Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
- Бросил куда-то в чемодан...
- Бедная Лора!- рассмеялась графиня.
В коридоре послышались быстрые шаги, кто-то постучал в дверь, и в комнату вошел веселый, возбужденный Матини. Увидев графиню, он смутился.
- Простите, я постучал, но... растерянно извинялся он.
Графиня холодно кивнула головой и вышла.
- Как нехорошо вышло, я вошел так неожиданно. Она, кажется обиделалась?
- Ее могли обидеть лишь твои извинения, подчеркивающие неловкость положения. Да ну ее к черту! Лучше скажи, что с тобой? Ты прямо весь сияешь!
- Еще бы! Вес кончилось отлично: акт о смерти Ментарочи написан и главный прозектор его подписал. А сам Ментарочи, вероятно, уже давно в горах.
Генрих свистнул.
- Как это произошло? Когда?
- Он бежал на рассвете. Правда, немного раньше, чем ты советовал, но я воспользовался счастливым случаем: у прозектора было много вскрытий, и он подписывал документы, не очень вникая в их суть... Но что с тобой? Ты недоволен?
- Самое худшее, что ты мог сделать, это сейчас отпустить Ментарочи к партизанам!
- Но зачем же мы тогда забрали его из СС? Для того, чтобы выпустить? Ведь так?
- Я просил выпустить Ментарочи только после того, как я разрешу!
- Да какая разница! Как раз в это время выкопали братскую могилу и хоронили покойников...
- А завтра провокатор, раз уже выдавший Ментарочи, сообщит Лемке: Ментарочи, которого арестовало гестапо, снова в горах, жив, здоров! Лемке начнет проверять, увидит акт о смерти, последовавшей во время операции...
- Боже, что я наделал!- Матини побледнел - Какой же я идиот!
Генрих нервно зашагал по комнате. Матини, обхватив голову руками, неподвижно сидел на диване, уставившись в пол.
- Скажи точно, в котором часу ты его отпустил?
- На рассвете, часов в шесть. Я дал ему гражданскую одежду, немного денег, пистолет...
- Знаешь куда он пошел?
- Нет!
- Условились о дальнейших встречах?
- Тоже нет. Он пожал руку... мы даже поцеловались, но ни слова друг другу не сказали.
Генрих снова зашагал по комнате, на ходу бросая отрывистые фразы.
- Положение хуже, чем ты предполагаешь. У Лемке акт о смерти, а человек жив. Кубис сошлется на то, что мы его уговорили выдать арестованного. Я, ты и Лютц! Какой вывод сделает Лемке? Что есть организация, содействующая партизанам. Ведь нас трое...
- Я пойду к Лемке и всю вину возьму на себя. Скажу, что недоглядел, Ментарочи бежал, а я, боясь ответственности, спасая себя...
- Не говори глупостей! Дождаться почти конца войны и погибнуть из-за собственной неосторожности. Мы что-нибудь придумаем! Должны придумать! Нет такого положения, из которого не были бы выхода...
- Я тебе его предложил. Это единственный выход, который у нас есть.
- Ты когда-нибудь видел, как мелкие зверушки, загипнотиэированные взглядом эмеи, сами идут к ней в пасть? Вот твой выход! А мы найдем, должны найти что-то такое... Погоди, погоди, дай мне подумать немного... Знаешь что? Иди сейчас к Лютцу и предупреди его обо всем, а я тем временем проверю одну вещь... Возможно, это и будет выход! Только обещай - ни единого шага, не посоветовавшись со мной!
- Обещаю!
- Я позвоню Лютцу. А теперь не хочу терять времени, чем скорее мы что-нибудь решим...
Матини поднялся и направился к двери, но на пороге остановился, окинул Генриха печальным взглядом.
- Я так люблю тебя и Карла, и вот из-за меня...
- Если хочешь, во всем виноват я. Не продумал наш план до мельчайших деталей, не поговорил с Ментарочи, думал - успею, и вот... Впрочем, извиняться друг перед другом будем потом, а сейчас... сейчас уходи!
Безнадежно махнув рукой, Матини вышел.
Оставшись один, Генрих смог спокойно обдумать план, который зародился у него в голове во время разговора с Матини.
Да, кажется, это единственный выход! И действовать надо немедленно! Только время решит сейчас успех всего дела. Он, кажется, не ошибается в своих догадках... А что, если ошибается? Тогда придется изобретать новый вариант. И как можно быстрее. А чтобы все проверить, надо...
Генрих нажал кнопку звонка и вызвал Курта
- Позови Лидию и проследи, чтобы сюда, пока мы будем разговаривать, никто не заходил. Даже ты!
Курт встревоженно и вопросительно поглядел на Генриха, но, заметив, что обер-лейтенант раздражен, не решился ни о чем спросить и молча вышел.
Не прошло и минуты, как появилась Лидия.
- Вы звали меня, синьор? Я вас слушаю!- голос девушки звучал весело, приветливо, как всегда, даже чересчур спокойно для такой живой девушки, как Лидия.
- Садитесь, пожалуйста, разговор у нас будет длинным.- Генрих придвинул девушке стул.- Вы не догадываетесь, о чем я буду говорить?
- Нет, синьор! Но, надеюсь, вы довольны мною.- Лидия опустила глаза, пряча чуть встревоженный блеск глаз.
- Я слышал от Курта, что вы собираетесь за него замуж!
Лицо Лидии зарделось.
- Мы договорились подождать до конца войны...
- Вы его любите?
- Если девушка дала согласие...
- А он вас?
- Любит!- не задумываясь, ответила Лидия.
- Тогда я очень жалею, что все так вышло. Я хорошо отношусь к Курту и хотел, чтобы его жизнь сложилась счастливо, но...
- Вы хотите сказать, что ему не позволят жениться на девушке итальянке?- с вызовом спросила Лидия.
- Я хочу сказать, что вы никогда не поженитесь! Никогда! И не потому, что кто-то не разрешит, а потому...Генрих остановился, сделал паузу и продолжал, отрубая слово от слова,- потому что тотчас после нашего разговора я вынужден буду арестовать вас и отправить на допрос!
Лидия вздрогнула, словно ее неожиданно хлестнули нагайкой. В черных глазах блеснул злой огонек.
- У вас для этого нет никаких оснований. Все ваши вещи, кажется, целы. Я уже год живу у графини, и за это время, кажется, не пропала ни одна мелочь.
- Не прикидывайтесь! Вы знаете, что я имею в виду!
- Я знаю лишь то, что я ни в чем не виновата!
- Это вы будете доказывать на допросе в гестапо.
- А разве это не допрос?
Во взгляде девушки было столько презрения, что Генрих невольно смутился.
- Я не работник гестапо и не следователь... - сказал он, словно оправдываясь. - Я лишь хотел убедиться, виновны ли вы в том, в чем вас обвиняют. Чтобы знать, как мне держать себя с вами.
- И сейчас вы должны решить, виновна я или нет?голос девушки дрожал от возмущения.
- Решать это будет суд...
- Суд? Какой?
- Тот, который будет судить вас и судил бы Ментарочи, если б он не бежал...
- Он бежал!
Если бы у счастья было лицо, оно было бы сейчас похоже на лицо Лидии.
- Разве вы его знаете?
- Это мой отец!
- Так это вы сообщили ему о приезде наших парламентеров? Вы прочитали записку, которую Курт имел неосторожность передать вам?
- Курт здесь ни при чем!
- Это выяснит гесгапо.
- А он чуть ли не молится на вас, он говорил...
- Мне не интересно, что говорил ваш соучастник...
- Курт ничего не знал!
- Это вы открыли дверь замка, впустили сюда вашего отца с партизанами, чтобы они взяли заложников?
Лидия вскочила со стула и стояла перед Генрихом выпрямившись, в том самозабвении горделивого презрения, ненависти и гнева, которое заставляет человека забыть об угрожающей ему опасности, бросить вызов сильнейшему
- Я спасла этим пятьдесят ни в чем не повинных людей! Ведь ваши наверняка расстреляли бы их в Пармо! Ну что ж, берите, делайте со мной, что хотите! Раз отец на свободе, он все равно отомстит.
- Его поймали раз, поймают и второй. За каждым его шагом следит наш агент, работающий среди партизан.
- Ложь! Среди гарибальдийцев нет предателей!
- Святая наивность! Гестапо известен каждый шаг ваших гарибальдийцев.
- Выдумка, чтобы напугать!
- И сегодня, когда ваш отец начнет радостно рассказывать, как ему удалось бежать, наш человек будет глядеть на него внимательным взглядом из-под мохнатых бровей, чтобы сейчас же...
- Боже мой, при чем тут брови? Я... я не понимаю...
- При чем брови? Это я так, между прочим. Просто раз в жизни видел такие густые, широкие и мохнатые брови... Я был поражен, увидев их.
- Не может быть!
- Вы не верите, что бывают такие брови? Но у вас будет возможность самой убедиться! Этот человек часто бывает в гестапо. Теперь его наверняка вызовут на очную ставку.
Впервые за все время на лице девушки промелькнул страх, она вся поблекла, глаза с мольбой смотрели на Генриха.
- Это вы выдумали про брови... этого не может быть... вы это говорите нарочно, чтобы...- пошатнувшись, девушка оперлась о край стола, пошарила рукой позади себя и села, почти упала на стул.
Генриху стало невыносимо жаль ее.
- Лидия,- он ласково сжал в своих руках ее руки.Выслушайте меня внимательно. Вашего отца выдал агент гестапо, партизан с черными мохнатыми бровями. Я не знаю его фамилии, но хорошо запомнил внешность. Он был вторым парламентером партизан.
- Дядя Виктор!- простонала девушка.
- Надо немедленно предупредить командира отряда и вашего отца. Но никому больше ни слова. Вы меня понимаете? Вы слышите, что я говорю?
