Светлана Алешина - Палач в нетерпении
В это время в ящике раздался щелчок.
Я резко откинула журнал и вскочила. Проснувшийся Пенс вскочил за мной.
Я вылетела в коридор, открыла дверь и пулей выбежала в подъезд.
— Черт, надо же, как он быстренько двигается! — прошептала я, поняв, что даже моя бешеная скорость не дала ощутимого результата.
Письмоносца уже не было.
Оставалось надеяться на Ларчика. Если он не проспал, то наверняка засек парнишку!
* * *Вылетев во двор, я огляделась. Никаких звуков… Ощущение непорочного покоя, который царил повсюду, впрочем, было обманчивым.
Я довольно быстро сориентировалась и направила свои легкие стопы к тому месту, откуда ясно доносились голоса.
Рядом с нашим мотоциклом.
Когда я подбежала к нему, то увидела следующее: Ларчик держал мертвой хваткой коренастого парня, а тот отчаянно ругался.
— Какого хрена ты меня схватил, придурок? Я сейчас милицию вызову!
— Давай, — веселился Лариков. — Как ты это сделаешь? Громко завоешь по принципу сирены?
Я подошла поближе и спросила:
— Ты уверен, что это он?
— Конечно, — кивнул Лариков.
— Витька? — удивленно спросил Пенс, вырастая за моей спиной. — Господи, я бы никогда не подумал, что это ты…
— Что — я? Вообще ты-то с чего в эту компанию шизоидов втянулся? — спросил Виктор, пытаясь вырваться из железных объятий Ларикова. — Дурная голова окончательно перестала давать покой?
— Что ты делал у Таниного почтового ящика?
— А-ах вот в чем дело, — рассмеялся Виктор. — Так и знал, что влипну в какую-нибудь дурацкую историю со своими романтическими глупостями! А что за чушь с этим ящиком? И при чем тут я?
— Что вы положили в Татьянин почтовый ящик? — сурово спросил Ларчик.
— «Алую розу — эмблему любви», — ответил насмешливо Виктор.
— Ага, мы сразу и навсегда поверили, — усмехнулся Ларчик. — А может быть, все-таки очередную «угрозу»?
— Какую угрозу? — вытаращился Виктор. — Угроз я ей никогда не подкладывал. Ни явных, ни скрытых… Девица взрослая, самостоятельная — с чего я стал бы ей угрожать? Она что, вернется в мои объятия, если я буду ей угрожать? Раз ей нравится этот маленький гномик, пускай… Может, ей заботиться не о ком стало. А тут можно с ложечки кормить… В конце концов, ей вон и Серега может с тем же успехом угрожать. Так что отпустите мои руки и, если уж вам так неймется, пошли взглянем, что я ей положил.
— Пожалуй, в этом есть смысл, — сказала я. — Может быть, он говорит правду…
— Надо же, — посмотрел он на меня. — Такая маленькая девочка, а умная.
«Ну и гад, — подумала я. — Маленькая… Сейчас я тебе покажу маленькую, чтобы запомнил на всю жизнь!»
— А может быть, он и врет, — меланхолично заметила я, пытаясь испепелить его взглядом. — В конце концов, место преступления еще хранит улики. Кроме нас, ведь никто в ящик не полезет пока.
И я пошла назад, к подъезду.
— Черт, — вырвалось у меня.
Я прищурилась. На какое-то мгновение мне показалось, что дверь подъезда хлопнула. Как будто кто-то оттуда выбежал — вернее, выскользнул — легкой тенью.
Надо же! Оставили без присмотра, тройка идиотов! Даже наушники болтались без дела!
Впрочем, скоро я была готова поверить, что это просто плод моего воображения. Наверное, мне все это почудилось.
Быстро поднявшись по ступенькам, я открыла почтовый ящик.
Роза там действительно лежала. Правда, к утру она рисковала выглядеть уже не такой прелестной, какой она была сейчас. Но сам факт ее приношения в дар красавице Татьяне не носил в себе ничего противоправного.
Вот только рядом с розой белел листок.
Я дождалась, когда вся компания подойдет ближе, и открыла его.
На сей раз это был титульный лист с детектива Питера Чейни.
«ПАЛАЧ В НЕТЕРПЕНИИ».
* * *— Только не надо говорить нам, что вы его не клали туда, — мрачно и холодно произнесла я, поднимая глаза на Виктора.
Кстати, теперь, при свете лампы, я с удивлением обнаружила, что у этого мерзавца весьма обаятельная физиономия. Красавцем его назвать было нельзя, но что-то в нем было. Что-то такое, что хотелось взглянуть на него еще, и еще, и еще… В общем, он был весьма притягательной личностью, этот Виктор. Глаза у него были очень красивыми — и с таким доверчивым простодушием смотрели на тебя, что даже мысль о его причастности к творениям анонимного жанра казалась кощунственной.
— Цветок? Я же сказал, что положил! Это же не бомба, как вы изволили убедиться, милая девушка! Можете проверить каждый лепесток — взрывчатки там вы не обнаружите! К тому же я вам уже высказал свое мнение по этому поводу — если бы я и вздумал изничтожить неверную, я бы скорее просто избил ее хлюпика. Но ее вкус — это ее проблема.
— Напрасно вы так ерничаете, Виктор Петрович, — сказал Лариков, возвращая мне листок. — Дело очень серьезное. Поскольку вот это послание лежало рядом с вашим цветочком. И мы совсем не исключаем вероятности, что подложили его именно вы…
— Какой еще листок? — вскинул он на Ларикова глаза, полные недоумения. — Я положил туда только розу. Не спорю, это был, пожалуй, самый кретинский поступок в моей жизни, но уж письма любовные я бы ей ни за что писать не стал. У меня очень трудно с написанием фраз, видите ли. Пока я начинаю писать первую букву, мысль успевает улетучиться. Поэтому самое крутое, что я мог бы изобразить, было бы банальное «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, ТАНЯ!». Согласитесь, что такое детское послание предмет моих воздыханий вряд ли бы оценил по достоинству. Скорее всего Татьяна долго бы хохотала, а ее смех с удовольствием бы разделил с ней этот недоношенный червяк!
— Ну, так можно ведь и книги испортить, вырезая оттуда заголовки и наклеивая их на чистые листы, как тут. С одной стороны — поздравляю с днем свадьбы, а внутри прямая угроза, — заметила я. — Вы же не любите Андрея Никитича.
— И что? Я же именно его не люблю, так что именно ему бы я и угрожал с превеликим удовольствием! Кстати, может, вы мне покажете, что Татьяне написали на этот раз?
Ну конечно! Я и забыла, что про письма он знал.
— Сначала дайте-ка мне сигарету, — вздохнула я. — А потом продолжим нашу беседу на нейтральной территории. Как я понимаю, все гадости уже совершены. Сейчас только позвоню Танечке, выясню, все ли у них в порядке…
— А что? — встрепенулся Андрей. — У тебя есть опасения?
— Дело в том, что в двенадцать у них никто не поднимал трубку. Я решила, что они спят, и не стала настаивать. Но теперь, я думаю, есть смысл дозвониться…
— Чтобы сообщить, что мы полные придурки и прямо у нас под носом подкинули очередной пасквиль, — хмыкнул Пенс. — Правда, нам удалось поймать Витеньку, но он настаивает, что положил только трогательную розочку. И я ему, кстати, верю.
— Спасибо, — наклонил голову в шутливом полупоклоне Виктор. — Я уж думал, что и ты, Брут, склонен считать меня тем самым уродом, которому нечем заняться, только Танечке жизнь отравлять.
— Не за что, — ответил Пенс. — Просто по Сашкиным раскладкам этот извращенец отличается умом, а у тебя его никогда не было.
— Какой же ты милый, брат! Даже в своих добрейших чувствах умудряешься оставаться таким же честным и бесхитростным!
Слушать их словесную дуэль было невыносимо, тем более что они отвлекали меня от моих мыслей. К тому же из моей головы не выходила эта легкая тень, что мне почудилась возле подъезда.
Или ничего мне не почудилось?
— Грош тебе цена, Данич, — пробормотала я, закуривая и выходя на улицу. — Сама вот подумай, лапонька моя, как это ты смогла упустить преступника, если это тебе совсем и не почудилось?
И хотя в глубине души я все-таки надеялась, что мне просто все привиделось, я чувствовала себя омерзительно.
Тем более что — палач-то был уже в нетерпении!
Вот эта мысль заставляла меня нервничать. Я с трудом сдерживалась, потому что сейчас напряжение уже начинало достигать своей высшей точки — и что потом?
Не найдем ли мы нашу Татьяну лежащей на полу в точно такой же позе, как та, которая уже никогда не сможет подняться?
Я стиснула кулаки.
— Ах, знать бы, кто ты, голубчик, — пробормотала я.
Но пока мы этого не знали! — Саш, — раздался за спиной голос верного Пенса. — Ты в порядке?
— В порядке, — вздохнула я. — Только кажусь себе полной дурой.
— Почему? — удивился Пенс.
— Почему кажусь или почему дурой? — усмехнулась я. — Ты еще спрашиваешь…
На горизонте уже стало светлеть. Я потушила сигарету.
— Наверное, звонить Татьяне уже не стоит. Хоть одного результата нам удалось достичь — мы не позволили негодяю омрачить ее праздник!
— Значит, ты тоже не считаешь, что письма подкладывал Виктор? — с облегчением выдохнул Пенс.
— Не знаю, Пенс, — устало отмахнулась я. — Вообще ничего пока не знаю. Я ужасно хочу спать. Это единственное, что я хочу, потому как мысли меня только раздражают. И еще я очень замерзла. Видишь, как я банально мыслю? А вот палач мыслит небанально. Он у нас в нетерпении!
