Ксавье Монтепен - Лучше умереть!
Несмотря на ранний час, на место происшествия мгновенно сбежались какие-то люди. Выход из дома оказался просто закупорен плотной толпой. Овид, извиваясь как змея, протиснулся в самую ее середину, а затем быстро ушел; никто не обратил на него ни малейшего внимания. Он видел раздавленного мальчишку и лежащую Жанну — ее бледное лицо было в крови. Этого ему показалось достаточно. И он, тяжело дыша, чуть ли не бегом бросился домой. Он был уверен, что благодаря его стараниям Полю Арману отныне ничто не угрожает.
Появились полицейские; один из них сразу же бросился за комиссаром полиции. Жанна пришла в сознание — ведь рана ее была страшной лишь с виду. На вопросы комиссара она ответила, что ничего не знает и уцелела просто чудом. Жанна была на волоске от смерти, но ей бы и в голову никогда не пришло, что кто-то мог покушаться на ее жизнь. Едва успев прийти в себя, несчастная с перевязанным лбом взяла другую тележку и принялась доделывать свою работу. Нетрудно догадаться, что на набережной Бурбонов она появилась с большим опозданием.
Наконец она вошла к Люси. Увидев мамашу Лизон в таком состоянии, бедная девушка побелела, как полотно, а лицо ее исказила тревога. И только тогда Жанна Фортье впервые подумала о том, что могла умереть и никогда больше не увидеть свою дочь; она разрыдалась, протянув руки к Люси. Девушка упала в ее объятия.
— Господи! — проговорила она с трудом. — Что случилось?
— Ах! Детка моя миленькая, я едва не умерла…
И разносчица хлеба рассказала о том, что с ней случилось.
— Бедная мамаша Лизон! — сказал Люси, вновь обнимая ее. — И что бы стало тогда со мной? Одна-одинешенька, ни единой живой души рядом, некому меня любить, некому утешить — разве я смогла бы жить?
Жанна в ответ поцеловала дочь…
Потом им пришлось расстаться: мамаше Лизон нужно было отнести деньги в булочную.
Глава 10
Вернувшись домой, Этьен Кастель узнал, что Жорж Дарье каждый день заходил к нему. Молодой адвокат прекрасно понял, что художник на самом деле уехал, а от него что-то скрывают. И Этьен, догадавшись, что друг его, должно быть, сильно обеспокоен, после обеда сразу же отправился к нему.
— А! Опекун мой дорогой! — воскликнул Жорж. — Ну наконец-то! Я так беспокоился! Ваш лакей, разговаривая со мной, становился похож на сфинкса. Определенно вам следовало разрешить ему сказать мне, что вы в отъезде.
— Да, я и в самом деле был в отъезде, но поездка была сугубо делового свойства, и вернулся я, как видишь, весьма удрученный, ибо ездил не по своим личным делам, а по делам других. Речь идет о Люсьене Лабру, Жанне Фортье, Люси Фортье и Поле Армане.
— О Жанне Фортье! — удивленно воскликнул Жорж. — А я ведь тут каждый день к вам заходил именно для того, чтобы поговорить о ней.
— Ты узнал о ней что-то новое?
— Я виделся с ней…
— Где? — изумился художник.
Жорж рассказал, как разносчица хлеба принесла ему потерянные бумаги и попросила совета по поводу нападок Поля Армана и Мэри на бедную Люси. Как она выдала себя и как Поль Арман узнал ее…
— А Жанна Фортье его узнала? — спросил Этьен, внимательно его выслушав.
— Она не могла его узнать. Ведь она видела его впервые…
Художник обхватил голову руками.
— Определенно, все мои подозрения были ошибочны… — прошептал он.
— Вы подозревали Поля Армана? Я так и думал. На эту мысль меня навели ваши загадочные речи. И что же вы подозревали?
— Что Поль Арман — Жак Гаро, убийца Жюля Лабру.
— Он — и вдруг Жак Гаро! Убийца Жюля Лабру! — удивился Жорж. — И что же заставило вас предположить такое?
— Все и ничего. Мне казалось, что личность изобретателя Поля Армана окружена какой-то тайной. Его поездка в Нью-Йорк, женитьба, состояние, приобретенное столь стремительно, — причем благодаря изобретениям, абсолютно аналогичным тем, на которых Жюль Лабру незадолго до смерти надеялся в самом ближайшем будущем разбогатеть, некоторые подробности его жизни, столь жестокое и одновременно какое-то трусливое поведение по отношению к Люси, то упорство, с которым он стремится непременно женить Люсьена на своей дочери, извлечение на свет Божий этого документа — все эти детали казались мне доказательством того, что Поль Арман — человек, достойный презрения, а теперь все словно растаяло, мои доказательства развеялись, как дым! Я навел справки и выяснил, что Поль Арман — его подлинное имя, и остается лишь признать, что все это он делал исключительно ради дочери…
— Но кто же добыл для него документ, который он использовал против Люси? — спросил Жорж Дарье.
— Мальчик мой, ты с ходу попал в «десятку». Ибо как раз этот неясный момент опять вносит невероятную путаницу во всю историю.
И Этьен Кастель рассказал о своей поездке в Жуаньи и в Буа-ле-Руа.
— Но в конце-то концов, очень вас прошу: скажите, вам-то с какой стати так мучиться, пытаясь прояснить темную историю, которая, по большому счету, вовсе вас не касается? — спросил Жорж, выслушав его рассказ.
Этьен как-то странно посмотрел на своего воспитанника, помолчал некоторое время и, ничего не ответив, вдруг сказал:
— Забудем… Мне казалось, что в моих руках ниточка, ведущая к преступнику; она ускользнула от меня, так что поставим на этом точку.
— Вы отказываетесь от начатого дела?
— Так нужно.
Ответив подобным образом, Этьен скрыл от Жоржа правду, но у него были причины не раскрывать свои планы. Когда он вышел от Жоржа, лишь одна мысль, ставшая чем-то вроде навязчивой идеи, сверлила его мозг: нужно отыскать барона де Рэйсса.
Рауль Дюшмэн, полностью выздоровев и получив пять тысяч франков в возмещение нанесенного ему ущерба, поспешил завершить прерванную катастрофой поездку. В Париже он отправился в Батиньоль, на улицу Дам, где жила его Аманда.
Ни Дюшмэн, ни девушка вовсе не забыли о своем решении отомстить лже-барону. Дюшмэн — хотя и с некоторым опозданием — понял, до какой степени компрометирует его кража документа из архива мэрии. И теперь мечтал отобрать у «барона» заявление кормилицы и оба векселя с подделанной им подписью. Аманда же не менее горячо желала заполучить дурацкое признание, написанное ею в Жуаньи по требованию модистки.
К тому же мстительности ей было не занимать. Овид едва не отравил ее, хуже того: он имел возможность в любой момент погубить ее, а таких вещей не прощают.
Поэтому в тот вечер, когда Дюшмэн явился в Париж, она сразу же приступила к обсуждению интересующего ее вопроса.
— Ты готов сражаться против нашего общего врага, беспрекословно повинуясь мне во всем?
Рауль подтвердил еще раз свое согласие.
— Тогда у нас все получится. Я уверена, что Овид Соливо как-то связан с отцом Мэри Арман. Доказательством этому служит тот факт, что добытый тобой документ он передал миллионеру. А значит, именно в Курбвуа, у завода, или в Париже, возле особняка на улице Мурильо, и следует устроить засаду. Рано или поздно Овид Соливо непременно отправится к сообщнику. Нужно быть наготове и сразу же воспользоваться случаем. А значит, тебе следует днями напролет караулить его. Как только Соливо выйдет от Армана — а ты ведь сразу же узнаешь его, — тебе останется лишь проследить за ним; я уже пыталась сделать это, но ничего не вышло. А если допустить, что Поль Арман никогда не принимает его у себя, то он наверняка пойдет к нему сам. А значит, тебе нужно последить и за миллионером, изучить его привычки, разузнать, куда он ходит…
— Завтра же я займусь этим.
Аманда, выдвинув ящик стола, продолжила:
— Здесь лежат все мои сбережения. Эти деньги мне удалось скопить лишь благодаря барону де Рэйссу. Я разрешаю тебе брать их, когда нужно.
— Ну хорошо! Тогда у нас будет общая касса. Все, что у меня есть, тоже перекочует сюда.
И Дюшмэн положил пять тысяч франков, тем самым доказав свое бескорыстие и доверие, что произвело на Аманду очень большое впечатление.
Наутро, сбрив усы и бакенбарды, чтобы Соливо не смог с ходу узнать его, если они вдруг столкнутся где-нибудь нос к носу, Рауль Дюшмэн нанял извозчика и отправился в Курбвуа. Первый же попавшийся ему навстречу человек объяснил, как проехать к заводу. Отыскав здание, Рауль внимательно оглядел фасад и обе двери.
«Невозможно туда войти или выйти оттуда так, чтобы я не заметил, — подумал он. — Остается лишь глаз не сводить с этих дверей. Правда, дежурство мое, судя по всему, может сильно затянуться…»
Он вернулся в карету, ждавшую его чуть поодаль.
— Я жду одного человека, — сказал он кучеру, — так что и вам придется подождать. Можете пока пообедать, только будьте готовы ехать тотчас же, по первому моему требованию.
Кучер был человек бывалый, он не один уже кнут износил, разъезжая по парижским улицам.
— Что, хозяин, следить за кем-то будем? — спросил он, подмигнув молодому человеку. — Говорите, не бойтесь; дело знакомое, я в слежке здорово поднаторел…
