Фридрих Незнанский - Формула смерти
— Ферштею, — вздохнул Александр Борисович и подумал: «В конце концов, если добавить ко всем моим делам еще одно — будет обременительно, конечно, но ничего, выживу… Однако, граждане, — риторически обратился он к воображаемым слушателям, — отбросив всякие туманные гипотетические перспективы вроде той, что посулил сейчас Костя, скажите мне, положа руку на сердце: разве ж это дело — стрелять из пушки по воробьям? То есть пушка — это я, старый следовательский волк, а воробей… Воробей — это не Соболевский конечно же и не погибший гонщик, которого по-настоящему жалко, а само это дело, его незначительный масштаб…»
— Выходи, мокрощелка!
Здоровенный детина отворил дверцу «БМВ». Худенькая девочка-подросток с длинными, струящимися вдоль спины льняными волосами послушно вышла.
— Что стоишь? Солдат спит, служба идет? Пошла! Забыла, где дверь?
Девушка шагнула к добротной дубовой двери частного особняка на окраине Парижа.
Короткая трель звон ка-колокольчика.
Мужской голос по-французски прогнусавил:
— Это вы, Поль?
— Да, мсье Гордон, — ответил детина.
— С Марией?
— Да.
Детина отступил от зрачка камеры видеонаблюдения, показывая девушку.
— Хорошо, входите.
Пара вошла внутрь тихого, пустынного дома. Сверху, со второго этажа, послышались шаги. Кто-то спускался по широкой лестнице. Девушка начала дрожать.
— Ты мне это брось! — заметив состояние подопечной, прошипел детина. — В первый раз, что ли?
— Поль, поговори с ним! Он же истязает меня! Каждый раз чуть живая возвращаюсь…
— Ты что, рехнулась? Он наш постоянный клиент! У него бабки столбом стоят! Истязают ее. Скажите, барышня нашлась. Он тебя второй год истязает — и ничего, жива, босявка. Так что потерпишь, не маленькая! Нюхни беляшки — и вперед с песнями. Добрый день, мсье! — лучезарно улыбнулся детина, переходя на французский.
Слова эти были адресованы жирному, маленькому человечку лет семидесяти, одетому в длинный шелковый халат. Толстяк плотоядно поглядывал на девушку:
— О, Мария! Шарман! Рад видеть тебя, мой воробышек!
— Добрый день, мсье Гордон, — прошептала девушка.
— Маленькая моя! Гимназисточка! — улыбался слюнявым ртом старик. — Идите, Поль. Приедете за ней завтра утром.
— В девять?
— В восемь! В девять приходит мадам Женевьева. Не хватало, чтобы прислуга увидела здесь проститутку! Идите же, вы крадете мое время!
Поль понимающе улыбнулся и исчез.
Толстяк тут же ухватил девушку за руку, потащил вверх по лестнице.
— Идем, моя крошка. Мой маленький петушок так скучал по тебе…
Он сам дрожал еще сильнее, чем она. Но это была другая дрожь — охотника, ухватившего зубами дичь и сгорающего от желания вцепиться покрепче в горло…
Он резко остановился, заставил девушку опуститься на колени, распахнул полы халата. Голый волосатый живот уперся ей в лицо.
— Возьми его. Возьми своего петушка, — бормотал старик.
Девушка покорно охватила губами маленький, сморщенный отросток. Пузан сопел, вдавливая себя в ее лицо. Мария начала задыхаться, отстранилась, жадно вдохнула воздух.
— Ты что делаешь, маленькая дрянь? — заорал старик. — Он только-только начал… А ты… Ты специально лишаешь меня удовольствия?
Сильная оплеуха буквально оглушила Марию. Из глаз брызнули слезы.
— Ну-ну, крошка! — мгновенно подобрел толстяк, любуясь заалевшей щекой, льющимися по лицу слезами. — Ну что мы плачем? — засюсюкал он. — Твой птенчик чуть дотронулся до тебя, а ты уж и в слезы. Ты рада своему птенчику, малютка?
— Да, мсье… — прошептала девушка и тут же получила удар по другой щеке.
— Сколько раз я просил тебя не называть меня «мсье»? Сколько раз я говорил, что я для тебя птенчик? Говорил? — заорал толстяк.
— Да, м… птенчик! — пролепетала девушка.
— Ну давай, давай, возьми его снова! Я хочу начать здесь, на лестнице. Давай же, птичка моя!
Она послушно приоткрыла губы.
— Ну давай, давай, малютка!
Его руки вцепились в длинные волосы, он шипел:
— Давай же, давай! Еще, еще, глубже! Да раскрой же пасть, шлюха! Он должен подняться!
Господи, да чтобы поднять этот тлен, нужен башенный кран, в отчаянии думала девушка, стараясь изо всех сил. Впрочем, она отлично знала, что мсье Гордону помогали ощутить себя мужчиной другие способы… Но и эти другие способы приедались ему, и тогда требовались новые, более изощренные…
— Ты ничего не умеешь, шлюха!
Толстяк яростно отшвырнул девушку, она ударилась головой об острый край мраморной ступени. Он кинулся на нее, начал срывать одежду. И это было частью обычного ритуала. Каждый раз он разрывал все, что на ней было. Приходилось складывать в сумку комплект запасной одежды.
Она лежала, разорванное платье открывало маленькую грудь. Старик зарычал, упал на нее, ухватил фарфоровой челюстью сосок, кусаясь, причиняя ей боль; урча от вожделения, шарил сильными руками по ее телу, обнюхивая каждую ее складочку. Затем поднялся, поставил ногу ей на грудь.
— Ну! — приказал он.
Она приподнялась, стараясь не морщиться от боли, лизнула старческую ногу в синих, огромных, как канаты венах.
— Та-ак, хорошо, ты моя послушная птичка! — Он гладил ее волосы. — Хорошо, давай выше, вот здесь давай… И здесь… Ну хорошо, ты послушная девочка! Ты заслужила глоток вина и душ… Пойдем наверх, птичка. Я приготовил тебе такой сюрприз, о, ты будешь довольна! — Он захохотал и потащил ее наверх. — Ты любишь своего птенчика?
— Да, — прошептала девушка.
— Не слышу? — визгливо вскрикнул старик.
— Я люблю своего птенчика, — торопливо повторила девушка.
В ванной комнате она торопливо достала из кармана изорванного платья пакетик с белым порошком, насыпала на клочок туалетной бумаги белую дорожку, судорожно вдохнула.
— Что ты здесь делаешь без меня, малышка? Ты балуешься кокаином? Одна, без меня? Дай и мне!
— Вам нельзя, у вас больное сердце. Поль будет ругаться.
— Поль? Кто такой Поль? Я твой господин! Слышишь? Дай порошок!
Она протянула пакетик. Он повторил манипуляцию, вдохнул белую пыльцу. Много, слишком много, увидела девушка. Но не осмелилась ничего сказать.
— Хорошо! А теперь в душ! Иди, я буду любоваться тобой!
Тонкое обнаженное тело под упругими струями воды… Запрокинутая голова, длинные волосы тяжелыми прядями спускаются по спине.
Мария была напряжена до предела. Сейчас он крутанет ручку на трубе — и на нее польется ледяной ливень. Или кипяток, это как ему заблагорассудится.
Однажды он буквально обварил ее. Месяц она лечила ожоги… Она отскочила, ледяная струя наполняла ванную, обжигая холодом ноги. Старик хохотал.
— Ну все, все, пойдем скорее, я сгораю от нетерпения!
Широкие от кокаина зрачки плясали, делая его желтые глаза совершенно безумными.
Он поволок ее в спальню. В полумраке огромной комнаты все было знакомо: широченная постель, наручники, плети на стенах. Но что-то было и новым, непривычным. Как будто здесь присутствовал кто-то кроме них. Мария услышала рычание. Она повернулась. В углу лежал на подстилке чудовищных размеров дог. Он поднялся, гремя цепью, оскалился, обнажая клыки, по которым стекала слюна.
— Как тебе мой сюрприз? — хихикал старик. — Сегодня он будет иметь тебя, мой воробушек! А я сниму вас на видео… Но сначала я, сначала я!
Он швырнул ее на постель, навалился сверху, пытаясь засунуть ее руки в свисавшие наручники.
— Ну помогай, шлюха! Давай руки, русская б…!
Мария отбивалась, обезумев от ужаса.
— Не надо, прошу, не надо собаку! — путая русские и французские слова, отчаянно кричала она. — Я все сделаю, я буду очень стараться, только не нужно собаку!
Она билась в его руках, он никак не мог с ней справиться, отчаянно пыхтел, выкрикивал ругательства и неожиданно захрипел, навалившись на нее всем телом, которое стало вдруг непомерно тяжелым, куда тяжелее обычного. Пес лаял, метался, пытаясь сорваться с цепи. Мария лежала под неподвижным телом довольно долго, еще не понимая, что случилось.
А когда поняла, закричала так громко, что собака испуганно смолкла, села, поджав хвост.
Он был мертв. Мертвее некуда. Безобразное, голое тело начало остывать. Первым побуждением девушки было вызвать полицию. Но какая полиция? Ее заподозрят в убийстве — старик переборщил с кокаином. А это был ее кокаин. Они в таких вещах разбираются очень быстро. Позвонить Полю? И все начнется сначала. Найдется другой старик или не старик — какой-нибудь другой ублюдок, который будет так же истязать ее.
Она села, закурила, пытаясь рассуждать. Это был ее единственный шанс выбраться из притона, в который она попала почти два года тому назад. Выбраться — и куда? Да куда-нибудь подальше, в провинцию. Отсидеться там и попробовать вернуться в Россию.
