Павел Саксонов - Можайский — 2: Любимов и другие
— И вас не узнали? — я с изумлением посмотрел на Инихова.
Сергей Ильич улыбнулся:
— Как же — не узнали? Наоборот: прекрасно узнали!
— И все же сели с вами играть?
— А куда бы они делись?
Сначала сам Инихов, а потом и Чулицкий захохотали. Михаил Фролович, тыкая в своего заместителя трясущимся от смеха указательным пальцем, пояснил:
— Ведь он что придумал? Поставил в дверях надзирателей[21] и заявил: никто, мол, отсюда не выйдет, пока не будет наводки на грабительницу. Суть в том, что мы уже знали о возможной связи грабежей именно с этим притоном, но доказательств не было никаких. Ни задержать до выяснений, ни арестовать кого-либо мы не могли. А тут — всё чин чином! Никто и не задержан, а разбежаться никуда не может. Ешь, пей, играй, сколько влезет. Хватило голубчиков почти на неделю. Потом они сдались.
— Но покер! Причем же тут все-таки покер?
— А что же мне было делать? — Инихов улыбался. — Не сиднем же сидеть! Вот я и затеял игру. Тем более, что бесконечная игра хороша сразу по двум причинам. Во-первых, она сильно выматывает, а именно измотать засевших в притоне и было моей задачей. Во-вторых, вы удивитесь, Сушкин, сколько всего интересного — и совершенно невольно — выбалтывается за игрой! Всякими разными сведениями мы себя на год с лишком обеспечили!
Признаюсь, я с некоторым недоверием воспринял заявление Сергея Ильича. Да и как было поверить в то, что заматеревшие в уголовщине и укрывательстве люди способны вот так, за здорово живешь, выболтать свои сокровенные тайны, да еще и прямо в лицо известному им полицейскому чиновнику!
Инихов, видя мое недоверие, только пожал плечами и вновь задымил сигарой. Но тут к нему на помощь невольно подоспел наш юный друг. Получив возможность продолжить рассказ, он стал говорить совсем уж удивительные вещи, прямо или косвенно — это уж, дорогой читатель рассуждайте вы сами — подтверждавшие слова Сергея Ильича: за игрой выбалтывается немало!
— В отличие от «юнца», третий, в тулупе, привезший меня в коляске на дачу Кальберга, меня не беспокоил. Как оказалось, был он человеком вполне добродушным, пусть даже такая характеристика и кажется странной в отношении преступника. Во всяком случае, ни явной, ни скрытой угрозы от него не исходило, и я решил целиком сосредоточиться на «юнце», чтобы не рассеивать внимание.
— А вот это — не очень разумно.
— Возможно. — Поручик спорить не стал, но все мы уловили в его тоне явное несогласие. — Как бы там ни было, игра продолжалась и с каждой новой сдачей становилась всё более напряженной. Дело в том, что тезке отчаянно не везло! Удивительно, но даже при игре в покер фортуна может оказаться решающим фактором. Обычно, конечно, такого нет: ну, кому пять раз подряд может прийти королевский флэш? Но со мной происходило именно это! Похоже, карточные боги, если они существуют, решили дать мне реванш за все проигранные мною игры. Когда мой тезка, имея на руках превосходную комбинацию, проиграл в очередной раз — торговля была отчаянной, и в банке лежало уже под сотню тысяч! — он грохнул кулаком по ящику и чуть ли не заорал:
«Да что же это! Как такое возможно?»
— Что, не без ехидства поинтересовался я, впечатление не то же самое, что трупы уродовать и головы им отрезать? Тезка на мгновение обомлел, а потом воскликнул:
«Какие трупы?!»
— Ну, как же! Забыл уже гимназиста? Которого вы в этом вот подвале сначала задушили насмерть, а потом разделали, словно свиную тушу?
«Что за вздор?»
— Еще скажи, что вы тут совершенно ни при чем! Вот тут-то тезку и прорвало. И ведь, что самое удивительное, даже «юнец», дернувшийся было ко мне, когда я только заговорил об отрезанной голове, уселся внезапно обратно на ящик, сплюнул и заявил:
«Нет, ну точно дурак! Что, в полиции все такие?»
— Ты о чем? (Раз уж и с тезкой я перешел на «ты», то и с «юнцом» не видел оснований выкаться).
«Квитанцию телеграфную помнишь?»
— Ну!
«А кто телеграмму-то устроил и квитанцию в одежду подсунул?»
— Кто?
«Мы. Ты что, и впрямь совсем ничего не понимаешь?»
Поручик виновато посмотрел на его сиятельство:
— Признаюсь, я растерялся. С одной стороны, уж очень это было на правду похоже, а с другой, я помнил совещание у Юрия Михайловича и… и…
Его сиятельство прикрыл свои улыбающиеся глаза и, потупившись, признал:
— Да уж. Многого мы не учли и напридумывали. Но ведь все так стройно и логично получалось…
Тут уже снова не выдержал Чулицкий:
— Стройно! Логично! Да ты нас чуть под монастырь не подвел своими стройностью и логикой!
— Но ведь направление, в целом, было выбрано верное?
— Верное! Держите меня семеро! — Михаил Фролович едва не стукнул кулаком по уже и без того расколотому подлокотнику кресла, но вовремя удержался: не думаю, что из жалости к моей мебели; скорее, по нежеланию грохнуться на пол. — Чистое везение, что так получилось! Ты сам-то, Можайский, понимаешь, что всё вообще не так?
Его сиятельство, не поднимая век, кивнул:
— Да. Дело оказалось совсем иным.
— Слава Богу! Хоть в этом признался!
— Господа! — Митрофан Андреевич простер руки: одну к начальнику Сыскной полиции, другую — к приставу. — В этом смысле всё уже позади. Я бы и сам, Можайский, с удовольствием открутил тебе голову, но что теперь-то копья ломать?
Чулицкий потребовал стакан, и я его подал. Михаил Фролович, почти задыхаясь, выпил.
Его сиятельство — голосом спокойным, но (уж я-то «нашего князя» знаю) не слишком уверенным — попросил оказать услугу и ему. Я наполнил другой стакан и поднес. Его сиятельство тоже выпил, поставил стакан на пол подле кресла и обратился к поручику:
— Виноват я кругом, Николай Вячеславович, спорить не буду. Но что же дальше?
Поручик без промедления продолжил: тягостная ситуация, невольным виновником которой стал он сам, смущала его, и наилучшим выходом показалось ему немедленно — без отвлечений — вернуться к рассказу.
— Тот, что в тулупе, — возница мой — оставался почти безучастным, хотя и он видимо волновался: его лицо густо покраснело, руки зашевелились в беспокойных движениях. Но в целом, повторю, он один из нашей странной компании не принимал никакого участия в развернувшейся перепалке. А вот тезку моего и «юнца» буквально прорвало. Они наперебой начали заваливать меня сведениями, которые хотя и расходились с выработанной версией, но выглядели очень убедительно. Вкратце они сообщили вот что.
Поручик обвел нас взглядом, словно проверяя, внимательно ли все мы его слушали. Слушали мы его внимательно.
— Прежде всего, Юрий Михайлович был прав: гимназиста убил его собственный брат. Точнее, он покусился на его убийство, но довести до конца задуманное не смог. Мы уже поняли, что ему попросту не хватило духу. А сделал он это так: выманил младшего на крышу дома и столкнул вниз. Крыша была обледенелой, ограждения как такового и не было, так что бедняга и пикнуть не успел, как распростерся на булыжнике. Да вот беда: чтобы убиться насмерть, высоты не хватило. Мякинин-старший, спустившись к телу, с ужасом обнаружил, что братец жив, хотя и сильно покалечен. Но насколько сильно? Будучи инженером, а не врачом, Алексей Венедиктович никак не мог ответить на вопрос: жилец его брат на этом свете или же нет. И если не жилец, то как скоро он окажется в лучшем из миров? Тут бы и взяться за что-нибудь вроде арматуры и добить несчастного — скажем, двумя-тремя ударами по голове, — но такой способ убийства — все-таки не ножиком ткнуть и даже не с крыши сбросить — требует сердца совсем уж озверелого, а Алексей Венедиктович озверелым убийцей не был. Однако решаться на что-то нужно было немедленно: не могло же бившееся в конвульсиях тело невесть сколько оставаться на мостовой! И хотя лежало оно не на линии, а со двора, и время было позднее, обнаружить его могли в любой момент.
— Минутку! — Михаил Фролович перебил поручика и обратился к его сиятельству. — А ведь это странно, Можайский, ты не находишь? То, что гимназиста убили не на даче у Кальберга, мы поняли, но как могло получиться, что ни один из дворников не обнаружил никаких следов убийства? Там же всё — под крышей этой — в крови должно было быть! Кто у тебя на этом участке?
Его сиятельство прищурился:
— Верно… Кто? Варфоломей? — и хотя «наш князь» славился своей памятью на всех, кто хоть когда-то работал с ним или на его территории, он за подтверждением обратился к Гессу.
Вадим Арнольдович, по-прежнему несказанно мрачный и хмурый, подтвердил без лишних слов:
— Он.
— Ага! И что же мы имеем с этим Варфоломеем? Крестьянин Тверской губернии, в столице уже добрых тридцать лет, из них четверть века — по дворницким. Девять лет — как старший дворник. Имеет серебряную медаль за усердную службу. А еще — имеет троих детей от первого брака и совсем молодую жену, буквально с год как принесшую ему четвертого ребенка…
