Джон Гилстрап - Пятьдесят на пятьдесят
– Думаю, сейчас я был бы уже мертв.
– Так он напал первым? – подсказала Барбара.
– Ну, понимаешь, там… – Она сверкнула глазами, и Бобби счел за благо не продолжать. – Да. Да, он, безусловно, напал первым.
– Так что у тебя не было выбора, кроме как защищаться?
– Именно. – Бобби наконец понял, к чему она клонит.
– А что было бы, как ты думаешь, если бы ты не вырвал у него пистолет и не убил его?
– Он бы убил и меня, и всех остальных.
Барбара удовлетворенно кивнула:
– Хорошо. Это дает основание рассматривать данный случай как ситуацию самозащиты. Будем надеяться, что Сьюзен видела то же, что и ты. А что с пистолетом? Он еще у тебя?
– Нет. По пути домой я остановился на мосту и выбросил его в реку. Послушай, может, продолжим разговор в магазине? Я как бы поехал покупать детские вещи, и, если не вернусь в ближайшее время, Сьюзен будет волноваться.
Барбара кивнула, потом нахмурилась. Что-то было не так.
– Ты сказал, Сьюзен не знает, что ты поехал поговорить со мной. Почему?
– Она… она думает, что этого ребенка нам послал Бог, чтобы мы его растили как своего.
– Еще раз?
– У нее было несколько выкидышей, и… ты знаешь про Стивена. Похоже, у нас никогда не будет детей. На самом деле мы потому и поехали в горы. Хотели привести в порядок мысли и чувства, понимаешь?
Барбара отвернулась, ошеломленная услышанным. Но потом вновь превратилась в адвоката.
– Ладно. Давай сначала разберемся с убийством. – При этом слове Бобби отшатнулся от нее. – Прости, но, когда обнаружат тело, именно так это и назовут. И соответственно, сделают все возможное, чтобы найти убийцу. – Что-то отразилось на лице Бобби, и она прервала себя на полуслове: – Что?
– Пожалуй, им не придется сильно напрягаться, чтобы вычислить, кто это сделал. Наш пропуск в заповедник потерялся. Скорее всего, на месте убийства.
– И в нем – твое имя и адрес?
– Разумеется.
– Господи, Бобби!
– Вот почему я здесь. Каждую секунду ко мне в дверь могут постучаться полицейские, и мне нужно знать, что тогда делать.
– Не знаю… Впрочем, паниковать рано. Пройдет какое-то время, пока кто-нибудь обнаружит тело, и, возможно…
Бобби откашлялся:
– Я, хм, позвонил в службу спасения еще рано утром, по пути домой. Тело давно нашли. Может быть, когда мы еще и доехать не успели.
Для адвоката это было как пощечина.
– Ты с ума сошел?
– Извини. К счастью, у меня мало опыта в таких делах.
Барбара явно разозлилась:
– Бобби, я просто не знаю, что… – Она не договорила. – Когда ты позвонил?
– Часа в четыре утра.
– Так. А сейчас почти полдень. Так почему же за тобой все еще не пришли?
Бобби пожал плечами:
– Не знаю.
Наконец ее до сих пор мрачное лицо осветила улыбка:
– Скорее всего, твой пропуск не нашли. Будем надеяться, он выпал где-нибудь по дороге.
– Но ведь поиски продолжаются?
– Разумеется, продолжаются. Искать будут всех, кто был ночью в заповеднике. Но все же есть разница: не имея улик, к тебе сначала приедут поговорить, а не предъявить ордер.
– Так если ко мне приедут поговорить и станут задавать вопросы, в какой момент тебе звонить?
– В тот момент, когда тебе дадут понять, что ты под подозрением.
– А улики? Вещи, которые указывают на мое пребывание в горах? Ну, знаешь, палатка, остатки еды, одежда и все такое. Что мне со всем этим делать?
Барбара смотрела на него как на сумасшедшего:
– Бобби, ты думаешь совсем не о том, о чем нужно.
Рост метр восемьдесят, вес семьдесят килограммов – Карлос Ортега мог бы стать кинозвездой, так ослепительна была его улыбка на смуглом лице. Коротко стриженные густые черные волосы он зачесывал назад и в одежде предпочитал непринужденно-деловой стиль. Он сидел совершенно неподвижно и с улыбкой смотрел, как Криста устраивается на своем стуле. Его дочь, несмотря на свои двенадцать лет, была педантична. Она дважды проверила настройку и долго прилаживала инструмент, пока он не встал как надо. Теперь она была готова.
– Я играю два такта басовой партии, а потом вступаешь ты, – сказал Карлос.
– Я знаю, папа.
Карлос усмехнулся и, не поднимая правой руки с колен, левой ударил по клавишам рояля. Прозвучали первые ноты «Канона» Пахельбеля. Сегодня вечером на концерте струнный ансамбль будет исполнять эту пьесу и Криста сыграет соло. Сейчас, на последней репетиции, Карлос аккомпанировал ей на рояле.
Карлос почувствовал движение за спиной и повернул голову. В дверях стоял Хесус Пенья – он был слегка угрюмее, чем обычно. Поймав взгляд Карлоса, Пенья тотчас скрылся с глаз. Он знал, как ценит босс часы общения с Кристой, и не осмелился мешать ему.
Когда последние ноты слились в чудной гармонии и затихли, отец и дочь улыбнулись друг другу.
– Прелестно, – сказала Криста.
– Прекрасно, – поправил ее отец и встал из-за рояля.
– Мы больше не будем репетировать?
– Радость моя, мне нужно поработать.
– Но сейчас наше время. Ты сам сказал.
Карлос погладил ее по голове:
– Да. Но иногда мешают дела.
Криста попробовала было надуться, но у нее не получилось. Аккуратно положив виолончель, она встала, обняла отца и пошла к двери.
– Теперь можешь войти, дядя Хесус, – сказала она и показала ему язык.
– Я прошу прощения, Карлос, – входя, сказал тот.
– Что у тебя, Хесус?
– К тебе пришли. Она говорит, что давно с тобой знакома, и, кажется, очень расстроена. Ее зовут Эйприл Симпсон.
– Я не знаю никакой Эйприл Симпсон.
– Она говорит, что раньше была Эйприл Фитцджералд.
Челюсть у Карлоса слегка отвисла. Что привело сюда эту сучку?
– Чего ей нужно?
– Она не сказала. Говорит только, что это очень важно. Вопрос жизни и смерти. Я могу ее послать, если хочешь.
Карлос подумал. Если она пришла, значит, в жизни у нее произошло что-то страшное, и ему любопытно было узнать подробности.
– Зови ее.
Пенья исчез из музыкальной комнаты. Карлос пересел на белый кожаный диван. Через двадцать секунд вошла Эйприл Фитцджералд. Выглядела она ужасно. Некогда прекрасные голубые глаза в красных прожилках. Длинные, густые, блестящие, памятные по школе волосы острижены.
Карлос выдержал долгую паузу, чтобы она как следует прочувствовала неловкость момента.
– Сколько лет, сколько зим, – наконец заговорил он и указал на роскошное кресло напротив дивана. – Садись, Эйприл.
Она неуверенно подошла к креслу и села на краешек. Карлос заметил, что ее розовое свободное платье не по погоде легкое. Полные груди покачивались при ходьбе, и, если бы не очевидная беременность, он мог бы ею заинтересоваться.
– Давно не получал от тебя вестей, – глумливо продолжал Карлос. – Ни открыток к Рождеству, ни приглашений на обед.
Эйприл молчала, мусоля бумажную салфетку.
– Может быть, ты по-прежнему считаешь меня – как ты тогда выразилась, подожди, дай вспомнить, – ах да, «вонючим латиносом»?
– Ты же хотел меня изнасиловать.
Карлос засмеялся:
– Если я ищу пути к твоему сердцу, то это уж сразу и изнасилование?
Молчание.
– Послушай, Эйприл, я думаю, если ты пришла, значит, тебе чего-то нужно.
– Моего сына похитили, – выпалила она.
Это было совсем не то, чего он ожидал.
– Продолжай.
– Мой муж Уильям задолжал человеку, который работает на Патрика Логана. Ты его должен знать.
– Возможно, слышал это имя.
Она рассказала все: и про дурацкую ошибку Уильяма, и про похищение, и про свои попытки вернуть долг. Когда она закончила, Карлос покачал головой:
– Жуткая история. Но почему ты пришла с этим ко мне?
– Ты ведь наркодилер, Карлос. – Он вздрогнул. Эйприл заметила его реакцию и подалась вперед: – Ты умеешь запугивать людей. Ты говоришь с Логаном на одном языке.
Карлос быстро пришел в себя:
– Я говорю с ним на одном языке, но дела веду по-другому. Опять же, как ты думаешь, что должен делать человек, если его кто-то обокрал? Просто пожать плечами и забыть?
Эйприл взорвалась:
– Моему сыну нет еще и трех лет! Логан не угрожает убить человека, который его обокрал. Он грозится убить ребенка!
На крик в дверях показался Пенья, но тотчас скрылся, повинуясь кивку босса.
Карлос долго думал, прежде чем ответить. И по мере того как он припоминал все те неприятности, которые за долгие годы поимел от Логана, гнев его поднимался, как давление пара в котле.
В том, что Карлос вел дела с Логаном, не было ничего удивительного. Точно такие же сделки он заключал и с другими крутыми парнями, которые пытались с ним соперничать. Вместо того чтобы вести с ними войну, Карлос склонял их на свою сторону. И за пятьдесят процентов с прибыли он позволял им жить – в сущности, неплохо жить.
Логан зарабатывал пятнадцать-двадцать штук в неделю – на крэке, кокаине и метамфетамине. Но при этом он был больной, садист и сукин сын, который не умеет разделять интересы дела и собственные заскоки.
