Сэм Льювеллин - В смертельном круге
У Генри была такая теория, что если вы никому не говорите, куда и когда вы собираетесь, то будет потеряно меньше времени на сборы и ненужные разговоры и проводы. Может быть, это и было полезным качеством для командира миноносца, но совсем не годилось для семейной жизни.
* * *
Солнце встало, и ветер утих. С болот несло запахом плесени. Я выскочил из «лендровера» и побежал к дому. Мэри была в саду. Стоя на коленях, она при помощи сломанного кухонного ножа выковыривала первую траву, которая пробивалась сквозь щели уложенных на дорожку плит. Она ненавидела эту работу, но когда случалось что-то плохое, принималась за нее, будто это могло помочь.
— О, — воскликнула она, — хэлло!
Но так и не подняла головы.
— Я слышал, Генри куда-то уехал, — выпалил я, совершенно не стараясь сделать это мягко и тактично.
— Уехал, — ответила она резким и неприятным голосом. — Не стоит волноваться. Он и раньше так делал.
Верно. Не в первый раз Генри оставлял ее на меня, хотя в этом не было особой нужды. Она старательно вытаскивала из земли длинные корни. Лезвие ножа сломалось и поранило ей руку. Она села, глядя на кровь, текущую из ранки.
— Ax, — воскликнула она, — вот досада!
Она повторила это несколько раз, будто слова приносили ей облегчение. Было неприятно видеть сильную женщину столь убитой и беспомощной. На секунду я почувствовал дикую злобу на Генри. Я взял ее за здоровую руку, поднял и отвел на скамью из тикового дерева, стоящую под розовым кустом. Она все время повторяла:
— Вот досада!
— Пустяки, — утешал ее я. — Я уже говорил со многими людьми. Все будет в порядке. Мы с Тони все сделаем как надо.
Она подняла голову. Седые волосы прядями свисали по обеим сторонам лица, голубые глаза были печальны.
— Дело не в этом предприятии. Дело в нем самом. Он уже не молод. У него слабое сердце.
Тут от ворот послышался приветственный возглас. Это Эмили Джонсон, племянница Мэри, которая летала на бипланах «Тайгер Мот» и частенько наведывалась сюда выпить чаю и поговорить о розах.
Я поднялся. Мэри любила Эмили, а Эмили знала, как приободрить ее.
— С ним ничего не случится, — пообещал я, уходя. И поскольку я разобрался с Джеймсом, то был уверен, что говорю правду.
Пока!
* * *
Это была трудная неделя. Кубок Айсберга начинался в следующий вторник, и мне полагалось сделать последние приготовления к нему. От Генри не было никаких известий. Утром в субботу зашел Тони. Шишка у него на лбу немного опала. Он сел, свернул сигарету и долго возился с зажигалкой, пока она наконец не сработала.
— Ну? — спросил я.
— Этот инспектор. Который осматривал «Альдебаран». Он дал хорошее заключение.
— Он что, слепой?
— Считайте, что «Альдебаран» продан, — сказал Тони. — Вот так.
Я кивнул. Это была и в самом деле для Генри и Мэри неплохая новость. Для покупателя же она могла стать менее приятной. Но это уже проблема инспектора.
— Мы потом с тобой выпьем по этому случаю, — пообещал я. Тони улыбнулся широкой заговорщицкой улыбкой. Это было добрым знаком для всех нас. За последние пять лет мы отвыкли от добрых вестей. Тони вышел, оставив на столе газету, которую каждое утро привозил из Маршкота. Я по старой привычке тут же открыл последнюю полосу, чтобы посмотреть, что происходит в мире скоростных яхт.
Материал помещался справа, в верхнем углу. У меня даже вспотели руки, когда я читал эту заметку. В ней говорилось, что человек, известный в мире яхтенных гонок, все время занимался тем, чем не стоило бы гордиться.
Статейка была довольно бесхитростной и называлась: «ЗВЕЗДНАЯ ГОНКА ПРОВАЛИЛАСЬ». А ее героем оказался некий Мартин Деверо яхтенный рулевой, чьи агрессивные инстинкты известны всем; это он утопил двенадцатиметровую яхту стоимостью в полмиллиона фунтов, повредил другую и был отстранен от участия в гонках. Спонсоры потеряли желание продолжать это дело, и все развалилось... Да, такой газетной заметкой не стоило гордиться.
Я перечитал ее дважды, решил, что с меня хватит, уселся и стал смотреть на Инид, которая печатала на машинке. У нее было бледное лицо, прямые волосы и красный нос. Она все время сморкалась в платок из-за простуды, которая была у нее круглый год. Я сидел и думал о шикарных длинных загорелых ногах Камиллы, лазурных небесах Сиднея и ослепительно белых парусах яхт во время гонок. Да, Деверо, все это у тебя было, но теперь трудно восстановить свою репутацию и попасть в престижные гонки.
Инид снова высморкалась и развернула свой носовой платок, отыскивая на нем сухое место. Зазвонил телефон.
— Доброе утро, доброе утро, — произнес голос Джека Арчера на другом конце провода, свежий, как дуновение ветра. — Все будет в порядке к следующей неделе? Рука и все такое?
— Рука в повязке, но все нормально, — ответил я и сделал паузу:
Джек Арчер был деловой человек и едва ли стал бы тратить время на телефонный разговор, чтобы справиться о моей руке и здоровье.
— Читали газету? — спросил Арчер. — Мы увеличиваем число участников гонки на следующей неделе до десяти, о'кей?
— Хорошо, — ответил я. А что я мог сказать? — Кто еще участвует?
— Жак ле Бретон и Поул Уэлш. Он сейчас свободен.
Я дважды глубоко вздохнул. Потом спросил:
— Арчер, для чего вы это делаете. Полагаю, для рекламы?
— Конечно. Спонсоры очень довольны. Отличная пара соперников — вы и Поул. Деверо разбивает шансы Уэлша, чтобы этот Поул остался с носом. Всем интересно. Репортеры бесятся. Сделаете так?
— Естественно, — отрезал я и бросил трубку.
Арчер был прав насчет репортеров. Телефоны не умолкали все утро. Я им говорил, что возлагаю большие надежды на Кубок Айсберга, уверял, что люблю Поула Уэлша как брата и соображал, как мне устроить ленч в Барнет-Армсе, чтобы избавиться от гадкого привкуса лжи во рту.
Я уже направлялся к двери, когда Арчер позвонил снова.
— Кстати, — сообщил он, — уж если вы так добры к нам, то и я хочу сообщить вам приятную новость. Комитет Сенаторского Кубка интересуется вами.
— Не могу в это поверить, особенно после сегодняшнего утра.
— Подождите минуту, — сказал Арчер. — Они также интересуются Поулом Уэлшем. И вот еще что. От того, насколько хорошо вы будете выглядеть в Кубке Айсберга, зависит, закажут вам билет в Штаты или нет.
Я переждал, чтобы глотнуть немного кислорода.
— В Штаты?
— Да, — подтвердил Арчи. — Еще целых шесть недель, конечно. Время есть. Хонитон тоже в составе комитета. Но они хотят пригласить вас.
— И идти на яхтах «Бейлис-345»?
— Да, конечно. Очень перспективная модель. Кислород наконец проник в мои мозги. Я засмеялся.
— Вы так трогательно заботитесь о моей карьере, что это прямо ошеломляет меня.
— Блюду свой интерес. Так же, как блюдет его ваш друг, надутый Хонитон. Я боролся за вас, Мартин. Мы верим в вас.
— Спасибо, — сказал я и повесил трубку.
Я сидел в кресле в офисе, смотрел в окно и думал об Арчере и Хонитоне, которые борются за Деверо и Уэлша. Это что, честная спортивная борьба, предшествующая матчевым гонкам?
Открылась дверь, и вошла Мэри. Она выглядела чуть получше, чем неделю назад.
— Взгляни на это, — сказала она и бросила на стол почтовую открытку. На лицевой стороне была картинка, а на обратной написано: «Я в Испании. Пилюли принимаю. С любовью Г.»
— Он в Испании. Старый дурак! Почему бы ему не сказать все это мне до отъезда? Я хоть немного бы меньше беспокоилась. Ну, теперь чуть отлегло.
Я обнял ее за плечи, счастливый оттого, что Генри положил конец ее беспокойству. Но он еще тогда, в лодке, сказал мне, что у него есть план. И это не было просто словами. Я верил, что Генри готов сделать все, чтобы Мэри оставалась счастливой. Но на этот раз, пожалуй, я меньше всего догадывался о том, что задумал Генри.
Глава 8
Пултни — одна из больших британских рыбачьих деревень, только немного испорченная прогрессом. Теперь рыбачат уже немногие, потому что в Ла-Манше почти не осталось рыбы. Но там сохранилась отличная подковообразная гавань с хорошей причальной стенкой из серого камня. Это место более, чем Маршкот, подходило для яхтенной стоянки, потому что крутые улочки, где раньше жили рыбаки, теперь населяли богатые люди, которые любят яхты и джин с тоником, но именно в таком порядке: сперва яхты. Невилл Спирмен, который держал яхтенную стоянку примерно в миле вниз по берегу, в Новом Пултни, мог брать за место дороже, чем кто-либо другой к западу от Солента. А бывшие рыбные склады, выходящие на пристань, теперь были заполнены не рыбой и сетями, а яхтенными брокерами и мелочными торговцами. Здесь жил и Чарли Эгаттер.
Чарли Эгаттеру, худому мужчине с лицом, состоящим из одних вогнутостей было около тридцати. Его темные волосы торчали во все стороны, как колючки морского ежа. В свое время он был очень хорошим рулевым, а теперь — тактик яхтенных гонок, каких поискать, и один из лучших проектировщиков гоночных яхт в мире.
