Барбара Майклз - Порванный шелк
— Кто же автор? Здесь он не указан.
Джули довольно хихикнула.
— А ты посмотри на содержание и сразу все поймешь. Безобидное название однозначно не соответствовало содержанию. «Зловещий призрак убитой дамы» — название одной главы; другие представляли собой такие провокационные перлы, как «Душитель из Джорджтауна», «Лиз Борден, или Джек-Потрошитель?» и «Убийство в Хай Плейс».
— Все известные истории о привидениях в Джорджтауне входят в этот сборник, — сказала Джули. — Но помимо них есть еще несколько просто замечательно ужасных, совсем новых. Вот почему автор решил сохранить инкогнито. Многие из тех, кто прочтет книгу и узнает в ней о событиях, произошедших в их семьях, захотят разобраться с ним.
— С ним? Ты знаешь, кто автор?
Джули замолчала в нерешительности, Карен видела, как ей хотелось похвастаться, что ей известны такие интересные вещи, но осторожность взяла верх.
— Я употребила местоимение мужского рода просто для удобства, дорогая. Да, я знаю, кто автор, это было одной из причин, по которой я взяла книгу на продажу. Я всегда готова помочь старому другу, оказавшемуся в затруднительном положении. Возьми ее. Тебе нужно как-то развлечься длинными, скучными вечерами. Кто знает, может быть, что-то покажется тебе знакомым. Разве не было никакой забавной истории, связанной с домом твоей тети?
— Во всяком случае, я о ней не слышала.
— Конечно, она не захотела тебе об этом рассказывать. Ты же осталась дома совершенно беззащитной. Зачем же пугать тебя? А знаешь, в этом районе самый высокий уровень насильственных преступлений.
В этот момент дверь открылась, и Джули пошла приветствовать вошедшего посетителя. Удовлетворенная улыбка тронула ее губы.
Карен вернулась в кабинет, прихватив с собой книгу. Она выиграла сражение, но Джули хотела отравить радость победы; и она знала, как это сделать. Карен была расстроена разговором с Джули и подробнее рассмотрела книжку только за ленчем в кафе рядом с магазином. Но она не нашла никакой информации, относящейся к дому Рут. В одной главе под названием «Лиз Борден, или Джек-Потрошитель» упоминался «некий федеральный дом из красного кирпича недалеко от Висконсин-авеню», но событие, описанное в ней, — ужасающее своей жестокостью убийство — произошло за несколько лет до приезда Карен в Джорджтаун.
Она немного успокоилась. Не то чтобы она расстроилась, узнав, что дом, возможно, стал местом, где разыгралась трагедия; немного домов того периода могли похвастаться репутацией, не запятнанной тем или иным событием...
Она лениво перелистывала книгу, когда знакомое имя буквально выпрыгнуло со страницы со скоростью отравленной стрелы, чтобы обратить на себя внимание: миссис Джексон МакДугал, «в девичестве Бесс Билл, испорченная дебютантка той блестящей эпохи, когда даже адюльтер имел романтический ореол...». Стиль предложения был очень типичен для автора — ужасный синтаксис в сочетании с намеками, никогда не доходившими до прямой клеветы. Глаза Карен расширились от того, что она прочла дальше о потомке знатной семьи с незапятнанной репутацией, который перерезал себе горло в бильярдной дома МакДугал. При этом он оставил записку, в которой обвинил хозяйку дома в том, что она играла его любовью, а затем отвергла. Кстати, бильярдный стол тоже отвергли, скорее всего, после произошедшего там события.
В середине книги было несколько черно-белых фотографий некоторых жертв автора. Карен не узнала бы миссис МакДугал, но она узнала платье. Она видела его этим утром — белое легкое платье, отороченное мехом белой лисы. Фигура в платье была по-мальчишески стройной, изящной и чрезвычайно модной в то время, и даже плохое качество фотографии не смогло уменьшить эффект, который производило изображение: маленькая головка в ореоле мягких черных волос и огромные глаза, обрамленные длинными ресницами. Но усмешка... ошибиться было невозможно. Это была миссис МакДугал. «Годы не могут иссушить...» Глаза Карен были влажными от слез, когда она осторожно закрывала книгу. Возможно, эта прекрасная улыбка — единственное, над чем оказались не властны годы.
Дела шли ни шатко ни валко, и к четырем часам настроение Джули было таким же пасмурным, как погода за окном.
— Не знаю, почему бы мне просто не закрыть магазин на две недели, пока я буду в Новой Англии, — проговорила она.
— И почему же? — спросила Карен.
— Мне нужно платить аренду за коммунальные услуги, страховку. Кроме того, никогда не знаешь — какой-нибудь сосунок явится в магазин, посмотрит одно-другое да и влюбится вон в того слоника, которого я вот уже несколько месяцев продать не могу. — Джули тяжело вздохнула. — Карен, ты просто не в себе, если намереваешься открыть собственный магазин. Если бы ты только знала хоть часть проблем, которые свалятся на тебя...
Карен сделала вид, что не уловила тонкого намека, и пошла в кабинет.
Роб занимался доставкой. Вероятность того, что он вернется к концу рабочего дня, была ничтожно мала; клиент жил в Вирджинии, а движение в часы пик было устрашающим, особенно в плохую погоду; создавалось впечатление, что мокрые дороги способствовали потере рассудка всеми жителями Вашингтона. Карен присела за стол и стала просматривать бумаги по доходам и расходам Джули за последние шесть месяцев; эти данные ее очень интересовали. Нужно было узнать как можно больше до того, как Джули решит, что бесплатное обучение будущего конкурента чревато неприятными последствиями.
То, что она прочла о миссис МакДугал, произвело на нее угнетающее впечатление; как будто старая леди вывернула ее наизнанку, окатила холодной водой и повесила сушиться.
Потом эта резкая дискуссия с Джули... Джули права. Она не может начать свое дело. У нее нет для этого ни силы воли, ни знаний, ни мужества.
Она уже складывала бумаги, когда услышала звон дверных колокольчиков. С неохотой она отложила бумаги в сторону и поднялась. Воровство в магазине было проблемой номер один, и одному человеку было довольно сложно ненавязчиво присматривать за всеми посетителями, сохраняя при этом любезную непринужденность.
Когда она уже открывала дверь, чтобы выйти из кабинета, пронзительный голос Джули произнес:
— Карен! Карен, ну давай же выходи; здесь один твой давний друг умирает от желания увидеть тебя.
Слишком велико было искушение закрыть дверь и притвориться, что не услышала. Уже несколько так называемых «старых друзей» заходили в магазин с тех пор, как она стала здесь работать, с тем, чтобы поглазеть на нее и тайно позлорадствовать, и происходило это не без участия Джули. Отвратительно и глупо, конечно, но она до сих пор с содроганием вспоминала Мириам Монтгомери, урожденную Спеллинг, и Шрив Дэнфорт.
Шрив все такая же стройная, как и десять лет назад, когда они с Карен состязались между собой за право участвовать в отборочных соревнованиях и за включение в сборную команду университета по теннису. Кстати, на другом поприще они тоже состязались... Шрив этого не забыла; она обращалась к Карен как к прислуге, когда они были в магазине, при этом глаза ее злобно сверкали. Но это было так похоже на Шрив; а Мириам Монтгомери, к которой Карен относилась с большой симпатией, своим холодным безразличием больно ранила.
Джули вновь позвала ее, на этот раз постаравшись придать своему голосу большую выразительность. Карен с облегчением заметила, что дверь слегка приоткрыта, и воспользовалась этим, чтобы взглянуть на вошедшего.
Даже в яркий солнечный день в магазине царил полумрак. По словам Джули, сумеречное освещение способствовало созданию атмосферы мира и спокойствия. (А также в значительной степени осложняло покупателям возможность рассмотреть дырки, затяжки и другие недостатки товара.) Вошедшие стояли у делфтского фаянсового канделябра, и шестидесяти ватт было вполне достаточно, чтобы рассмотреть того, кто был повыше.
В первый момент Карен почувствовала, как будто две гигантские руки приподняли ее от земли и с силой сжали. Дыхание с трудом вырывалось из ее груди. Затем она стала постепенно приходить в себя, хотя ладони оставались влажными от волнения. Она не видела Марка десять лет. И все же узнала его без малейших колебаний.
Он совсем не изменился — хотя, пожалуй, не совсем так. Каштановые волосы были со вкусом уложены, в то время как раньше он всегда был взъерошен и неприбран.
Он всегда дергал себя за волосы, когда был возбужден, а надо отметить, что состояние это у него было постоянным. Он всегда был возбужден какой-нибудь идеей, или теорией, или чем-то увиденным. Выражение лица было немного хмурым, но это, возможно, из-за двух складок между бровями, которые стали глубже за эти годы. Таким она его помнила: серьезным, сосредоточенным, неулыбчивым. Он был слишком погружен в учебу, чтобы замечать что-либо вокруг себя... Среднего роста, довольно хрупкого телосложения, сейчас он, казалось, стал выше, чем прежде. Возможно, это была всего лишь манера держать себя, прямо, высоко подняв голову, с чувством собственного достоинства и значимости.
