Герт Нюгордсхауг - Горький мед. Гренландская кукла. Кодекс смерти. Девятый принцип. Перст Касандры
Возможно.
Он быстро зашагал по дороге вниз. Заглянул в ворота клиники. Тихо, никого не видно. Спустился к разрушенному зданию, решительно перелез через упавшие блоки и вошел внутрь. Проследовал к спуску в подземелье. Прислушался. Ничего — только мухи жужжат.
Спустился вниз по ступенькам. Постоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Пошел вдоль прохода, придерживаясь рукой за одну стену. Добрался до двери. Той самой, которую он сжег и которую синьор Пугги отремонтировал. Пугги заверил его, что дальше проход прочно закрыт. Сейчас он бы этого не сказал: несколько досок было оторвано, так что человек свободно мог пролезть внутрь.
Фредрик не стал этого делать. Повернулся и пошел назад.
Выйдя на волю, прокрался к боковой стене. Мертвые животные по-прежнему лежали там. Зловоние и рои мух свидетельствовали, что трупы начали разлагаться.
Фредрик перевалил через бугор за гостиницей. По-прежнему ему никто не встретился. Двери «Альберго Анциано Офани» были открыты. Он вошел.
В вестибюле сидел синьор Гаррофоли, листая какие-то журналы. При виде Фредрика вскочил на ноги и ошарашено уставился на своего постояльца. Пальцы правой руки нервно скребли подбородок.
— Giorno, — поздоровался Фредрик, улыбаясь.
— Клянусь башмаком Святого Петра! Андреа с пяти утра ставит свечи, рыдает и бормочет какие-то непонятные изречения. Я сошел с ума — или вокруг меня все сумасшедшие. Вижу, тебе крепко досталось, синьор, это кто-нибудь здешний?.. — Он не сразу нашел на доске ключ от номера Фредрика.
— Ничего страшного, синьор Гаррофоли. Надеюсь, никто не покушался на мою комнату, я хотел бы отдохнуть несколько часов. И принять душ. Могу я попросить тебя прислать мне завтрак часа через два, скажем, в половине одиннадцатого? — Он подмигнул хозяину.
— Разумеется, синьор Дрюм, у меня респектабельная гостиница, хоть у вас и могут быть сомнения на этот счет. — Он удалился, кланяясь на ходу.
Фредрик тщательно исследовал комнату. Убедился, что Андреа вчера приносила «священника», но кроме нее никто не заходил. Тяжело вздохнув, сел на кровать. Спрятал лицо в ладонях. Скоро, сказал он себе, скоро.
Он лежал на кровати, глядя вверх, на перекладины балдахина. Приняв душ и обработав ссадины и ушибы, чувствовал себя не хуже, чем норвежский король Улав Святой после разгрома под Стиклестадом. И ведь тот при жизни стойко переносил все тяготы.
Голос.
Вчера днем он слышал чей-то голос в помещении за вестибюлем. Голос, как будто никак не совместимый с тем, что здесь происходит. Или дело обстоит как раз наоборот? Тогда становятся еще понятнее вспышки Ромео Умбро. Неужели действительно…
Записи Фредрика лежали у него на груди. Он перечитал внесенные туда имена. Многие из них можно зачеркнуть… Он зачеркнул и задумался. Картина вроде бы ясна. Вплоть до одной детали. Эта деталь — смерть. Он не видел логической связи.
Стук в дверь нарушил его размышления. Сам хозяин принес ему завтрак.
— Не хочешь — не отвечай, но все-таки — с тобой случилось что-то серьезное? — Поставив поднос на тумбочку, он отступил и нервно забарабанил пальцами по комоду.
— Ничего серьезного, — ответил Фредрик. — Я сам виноват. Отлично провел ночь под звездами.
Тут же он добавил, пристально глядя на Гаррофоли:
— Отвечай коротко и ясно: почему ты боишься Эмпедесийских сестер?
Хозяин гостиницы потерянно осмотрелся кругом, продолжая барабанить пальцами, потом прошептал:
— Они возрождают старую веру… Проклятые сектанты. Андреа, моя жена, и… и Иль Фалько, этот взбалмошный старик, они… они повздорили. Андреа хочет…
— Вот именно, — вступил Фредрик. — Андреа поддалась влиянию монахинь, верно? И ты боишься, что Ромео Умбро отнимет у тебя гостиницу, потому что тебе не хватает духа раз навсегда покончить со старыми призраками, так?
Синьор Гаррофоли опустил глаза.
— Я… я… многого не понимаю. Последние полгода, последний месяц… нет, синьор Дрюм, тебе следовало бы раньше приехать сюда. Ты увидел бы совсем другие… — Он не договорил.
— Чего ты не понимаешь? — жестко спросил Фредрик.
— Ничего, синьор, ничего, мне нечего сказать, я уже сам не хозяин в своем доме, пойми, — страдальчески вымолвил бородач.
— Почему ты не пострижешь волосы и бороду? Потому что Андреа желает видеть рядом с собой подобие монаха, приора? И чего, собственно, добиваются Эмпедесийские сестры? Сдается мне, кое-что тебе известно.
— Это безумие, — пробормотал Гаррофоли. — И я не верю в это ни на грош. Есть старое предание, оно сохранилось с давней, непросвещенной поры, будто бы земля Офанеса освящена кровью из тела Иисуса и будто бы однажды ночью именно отсюда по всему свету разнесется песнь, которая возвестит пришествие Господа и повергнет неверных в прах. Что-то в этом роде. Эти монахи занимались всякими темными делами, не имеющими ничего общего с истинным христианством. — Он перевел дух. — А волосы и бороду я постригу сейчас же! Хватит, пора Джианфранко Гаррофоли показать, кто он такой на самом деле! Больше так продолжаться не может.
Он дернул себя за волосы и стремительно вышел из номера.
Фредрик невольно улыбнулся. Интересно, что теперь произойдет.
Спокойно позавтракав, он углубился в учение Пифагора о совершенстве гармонии.
Полчаса спустя где-то в доме поднялся страшный шум. Какая-то женщина истерически визжала, ей отвечал чей-то бас. Фредрик захватил самое необходимое, вышел из номера, запер дверь и спустился в вестибюль.
Шум доносился из комнаты за стойкой. Он услышал женский плач, потом наступила тишина. Фредрик сел в кожаное кресло, созерцая картину, изображающую Деву Марию с кровью Иисуса. Картина была мрачная.
Внезапно зазвонил телефон на стойке. Тотчас дверь за стойкой распахнулась, и появился хозяин гостиницы. Выглядел он весьма необычно — в правой руке ножницы, голова наголо пострижена, если не считать нескольких свисающих прядей, полбороды сбрито, так что Гаррофоли напоминал недоощипанную утку. Он ошалело озирался, пока не остановил взгляд на телефоне и схватил трубку.
Фредрик понял, что близится разрешение загадки.
Гаррофолли запинался, то и дело переспрашивал телефонистку, наконец, лицо его прояснилось, и он протянул трубку Фредрику.
— Спрашивают синьора Дрюма. Из Норвегии. — Сказал и направился обратно в соседнюю комнату, бормоча на ходу: — Как только найду ключ, немедленно изгоню Дьявола.
Фредрик услышал в трубке голос Дэвида Пирсона. Органист явно был сильно взволнован.
— Я трудился всю ночь, Фредрик. Расшифровал поразительный текст, смею утверждать, что в истории музыки не было ничего подобного. Я обратился к трактату Боэция, перечитал труд Гукбальда «De Institutione Harmonica», написанный в 890 году. Все сходится. Даже анонимные средневековые труды «Musica Enchiriadis» и «Scholia Enchiriadis» подтверждают мои выводы. Перед нами ноты дохристианской эпохи, Фредрик. Готовое музыкальное произведение! Ты меня слышишь?
— Отлично слышу, — ответил Фредрик. — Продолжай.
— Ты был прав, когда предположил, что речь идет о невмах, предшественниках известного нам нотного письма. Больше того, это даже праневмы, о которых прежде никто не знал, понимаешь? — У органиста срывался голос. — Классические невмы — virga, punctum, podatus, torculus и так далее — развились на основе этих знаков, я совершенно уверен. Я всю ночь глаз не сомкнул, Фредрик, это выдающееся открытие. И знаешь, что у меня получилось? Я попытался прочесть эти знаки, пользуясь системой Гукбальда, и получилось! У меня записана на бумаге мелодия современными нотами. Но…
Пирсон вдруг замолчал.
— Но? — Фредрик затаил дыхание.
— Это странная мелодия, Фредрик. Исполнить ее невозможно. Ходы голоса вверх и вниз такие дикие, что вряд ли пришлись бы по вкусу любителям музыки. Не понимаю вообще, как можно исполнить эту мелодию, слышишь, Фредрик?
— Слышу, слышу. Но Дэвид, мне невдомек, как ни стараюсь понять, почему это нельзя сыграть ноты, записанные на бумаге? Странно это. — Фредрик поежился.
— Ну, вообще это возможно, но для этого нужен совершенно особенный инструмент, который — как бы тебе объяснить — издает одновременно два различных, но по-своему сопряженных звука. И то получится диковинная мелодия. Во всяком случае, на органе ее не исполнить.
Силот, подумал Фредрик. Священный Силотиан. Вслух он сказал:
— Ты просто гений, Дэвид, приезжай в Осло — поставлю тебе бутылочку сказочного бургундского. А теперь послушай, это очень важно: никому ни слова о том, что ты обнаружил, что открыл. Этот материал еще не публиковался, и было бы нехорошо, если бы общественность была ознакомлена прежде, чем дадут свое заключение итальянские исследователи. Право собственности на эти бумаги принадлежит им, понимаешь?
