Владимир Безымянный - Очищение тьмой
- Это не мои, - Сутин затряс головой. - Или я младенец, не понимаю, от чего держаться подальше? Стрелять в милиционера - лучше уж сразу себе в рот. Результат тот же.
- Меня интересуют факты. Во-первых - кто? Только не надо говорить, что вы об этом не слышали.
- Я и не говорю. Но, видит Бог, понятия не имею.
- Было бы желание. В этом районе все на вас завязано, Валерий Кузьмич. А следы как раз сюда и ведут. Про людей в катакомбах вы тоже совершенно ничего не слышали?
О том, что вездесущая братия нищих, которая подчиняется Сутину, не ведает о чем-то, происходящем в округе, Строкач и помыслить не мог. То же самое и Сутин, вступив пять лет назад на поприще нищенства, отлично осознал, что без информации и контроля над ситуацией здесь делать нечего. Нет, разумеется, ему никогда не приходилось стоять с протянутой рукой, для этого всегда хватало бедолаг с разного рода язвами и уродствами. Просто Сутин на удивление быстро, ловко и точно взял под свой контроль все хлебные места города, где "работали" попрошайки, и обложил их данью, обеспечив в то же время относительную безопасность и решив давние споры группировок. И что удивительно - сделал все это в одиночку. Нищие отродясь не ведали четких границ между воровством и попрошайничеством, бритва в кармане многим служила не только для того, чтобы вспороть карман ротозея, но и для того, чтобы навеки перечеркнуть пьяную физиономию обидчика. Не от одной узкой полоски стали, зажатой в немытой руке, довелось уклониться Сутину в свое время. О, тогда он был постоянно начеку и не позволил бы так легко застать себя врасплох!
Строкач знал о восхождении Сутина к власти в мире нищих - по костям мелких удельных князьков, не обладавших такой сокрушительной энергией и наглостью. Известны ему были и царящие здесь нравы: помимо "основной профессии" процветали торговля краденными вещами, водкой и наркотиками. Монополия цыган в этой области давным-давно рухнула, произошел весьма небезболезненный раздел сфер влияния, но время торопило, и прежние обороты казались уже мизерными. Как нельзя более кстати возникли "толкучки" и "блошиные рынки", а с ними расцвел и забурел "торгаш", чей товар ничего не стоило испортить или отнять парням Сутина. Вот когда он развернулся! Тут-то его и остановили на полном ходу.
А самое главное - Строкач не верил ни единому слову Валерия Кузьмича.
Телефон в кабинете Строкача зазвонил на следующий день около десяти утра. Собственно, аппарат и не умолкал, но этого звонка, который обязательно должен был состояться как следствие некоторых предпринятых ранее усилий, майор так рано не ожидал. Знакомый голос звучал еще более уныло, чем обычно. Строкач же, напротив, откликнулся с оживлением.
- Что, Валерий Кузьмич, вспомнили? Я, конечно, предполагал, что у вас есть что сказать, но чтобы так скоро? Рад, рад слышать ваш голос. Что за сюрприз вы мне приготовили?
- Да будет вам, Павел Михайловнч. Что я вам плохого сделал?
- А хорошего? Насчет ваших дел мы лучше помолчим. По-моему, Сутин, рано вы решили, что никто вас не в состоянии достать. Чем выше летаешь, тем страшнее падать. Вы, наверное, просто решили пожаловаться на притеснения? Тогда не по адресу. Это вам надо к прокурору. Нищенство, бродяжничество и мелкая спекуляция за пределами моей компетенции.
- Павел Михайлович, я вас прошу... - барахтался Сутин на противоположном конце провода.
- О чем, Валерий Кузьмич? Если о поблажках для ваших нищих, так я уже сказал - не по адресу. И круг интересующих меня вопросов я тоже очертил.
- Да ясно, ясно, Павел Михайлович. Тут мне как раз кое-что шепнули. Приезжайте, поговорим. Я бы и сам, да вот ноги... Но если необходимо...
Наслаждаться скорой победой Строкачу было недосуг. Через полчаса он был у Сутина, входил в комнату в сопровождении мордатого детины, поглядывавшего на него с опасливой недоброжелательностью. Надо бы поинтересоваться, что за субъект, подумал майор, но тут же спохватился.
Господи, да если со всеми такими разбираться, сколько на это народу потребуется! Полки! И если бы Сутин так скоро не сдался, еще неизвестно, хватило ли бы сил изгнать его нищую армию с доходных мест и серьезно прищемить хвост ее главнокомандующему.
- Ну что, добились своего? Сломали несчастного калеку? - Сутин сыто улыбнулся, словно шлюха, столковавшаяся с клиентом о цене. - Разве можно? Это же люди, Павел Михайлович, им пропитание нужно. Что подадут, то и едят. А сейчас и без того времена трудные... Я ведь не для себя, мне-то много ли надо?..
Строкач сдержал усмешку, хотя подоплека происходящего была ему совершенно ясна. Понимал и калека, что его хитрость шита белыми нитками. Но правила игры подразумевали соблюдение определенного этикета, и потому Строкач выслушал признания "главного нищего" с подобающей миной. Сказанное ложилось в память, словно отпечатываясь в мягком воске, параллельно же вилась ниточка иных размышлений.
"Черта с два ты бы позвонил, если бы в тупик тебя не загнали. Мне, конечно, непросто блокировать всю твою шпану, но и тебе попрошайки жизни не дадут, если рабочие места им не обеспечишь. Тылы надо не мускулами, а головой крепить. Деньги-то и впрямь должны "зарабатываться" каждый день. И дело не в том, есть или нет у нищего заначка на черный день - наверняка у большинства есть. И Сутину действительно, может быть, не много надо - ему и старого загашника хватит дожить. Но содержать телохранителей, роскошную квартиру, да мало ли у него расходов... К тому же цепочка на Сутине не заканчивается. Вернее, не с него она начинается. Есть и за ним кое-кто умный, волевой, жестокий. Блатной мир города с полумиллионным населением анархичен лишь на взгляд дилетанта. Конечно, всякого рода единичные кражи и налеты "гастролеров" не в счет. Причем, если на залетное жулье выходит не только милиция, а и их организованные собратья, то по жестокости такие разборки и сравнить не с чем. А во главе всего этого - тот, кто сам ни во что не вмешивается, но без чьего молчаливого согласия не совершается ни одно вымогательство либо какое иное "дело" в городе. Кивка его головы хватает, чтобы благословить самое дерзкое преступление".
Среднего роста, худощавый, коротко остриженный, Константин Петрович Мерецков мог затеряться в любом людском скоплении. Только приглядевшись, можно было обнаружить, что перед вами человек весьма и весьма состоятельный: неброский костюм был дорог даже для Голландии, где его и произвели, отменный галстук, крупные прямоугольные роговые очки и плоские платиновые запонки - одним словом, высокий класс. Проблемы, с которыми имел дело Константин Петрович, лежали в очень широком диапазоне. Он не замыкался, подобно представителям старой воровской гвардии, в чисто уголовной специфике, да и биографию имел далеко не уголовную. Даже известная татуировка в виде восходящего солнца на правой руке была сделана в юности в армии. Два года службы во внутренних войсках на Магадане не прошли впустую для Кости, довольно хрупкого и избалованного любящими родителями парнишки. Армию Костя, благодаря немалым связям отца, мог бы и миновать - благо, лазеек к тому придумано немало, - но иначе в юридический просто не было возможности поступить. А иной карьеры для сына начальник оперчасти колонии усиленного режима не мыслил. После окончания института Костя около двух лет проработал по специальности, пока не попался на чересчур уж наглой взятке. Курировать рынок и не брать, с его точки зрения, было чистым абсурдом. Благодаря связям папы дело ограничилось увольнением со службы. К тому времени у самого Константина Петровича накопилось немало полезных знакомств. Как инспектор ОБХСС он контролировал торговлю, ее же "контролировали" и рэкетиры. Мысль соединить уголовный рэкет с государственным казалась довольно привлекательной и, как выяснилось, весьма плодотворной. К тому моменту, когда Мерецкову пришлось сдать служебное удостоверение, он уже уверенно чувствовал себя среди тех "контролеров", что обходятся без удостоверений. Трезво рассуждая, Константин Петрович пришел к выводу, что перекачивать деньги через банковские счета куда более выгодно, нежели те же банки грабить, тем более, что с помощью компьютера "намолачивались" суммы несравненно большие, чем традиционными "фомкой" да кистенем.
Сошелся Мерецков и со специалистами сугубо уголовного профиля. Несмотря на закалку, полученную во внутренних войсках, ходили слухи, что Мерецков сам боится пачкать руки. Для этой цели при нем состоял особый человек - угрюмый, неразговорчивый, чем-то смахивающий на орла-стервятника Тимур Грызин. В его присутствии иногда казалось, что в воздухе витает отчетливый запашок падали. Это был настоящий боевик, из тех, что не разбирая идут в огонь и воду, да только улик на него было - ноль. Масса подозрений, и ни одного факта.
Строкач даже начал подумывать, что уж если не получается честно обыграть мафиози, которому наплевать на какие бы то ни было правила, то почему бы и ему самому не сплутовать. Однако мысль о банальной провокации, скажем, сыпануть задержанному маковой соломки в карман и привлечь по статье 229 к уголовной ответственности, ему претила. Кроме того, майор не был уверен, что престолонаследник Мерецкова окажется лучше. До сих пор существовала видимость какого-то порядка, а честных людей жулики, как правило, не трогали. Что с пахаря возьмешь, кроме его оков... В уголовном котле кипят и клубятся в основном свои, отличаясь разве что рангом да профилем "работы", поэтому в то, что Сутин пришел к власти над оборванцами сам по себе, мог поверить лишь человек вовсе несведущий. Кроме того, Строкач знал, что если Мерецков и терпит увечного главу нищих, то лишь до тех пор, пока продолжают поступать платежи. Ему плевать, "заработаны" они или во время простоя вынуты из собственного кармана. Устал, износился пожалуйте на заслуженный отдых. За этой формулировкой всегда стояло одно и то же - кладбищенская плита.
