Ежи Эдигей - Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями
Я открыл ее. Она была пуста.
Окурок первой сигареты я растер ногой на полу своей комнаты. Мне доставляло особое удовольствие выжечь хоть крошечное клеймо на полу этой проклятой обители призраков.
Мне надо было собраться с мыслями. Я сел на стул и снова закурил.
Второй раз за последние десять минут меня ослепила внезапная мысль.
Мысль о том, что некто X знает, что это я обшарил чердак, что это я нашел железную шкатулку, что я ознакомился с ее содержимым, и нашел, быть может, не одну, и взял остальные себе.
Меня проняла дрожь, волосы на голове встали дыбом.
Я сбросил с себя халат. Окно я открыть побоялся. Дверь я запер на ключ.
После этого я лег.
Впервые в жизни я лег спать при закрытом окне и запертой двери.
Потому что впервые в жизни я сознавал, что над моей собственной жизнью нависла страшная угроза.
Я не знал, как мне быть. Мне невольно вспоминался солдат, сказавший когда-то: «Лучше быть пять минут трусом, чем весь век трупом».
До самого рассвета я не сомкнул глаз. Вернее, время от времени я забывался сном, но просыпался при малейшем шорохе.
Говорят, что у матерей и у капитанов торгового флота особый сон: мать может спать как убитая при любой грозе, но стоит пискнуть ее ребенку, и сна как не бывало. Капитан торгового флота может спать во время урагана, но стоит хоть одному ящику с грузом сдвинуться с места — и сон как рукой сняло.
Всю ночь напролет мне казалось, что пищат младенцы и кренятся ящики с грузом. Бедные матери! Бедные капитаны!
Утром, во время бритья, я увидел в зеркале позеленевшее лицо. Ладно — ведь я болен, стало быть, не так уж странно, что у меня изможденный вид.
Я никак не мог сделать выбор, кем мне быть — трусом или мертвецом?
Потом подумал — сначала позавтракаю с семейством Лунде, а потом уж приму решение.
За завтраком лица у всех были довольно помятые.
Впрочем, ничего удивительного — они не привыкли к такому бурному времяпрепровождению, как вчера.
В остальном они вели себя как обычно. С той только разницей, что их распирало от праздничных впечатлений.
Я не в силах был сосредоточиться на их рассказах. Но никто из них ни словом не обмолвился о том, что я ночью кричал в коридоре и кто-то из них запер меня на ключ.
А может, все они просто в сговоре и действуют заодно?
В сговоре — но против кого?
Само собой, они действуют заодно, охраняя доброе имя и честь семьи Лунде. Но при этом они, наверно, сами до смерти перепуганы. Ведь среди них есть жертва и есть убийца. Однако семейная спайка берет верх над всеми страхами. Да, членов семьи Лунде трусами не назовешь.
И тут вдруг я решил, что я ничем не хуже этих Лунде.
Уж если они не сдаются, зная, что среди них находится убийца, стало быть, не сдамся и я.
И к тому же, сдайся я сейчас, я никогда не узнаю, что же все-таки произошло.
И я решил остаться. Я надеялся, что мне все же не придется стать трупом. Но мне не стыдно признаться, что я трусил. Трусил до смерти.
Я сел заниматься с Викторией.
Полковник Лунде отправился в город. Хотел бы я знать, может ли что-нибудь в мире помешать ему с военной точностью являться на службу. Разве что убийство. Да и то, если убьют его самого.
Люси вышла погулять, Фрёкен Лунде скрылась в кухне.
Я остался наедине с Викторией.
Я сел так, чтобы ни на мгновение не терять из виду дверь, выходящую в сад, и чтобы за моей спиной не было окон.
— Ты какой-то рассеянный, Мартин.
Я опомнился.
— Рассеянный?.. С чего ты взяла? Я просто думал… о том, хорошо ли вы провели вчера время…
— Мы же рассказывали об этом за завтраком.
— Вы все время перебивали друг друга, — пытался я выйти из положения.
— А-а, может быть.
Она устремила взгляд в окно, в ее звездных глазах появилось мечтательное выражение… Ага, узнаю почерк Кристиана. Я ждал. Я знал, что за этим последует.
— Твой брат — прелесть. Ты не представляешь, как он танцует…
— Зато представляю, как он разговаривает.
Это было не слишком благородно и вдобавок глупо. Но слово не воробей…
— По-твоему, он всем девушкам говорит одно и то же?
Я собрал силы для ответного хода.
— Нет. Просто я немножко ревную.
Она улыбнулась.
— Ты правда ревнуешь, Мартин?
— Да.
Зеленые звезды метнули на меня косой взгляд из-под черной челки.
— Очень приятно.
«Подходящее словечко», — подумал я. Но про себя отметил, что она искренна. А я и в самом деле ревновал. Ведь Викторию открыл я, и никто другой.
— А как вели себя остальные?
— Кристиан танцевал с каждой из нас. Люси, конечно, была на седьмом небе. Как ты думаешь, что он говорил ей?..
— Понятия не имею.
— И с тетей Мартой он тоже танцевал несколько раз. Она замечательно танцует. Я и не знала, что она умеет. Наверное, это зависит от партнера.
Как видно, мой братец Кристиан выступал в роли самого святого?!
— Нет, — сказал я. — Танец всегда зависит от партнерши. Если она хорошо танцует, ее может вести кто угодно. А с Карлом-Юргеном тебе понравилось танцевать?
— Он в общем-то тоже славный. Немного суховат и… ну, словом, ты сам знаешь… то есть… в общем он не говорит таких слов, как… как Кристиан.
— Святые водятся только в двух ипостасях — это Роджер Мур[4] и Кристиан Бакке, — заявил я.
Она снова задумчиво уставилась в окно.
— А твой отец, Виктория?
— Отец? О, отец… тоже очень доволен. Он тоже танцевал со всеми нами. Знаешь, отец, оказывается, просто красавец — раньше я этого не замечала…
Итак, они танцевали. Все были довольны, говорили друг другу любезности, ели разные яства, — и вообще праздник удался на славу.
И все это время один из них знал, что я остался дома и обшариваю чердак.
Я покосился на пол — там вплотную к моей левой ноге стоял коричневый портфель.
Мне нельзя хранить его дома.
Что бы со мной ни случилось, старый школьный портфель должен быть цел.
Но прежде всего я должен посоветоваться со специалистом.
Профессор английской литературы при Университете города Осло Кристиан Смидт сидел за письменным столом в своем кабинете в Блиндерне.
Вид у профессора был самый скромный, чего никак нельзя было сказать о его кабинете.
Пол был устлан мягким золотисто-серым ковром, большой диван и два кресла обиты шерстяной тканью ржаво-красного цвета. Стол и стоявшие рядом с ним стулья были красного дерева, еще два стула в стиле чиппендаль стояли у длинной стены по обе стороны большого шкафа. Шкаф был тоже в чиппендальском стиле.
В мои студенческие годы нашим профессорам такие кабинеты не снились.
Из окна, занимавшего всю ширину короткой стены, был виден парк, где снег уже растаял. На письменном столе в левом углу у окна царил беспорядок, а книжные полки за спиной профессора показались мне до странности знакомыми. Впрочем, не мудрено — профессор был филолог.
Кристиан Смидт поднялся мне навстречу. Он был высокого роста, широкоплеч и одет в спортивную клетчатую куртку. Ему в пору было участвовать в кроссе по пересеченной местности. Кроме того, он был, по-видимому, не лишен юмора.
— Мартин Бакке, — представился я. — Доцент Мартин Бакке.
Мне уже порядком надоело это вступление. Но раз я не в силах сам справиться со своей задачей и вынужден прибегать к помощи специалистов, приходится начинать каждую беседу с этих вступительных слов.
— Прошу вас, садитесь. Я вас, кажется, где-то видел.
— По-моему, я вас тоже видел. Наверно, мы встречались в читальном зале университетской библиотеки.
Он был старше меня всего лет на десять. Профессор Кристиан Смидт. На секунду я вспомнил о моей докторской диссертации, о том, что ради нее я исхлопотал себе отпуск.
Но вот уже три месяца я занимаюсь совсем не теми делами.
Впрочем, я во что бы то ни стало наверстаю упущенное.
При виде этих книжных полок меня вдруг неодолимо потянуло к научной работе.
Я сел на ржаво-красный диван.
Профессор сел прямо против меня в одно из ржаво-красных кресел.
— Мне нужна ваша помощь, — начал я. — Я хочу вам кое-что показать.
На мгновение в его глазах появилась скука. Он, как видно, вообразил, что я попрошу его прочитать какую-нибудь статью.
Я положил свой старый портфель на изящный стол красного дерева. Потом открыл портфель и вытащил первую.
— Взгляните, профессор Смидт.
Он взял ее и стал рассматривать так, как библиофилы всегда рассматривают книги. Оглядел переплет спереди и сзади, потом открыл книгу и взглянул на титульный лист.
И тут я испытал детское чувство гордости и удовлетворения — мне удалось ошеломить специалиста. Наверно, это не совсем благородное чувство. Но таков уж был мой индивидуальный вариант шокового метода.
