейном заведении. Вчера мне было тошно до тоски; в душе не осталось ничего: ни радости, ни грусти. Только пустота. Словно это она, моя душа, выгорела в жарком и жадном огне, преследующем меня все эти годы, старающемся превратить меня в свое подобие... И не осталось в ней ни света, ни целебного огня, ни раскаяния. Словно она, моя душа, уже покинула тело и осталась только пустая мерная оболочка. Как я добрался домой, я не вспомнил. Скорее всего на попутном моторе. И теперь снова утро. Ну что ж... Привычки привязывают к жизни надежней предрассудков. Пора вставать и варить кофе. Усаживаюсь в кухне с толстостенной чашкой крепчайшего густого напитка, бросаю кусочек сахара, размешиваю. Пусть в этой мерной бездушной оболочке заплещется хоть что-то горячее. Вообще-то это совсем дурной тон: сначала пить кофе и только потом забираться под душ. Ну да дворянского воспитания я не получил и веду себя соответственно. И даже курю всегда натощак. Как Черчилль. Что еще меня роднит с этим политиком? Ну да, глупость. Когда-то сэра Уинстона чуть не пустили в распыл южноафриканские буры, как шпиона, когда он, будучи военным корреспондентом, выбрался из попавшего в засаду бронепоезда и стал командовать группой солдат, под огнем пытавшихся наладить пути. Впоследствии, впрочем, сэр и премьер былые юношеские страсти не усугублял, под пули не бросался, но им и не кланялся. И - возглавил Великобританию, бывшую в ту пору мировой империей. Стоит последовать его примеру: не кидаться под каждый паровоз и не лезть под гусеницы мирно пашущего расейского трактора, особенно если колхозом руководит генерал Петров, навроде того, что напутствовал меня при выходе из узилища. И тогда меня, верю, ждет блестящее будущее. Парохода, крейсера и броненосца. Ну и человека, разумеется. Пока же от величия у меня только считающаяся у обывателей скверной привычка курить натощак. Лучше, чем ничего. Кофе выпит. Сигарета выкурена. Пора в душ. Но... Все как в хорошей сказке и плохом детективе: у меня зазвонил телефон. Подошел, трубку поднял с изрядной оскоминой, будто лимон разжевал: каких вестей мне ждать в такие поры, кроме скверных?.. Буркнул на всякий случай неразборчиво: - У аппарата. В ответ услышал длинную нецензурную тираду в свой персональный адрес. С поминанием почивших родственников. Возможно, и столбовых аристократов. - Ты чего такой заведенный, Игорек? - миролюбиво вопросил я Крутова, когда тирада отгремела. - Сиди дома, я подъеду. И выскажу тебе лично, "чего"! - Надеюсь, обойдется без рукоприкладства? - елейно пролепетал я. - Бить тебя поздно, - выдохнул Игорь и дал отбой. Возвращаюсь на кухню, размельчаю зерна до полной пыли и ставлю джезве на медленный огонь. Аромат по квартире разносится райский. Сейчас придет Кругов и превратит этот рай... Ну, назовем это - "в праздник". С шутками, прибаутками и живым великорусским языком. Звонок пропел бодрящую мелодию. Кругов вошел в прихожую, сбросил куртку, глянул на меня исподлобья. Так же молча прошел на кухню, закурил, глянул на джезве. Я подсуетился: плеснул генералу кофе. - А покрепче есть? - наконец разлепил губы Игорь. - Крепче не бывает. - Бывает. Водка. - Что-то стряслось? - Если бы стряслось, приехал бы я к тебе чаевничать, жди. Игорь молча взял протянутую бутылку, налил себе полстакана, выпил залпом, занюхал корочкой хлеба, крякнул: - Вот теперь и кофейку. - Тяжелая у тебя работа... Так и спиться недолго. - Да?! - вскинулся Крутов. - Так это, Дрон, твоими заботами! Ты, понимаешь, взрывы в особняках химичишь, а мне достается жмуриков со стен соскребать! - "Жмуриков"? Каких жмуриков? - Дохлых! У Кулдакова в конторе ты навалял? - Игорь, да я в те поры... - Знаешь, что самое противное, Дронов? Это когда тебя начальство поутру вызывает и начинает трахать. Делая вид, что любит. Но это не самое скверное; самое скверное, это когда оно же тебя вызывает через четыре-пять часов и, глядя в стол, забирает дело. Потому что дело сие не только не моего, но и не начальственного ума! Потому что есть, видите ли, соображения! Высшие и государственные! И я, Дронов, вынужден все это дерьмо жрать, как младенчик - манную кашку, да еще и похваливать! Но самое гнусное в том, что у начальника две руки и только одна задница, сидящая в министерском кресле! - Тут Крутов выругался длинно и витиевато. - И задницу эту ему нужно удержать в упомянутом кресле! Так вот: правая рука закрывает дело, левая - показывает правой фигу и роет ямку всем ближним и дальним! - Не, Кругов, а я об чем? Тяжела генеральская доля, кто бы спорил? Игорь отхлебнул кофе, взглянул на меня тяжело: - Потерпи, сейчас подытожу. Тебя где болтало больше полугода? - Да в разных местах. А потом - отдыхал на даче. У одного приятеля. Могу даже фамилию назвать: Петров. А вот расположение дачи не могу: был пьян, упал, потерял сознание, очнулся - гипс. В смысле - полное и глубокое удовлетворение. - Я вздохнул. - Выпью-ка я с тобой тоже водки, пожалуй. Крутов усмехнулся: - Дошло, птенчик? Тебя с этого курорта выпустили только затем, что просчитали, что ты, как, чего, кому и сколько. И ты не подвел! "Контекст" рвал "пластиком"? - Ты о чем? - Я о том, Олег, что тебя тоже, как бы это сказать помягче, используют! А если проще - имеют! Как ты сам выразился, до полного и глубокого!.. Этого... у-до-вле-тво-рения! - Тут Игорь даже хохотнул баском, но скорее принужденно, чем искренне... - Олег, наверное, мы все, ты, я, Димка Крузенштерн, выросли неисправимыми дебилами... Вот только Дима не успел понять, во что влез. И пропал. Но мы ведь с тобой понимаем? - Абсолютно. - Во-о-от. - Это наша страна, Игорь. Наша. - Я что, спорю? - Диме просто не повезло. На войне так бывает. - Ага. - Ладно, чего... По второй? - Если только на донышко. - Будем. Игорь посидел молча, потягивая сигарету... Произнес: - Слушай, может, споем? - Да выпили всего ничего. - Нет, я не о том... Как там крайний куплет в той песне... Ну, вы с Димкой ее любили напевать... Сожжен в песках Ерусалима, В водах Евфрата закален В честь императора и Рима, В честь императора и Рима Шестой шагает легион! - напел я вполголоса. - Орел шестого легиона... Тоже - птица редкая, - тихо произнес Крутов. Я пожал плечами: - Еще выпьешь? - Не, мне работать. - А у меня отгул. - Как-то ты это невесело. Может, ко мне пойдешь? - В смысле? - В смысле - работать. - Подумаю. - Порадовать тебя, что ли? А то сильно смурной. - Есть чем? - Во-первых, хата у тебя чистая. Кристально. У меня приборчик в кармашке: молчит, как рыба об лед, хотя денег за него плачено, как за "мерседес". - Верю. - Что, дорогой? - Что хата чистая. Слушать - себе дороже. Легче было не выпускать. Совсем. - Эт точно. Ладно, отдыхай, раз отгул. - А вообще-то я, наверное, в художники подамся. - Зачем? - Буду рисовать море. - Айвазовский уже рисовал. - Море большое. Его хватит на всех. Крутов ушел. А я сижу в кресле-качалке и размышляю. А в душе по-прежнему пусто. Ну да... Как у Николаса Гильена? "Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал..." И вот я болтаюсь по ней уже четвертый десяток лет и не встречаю ничего, кроме огня. И никакие мои знания не могут остановить пламени жестокосердия, бушующего страстями и делающего людей игрушками, манекенами, куклами... Или Крутов прав, и я такая же кукла, как и все остальные?.. И нелепо размахиваю конечностями на длинных нитях, в то время как невидимый кукловод давно прописал финал пьесы в этом дешевейшем из балаганов, да и в постановке роль моя вовсе не главная, так - "кушать подано"... Или, наоборот, прав был и Филин, и только война есть способ существования индивидов, вроде меня? Но как же тогда стихи? "Жизнь нежна, как осень перед снегом..." Что мне еще следует знать, чтобы не выживать, а жить? И рисовать море?.. Как заснул, я не заметил. Вокруг бушевал шквал огня, выжигая всё и вся... Я бежал по раскаленной земле, стараясь спастись, а земля плавилась под ногами, и ветер раскаленно мчал обломки строений, домов, какие-то полуоплавленные металлические балки... А мои ноги вязли в раскаленной лаве, я хватал ртом воздух, и он обжигал легкие и гортань... Я вскинулся в кресле, оглядывая все вокруг: комната, книги, ковер... Все нормально. Все хорошо. Просто организм перебаливает, запоздало проигрывает все страхи, которым я не посмел подчиниться в бою. И все же... Подхожу к стеллажу с книгами, выбираю толстую, в красном переплете. Открываю: "Порядок ведения огня определяется в зависимости от огневых задач. Огонь может вестись на уничтожение, разрушение, подавление и изнурение. Уничтожение - нанесение такого повреждения противнику, при котором он полностью теряет боеспособность. Разрушение - приведение противника в непригодное для дальнейшего боевого использования состояние. Подавление нанесение такого урона, при котором противник временно теряет боеспособность, маневренность, управление. Огонь на изнурение ставит задачей морально-психологическое воздействие на живую силу противника, это беспокоящий огонь, могущий нанести тем не менее значительный урон, приводящий живую силу противника в состояние тревоги, беспокойства, неуверенности, подавленности. При ведении огня на изнурение хорошо сочетание снайперского огня, беглого огня и огня редкими залпами. Для поражения применяют различные виды огня: целевой огонь, сосредоточенный огонь, неподвижный заградительный огонь, подвижный заградительный огонь, последовательное сосредоточение огня, массированный огонь, огневой вал. Наибольшая эффективность огня достигается его массированностью и внезапностью. Большое значение имеют маневр огнем, гибкость и устойчивость управления им". М-да... Это не энциклопедические пояснения, это ода, кантата, оратория! Поэма огню! Как принято в энциклопедиях, слово "огонь" обозначается по ходу статьи с заглавной буквы, но при моих расстроенных нервах я начинаю искать в этом другой смысл. Огневое сопровождение, массированный огонь, огневой вал... И слово "люди" заменено словосочетанием "живая сила противника". Разумно. Так разумно, что хочется выть. Если пустоту в душе заполнять массированным огнем, сгоришь. Скоро и люто. Но есть же другой огонь, согревающий... Ну да, вчера я заходил в какую-то маленькую замоскворецкую церквушку. Окна храма сияли тихим уютом. В поставцах струились тихим пламенем свечи, и я как-то сразу, вдруг, понял: это другой огонь, согревающий, целебный. Вошел и тихо, словно ребенок, стал повторять слова немудреной молитвы: "Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного..." Рядом вполголоса читали Евангелие: "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я - ничто". Я снова откидываюсь в кресле и засыпаю. ...По песку идет девушка. Она босиком, и я слышу шуршание песчинок, когда она касается дорожки ступнями... Ее фигурка кажется почти невесомой, ветер играет волосами, а волны добегают к ее ногам и ласкаются мокрыми курчавыми щенками... ...Открываю глаза, смотрю, как апрельский ветер перебирает шторы... Я же хотел вспомнить что-то очень важное... То, что важнее всего в этом мире... То, что дальше от одиночества. "...Если знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я - ничто. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всегда надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится". Да.
