Полина Дашкова - Приз
— Вот он, результат дипломатической суеты Шелленберга, глупого трепа с этим надутым графом, — говорил Гейни, трогая свою голую верхнюю губу, — я всегда знал, что с аристократами лучше не иметь дел.
Это был странный юмор. Впрочем, раньше у Гиммлера вообще никакого юмора не было. Он стал шутить только сейчас.
Переговоры с Бернадотом, многофазные, многочасовые, действительно не привели ни к какому результату. Заключенные, о которых шла речь, погибли. Буквально через день после встречи в Любеке оставшихся узников погрузили на баржи в торговом порту Любекской бухты и утопили в Балтийском море. Тысячи людей, прошедших через ад, до последней минуты надеялись, что будут жить.
Потом еще многие годы в рыбацкие сети попадали их останки.
Граф Беркадот свое обещание выполнил, предложения Гиммлера были переданы союзникам. Черчилль и Трумен отказались обсуждать с Гиммлером вопрос о частичной капитуляции, заявили, что переговоры такого рода не могут вестись без участия Сталина и частичная капитуляция Германии невозможна. Только полная, безоговорочная, на всех фронтах.
Информация об этом тут же просочилась в прессу, дошла до Гитлера. Он был в ярости. Он кричал, что Гиммлер грязный предатель. У него случился припадок, похожий на эпилептический. Люди, окружавшие его в бункере, испугались, что он умрет. Но нет, не умер. Ему оставалось жить еще три дня. Он должен был обвенчаться с Евой Браун и продиктовать свое политическое завещание.
Из Любека Гиммлер хотел вернуться в Берлин, но не получилось. Уцелевшие дороги были забиты беженцами. Покружив по обломкам великого Рейха, рейхсфюрер повернул на север и осел с группой верных эсэсовцев во Фленсбурге, неподалеку от датской границы.
Оптимизм Гейни в эти дни превышал все разумные пределы.
— Мы должны выиграть время, — говорил он, — американцы начнут войну с русскими, и тогда им очень пригодятся мои отборные, верные дивизии СС, которые были, есть и будут главным гарантом освобождения мира от коммунистической заразы.
Не существовало уже ни дивизий, ни армий.
Гитлер в Берлине, разбитом, окруженном со всех сторон войсками союзников, сидел глубоко под землей и часами мог двигать по карте пуговицы, планируя атаки, наступления, победы. Гиммлер во Фленсбурге исходил радужными пузырями планов своего будущего могущества. С детской гордостью он разевал рот, выворачивал щеку и демонстрировал всем ампулу с цианистым калием. Находиться с ним рядом было опасно. Едва ли не опасней, чем возвращаться в окруженный союзниками Берлин.
Отто Штраусу пришлось лететь по воздуху, пронизанному огнем, над пылающими развалинами немецких городов, прыгать с парашютом из подбитого самолета, прорываться пешком сквозь колонну обезумевших беженцев; трястись в американском военном джипе, переплывать реки на баржах и паромах. Под обстрелами, под бомбами, по руинам, сквозь блокпосты союзников, он шел вперед, к городу, которого не существовало. Он был так занят и так измотан, что не чувствовал присутствия Василисы, не смотрел на часы. В эти последние апрельские дни время сошло с ума. Минута вмещала сутки. Сутки равнялись десятилетиям.
Василисе было так же страшно, как когда она плутала по тлеющему лесу и чуть не утонула в болоте. Вместе со Штраусом она кашляла от дыма, задыхалась от запаха гари и тлена, слепла от вспышек. В чужой реальности она не могла почувствовать себя бесплотной и неуязвимой, и если рядом стреляли, ей казалось, пули и осколки летят в нее.
* * *Пулевые отверстия у всех шести погибших обнаружили еще до вскрытия. Кроме Гриши Королева удалось установить личности двоих, мальчика и девочки. Лица обгорели, но с помощью специальной компьютерной программы их сравнили с фотографиями пропавших подростков. Девочка и мальчик, которые не могли жить друг без друга и собирались пожениться. Оля Меньшикова и Сережа Катков.
Трое других так и остались неизвестными.
Позже на месте бывшего лагеря «Маяк» и вокруг него, в лесу, в болоте, было обнаружено еще три десятка неизвестных трупов, мужчин и женщин, в основном пожилых. Ни о ком из них не было подано заявлений от родственников и знакомых. Никто не числился в розыске. Ни у одного не было пулевых ранений. Если бы не количество их, погибших в одном месте, за короткий период времени, то причины смерти можно было бы счесть естественными. В каждом отдельном случае вскрытие показывало плохое состояние здоровья, больное сердце, разрушенную алкоголем печень, прокуренные легкие. Это были бомжи, алкаши, никому не нужные люди. «Лютики».
Следствие тянулось долго, судебные заседания, закрытые и открытые, еще дольше. Было много шума, статей в прессе, сюжетов по телевизору. Но это все потом. А пока следователь Лиховцева сидела, сжав ладонями виски так сильно, что наружные уголки глаз опустились вниз. Глаза были красные и мокрые.
Завтра утром Зинаиде Ивановне предстояло сообщить родителям погибших детей о том, что их нашли. Приглашать для опознания матерей и отцов, присутствовать при опознании, отвечать на вопросы, произносить бессмысленные слова утешения, когда утешить невозможно.
Она говорила тихо, медленно и невнятно. Под языком у нее таял шарик нитроглицерина. Сане приходилось напрягаться, чтобы услышать ее. Несколько минут назад он говорил по своему мобильному с Витей Королевым, братом Гриши, и тяжело врал, что пока ничего не известно.
— Вы были там? — спросил Витя.
— Туда отправилась группа специалистов. Они работают. Не волнуйся, ложись спать.
— У вас голос какой-то механический.
— Я просто очень устал. Успокойся, успокой маму и ложись. Ты понял? Как только будет что-то известно, я позвоню.
— А если ночью?
— В любое время.
— Обещаете?
— Обещаю.
— Поклянитесь!
— Не буду.
Он нажал отбой и вернулся к разговору с Лиховцевой.
— Когда ты отвез к Дмитриеву свою Мери Григ, ты должен был остаться там, с ними, — повторила Зюзя уже в третий раз.
Арсеньев не стал ей напоминать, что она сама приказала ему «пулей оттуда в прокуратуру».
— Нельзя, преступно в моем возрасте продолжать работать. Я старая тупая баба, ничего не соображаю.
— Перестаньте, Зинаида Ивановна, вам требовалась информация, которой только я владею. Поэтому я вам нужен был здесь.
— Перестаньте, Зинаида Ивановна, — зло передразнила Зюзя, — ты еще мне слезки вытри и конфеткой угости. Я старая. Это факт. Мне пора на пенсию. Давай дальше, что там у нас еще?
— Номер на черной «Тойоте» оказался фальшивым. Машина с таким номером второй год числится в угоне, это была «Шкода», красного цвета.
— Да. Понятно. Ну-ка, набери еще раз Дмитриева или свою Машу.
— Только что набирал. У Маши батарейка села, телефон отключен. У Дмитриева постоянно занято.
— Все, Саня, — она шумно высморкалась, вытерла глаза, вскинула голову. — Ты сейчас едешь к Дмитриеву. Ты проведешь там ночь. Мне так будет спокойней. Утром мы повезем девочку на обследование, мы должны знать, заговорит она или нет и можно ли что-то сделать, чтобы помочь ей. Если вдруг это случится сегодня ночью, звони мне в любое время.
* * *— Как сильно она вздрогнула! Что с ней? Васюша, ты меня слышишь?
Сергей Павлович опустился на диван рядом с Василисой, тронул ее за плечо. Она не услышала его и ничего не почувствовала.
Маша взяла ее руку, нащупала пульс. Он бился ровно, спокойно, не более семидесяти ударов в минуту.
— Все нормально. Она спит, ей просто снится что-то, — прошептала Маша, не отпуская руку Василисы, — давайте не будем ее будить.
Бинт на правой кисти промок, узел распустился. Маша решила, что повязку лучше сейчас снять, чтобы не засохла и не прилипла.
— Так вот, — продолжил рассказывать Дмитриев, — я позвонил корреспондентке, и она сказала, что никогда медсестру Надю не видела. Якобы какой-то мой ученик разыграл весь этот идиотский, оскорбительный спектакль, чтобы помочь мне инкогнито! Какое благородство!
Язык у него заплетался. Он успел хлебнуть слишком много водки.
— Что за ученик? — спросила Маша.
— Понятия не имею. Да это все бред какой-то! Зачем она собиралась колоть ребенку препарат для общего наркоза? Ну зачем, как вы думаете?
— Я думаю, вам надо срочно перезвонить корреспондентке и выяснить фамилию человека, который попросил ее порекомендовать вам сиделку, — быстро, жестко сказала Маша.
— Конечно. Я собирался спросить, но не успел. Как раз вы пришли. Боже мой, зачем здесь эти книги? «История гестапо», «Материалы Нюрнбергского процесса». Как они попали на журнальный стол?
— Сергей Павлович, пожалуйста, позвоните корреспондентке.
— Да, да, сейчас. Куда я дел ее визитку? Кажется, где-то в прихожей или на кухне. Очень странно, как попали на стол эти книги? Я их лет сто не доставал, они стояли на самом верху, — продолжая ворчать, он вышел из кабинета.
