Светлана Алешина - Крошка-месть (сборник)
Одна рука на дверной щеколде, другая сжимает тяжеленную лампу.
Правда, по дороге он чуть не споткнулся о провод, покорно следующий за лампой, и чертыхнулся.
Теперь в дверь звонили настойчиво, громко, и Каллистратов открыл, крепче сжав лампу, занося ее для удара.
– Господи! – выдохнула Дина, в ужасе таращась на фигуру Каллистратова с лампой в руке. – Что с тобой, Влад? Почему ты вцепился в эту дурацкую лампу?
Он опустил лампу и нервно рассмеялся.
– Лучше помоги втащить сумку с продуктами, – попросила Дина. – Я дико устала.
Он поставил лампу на пол и внес сумку.
Дина расстегивала плащ, продолжая смотреть на него с испугом.
– Влад, что с тобой, а?
Ее прохладная рука дотронулась до лба Каллистратова.
– Все в порядке, – отмахнулся он.
– Ты выглядишь так, будто услышал крик Баньши, – задумчиво проговорила Дина.
– Давай обойдемся без твоих бурятских легенд! – огрызнулся он.
– Это не бурятская, – улыбнулась она. – Это Ирландия, дружочек. И Шотландия. Баньши – это по легенде женщина вроде Мойры. Когда за человеком ходит смерть, она кричит, понимаешь? Ее просто зовут так – Баньши… Говорят, она очень красивая. Как я.
Она легкими шагами прошла на кухню.
Каллистратов поплелся за ней.
Ах, конечно, Дина – филолог. Она должна многое знать. В том числе и языки…
– Послушай, а что такое «профанум вульгус»? – поинтересовался он.
– По-латыни это означает «невежественная чернь», – ответила Дина. – Что это тебя вдруг заинтересовало?
– Услышал случайно. – Что-то удерживало Каллистратова от откровенности. В Дине было нечто странное, будто она и была этой Баньши, – странный взгляд, загадочный и грустный. А ведь он о ней ничего не знает! Встретились случайно, в тусовке у Маркизовой. Как быстро она согласилась жить с ним! Почему? Судя по ее хладнокровию, о дикой и необузданной страсти говорить не приходилось.
Любовь?
Да, она терпела все его выходки, оскорбления и унижения – и он удивлялся этому.
Красивая, как эта ее Баньши?!
Ему хотелось грубо развернуть ее к себе, встряхнуть, пытаясь разбить ее восточную невозмутимость, и спросить: «Кто ты?»
Он так явственно представил это, что не заметил, как слова быстро слетели с его уст:
– Кто ты?
Она обернулась и теперь смотрела на него с таким удивлением, что он понял: все его мысли – лишь последствия страха.
– Да что с тобой, Влад? Ты наконец-то решил поинтересоваться, кто я? А раньше ты этого не знал, да?
– Ты никогда не рассказывала мне о себе, – выдавил улыбку Каллистратов.
– А ты интересовался? – усмехнулась в ответ Дина. – Ты вообще интересуешься кем-то, кроме своей персоны?
Она вынимала из сумки свертки, пакетики – яркие и красивые, они занимали свои места в холодильнике, а на плите кипел чайник.
– Сейчас поинтересовался, – сказал Каллистратов.
– А я хочу кофе, – пожала плечами Дина. – Я и сама уже не помню, кем я была до встречи с тобой, Влад! Но кем-то я была, точно. Это теперь я никто. Твоя тень. И давай больше не затрагивать эту тему, ладно?
– Почему ты меня не бросаешь?
Он и сам удивился, как эти слова слетели с губ. Тихо, почти неслышно, но Дина услышала.
Вскинув на мгновение свои странные глаза, она ответила:
– Понятия не имею, Каллистратов. Сначала я тебя любила, а потом… Наверное, привыкла. Привыкаешь ведь к любому плену.
Она налила себе кофе и сделала маленький глоток.
– Давай не будем копаться в душе, прошу тебя! Сейчас это похоже на нож хирурга, надо было раньше, наверное! А сейчас…
Она махнула узкой ладошкой и закончила:
– Сейчас и тебя, и меня от полного разрушения спасет только одно…
Она грустно усмехнулась.
– Что? – спросил хрипло Каллистратов, невольно подавшись вперед.
Он жаждал услышать ответ и боялся этого.
– Баньши, – прошептала Дина, странно и неприятно усмехаясь. – Нас с тобой теперь может спасти только Баньши, дружок!
* * *Открыв дверь, я осторожно вошла.
Ванцов сидел за столом, а напротив него располагалась светловолосая девушка, которую можно было бы назвать красавицей, если бы не покрасневшие глаза и не взъерошенный вид. Видимо, Ванцов уже успел довести несчастную своим занудством до белого каления.
Ничего в том удивительного нет – не зря же на переговоры с Лешкой всегда посылают меня. Я единственный человек, который относится к нему с пониманием, и вследствие этого – единственный человек, к которому Лешенька относится с нежностью.
Впрочем, сейчас в его глазах была не нежность, а удивление.
– Сашка? – пробормотал он. – Ты откуда взялась?
– Ты мне нужен, а мне сказали, что я смогу найти тебя по этому адресу, – беззастенчиво солгала я.
– Ну, заходи. Чего у тебя там случилось?
– Потом, – отмахнулась я, с любопытством оглядывая квартиру Прохорова.
Ничего себе он нажился на рекламе! Может, мне попытаться заняться рекламой? Квартирка была очень недурственная. Правда, вкус его мне показался странноватым, ну так у снимающего рекламу и самый изысканный вкус превратится в ширпотребный!
Несчастный убиенный явно страдал нездоровыми фантазиями, воображая себя королем Людовиком! Во всяком случае, квартирку он обставил, наивно полагая, что теперь она похожа на Версаль. Только толстозадых статуй не хватало. Кресла с виньетками, обивка мебели – вся с пастушками, под старинные гобелены!
– Тогда подожди меня, я скоро. – Ванцов расценил мое нежелание объяснить, зачем он мне нужен, как нежелание говорить об этом при постороннем человеке.
Я же просто еще не придумала, зачем он мне так срочно понадобился. Это одна из моих слабостей – действия обгоняют мысли. Сначала сделаю, потом думаю.
Я села в кресло и взяла в руки какой-то журнал с голыми одалисками, делая вид, что беседа Ванцова с девицей меня нисколько не интересует. Впрочем, они явно тоже не желали разговаривать при посторонних. Поспешно свернули беседу, и Ванцов теперь стоял, уже прощаясь.
– Наверное, вас еще придется побеспокоить, Римма Андреевна, – словно оправдываясь, проговорил Ванцов, отчаянно при этом краснея.
Ого!
Я вытаращилась на него с удивлением.
Похоже, весна лишила рассудка не только моего босса.
Если они все будут побеждены страстью, останусь я в гордом одиночестве. Преступники разгуляются, почувствовав полную безнаказанность, и мне придется бегать за всеми ними в одиночку!
Грустная перспектива, однако!
– Пойдем, – сказал он мне.
Мы вышли на улицу.
– Ну, рассказывай. Что у тебя приключилось?
Наконец-то я вспомнила, что я могу у него спросить!
– Дында, – сказала я. – Василий Дында. У тебя есть какие-нибудь сведения по его убийству?
* * *Он должен был позвонить. И не звонил…
Тамара ощущала беспокойство. Она стояла у окна во двор и нервно курила одну сигарету за другой.
Во дворе было тихо и так спокойно, что отчего-то на ум пришло сравнение с затишьем перед бурей.
Почему Прохоров не звонит?
Она затушила бычок в изысканной пепельнице, чтобы закурить новую сигарету.
Во дворе какая-то женщина выгуливала мопса да еще юная мамаша качала коляску.
– Ма!
Она обернулась на голос.
– Я пошел.
Сколько она вытерпела ради своего красавца сына! Черты его лица были восхитительны, правильны и напоминали черты лица юного Давида.
– Будь осторожен, – прошептала она.
– Господи, ма! – поморщился он. – Ты и сама не знаешь, чего ты боишься! Скоро начнешь шарахаться от собственной тени.
– Может быть, и так, – кивнула Тамара и чуть было не нарушила данный себе много лет назад обет никогда не говорить о ТОМ случае, но вовремя прикусила язык.
– Держи нос по ветру, – улыбнулся он.
Дверь хлопнула.
Тамара осталась одна. Она какое-то время еще стояла у окна, провожая взглядом его сутуловатую фигуру.
Он не был похож на мужа. Он был похож на нее. Как две капли воды…
Может быть, поэтому она так его любила? Как свое отражение…
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть, вырывая из мира собственных мыслей.
Она подняла трубку.
– Алло?
Молчание.
– Я вас слушаю.
Она начинала испытывать раздражение.
– Да говорите же!
Раздражение сменилось настороженностью, перерастающей в страх.
– Говорите!
– Профанум вульгус. – Голос говорившего был глух, и она даже не могла понять, мужской это голос или женский. – Пришла пора заплатить, профанум вульгус!
Трубку повесили раньше, чем она успела спросить, кто это.
Она попыталась успокоиться.
Чьи же это шутки?
Повинуясь непреодолимому желанию побороть свой страх, она набрала прохоровский номер.
Трубку взяла его подружка. Кажется, ее звали Риммой.
– А Леонид дома? – спросила Тамара Николаевна.
– Его больше нет.
Она почувствовала, как по спине холодной струйкой стекает пот.
– Как? – переспросила она, вопреки здравому рассудку, который кричал: не спрашивай об этом! Не спрашивай!
![Лидия Гинзбург - Агентство Пинкертона [Сборник]](/uploads/posts/books/13908/13908.jpg)