Лев Гурский - Никто, кроме президента
Есть же, черт возьми, в жизни справедливость, ухмыльнулся я, блаженно откидываясь на спинку кресла. И ты, Звяга, получил свое, физкультурник долбаный. И тебя, Брут резиновый, тоже сделали – не эти, так другие, не пятые, так десятые. Вертухаи у нас разные, итог один: раньше гнил на киче я, нынче очередь твоя. Потомись и покумекай, каково это, дружок. Умный – поймешь.
На том процессе меня закладывали многие. Кто из страха, кто из равнодушия. Но ты прогибался с готовностью. Прокурорские рта не успевали раскрыть, как ты уже нес меня по кочкам. А после был среди тех, кто заглатывал, не жуя, куски моего мира. Тут тебе пофартило за гроши взять мой заводик в Воронеже. И не оттого обидно, что я там все отстроил своими руками, а ты отхавал готовенькое. Заводик давно числился в третьем эшелоне, приносил чепуховую маржу, но я его держал как память. Потому что он был первый! С него родился и рос весь мой мир, который теперь скукожился до этой хрущевки с Интернетом, вот этого шкафа книг, этого «стечкина» в столе, этой вытертой шкуры тигра на полу да еще дачи в Жуковке, по документам – арендованной у м-ра Джорджа Кьюкора. Прокурорские оттого и не смогли ее отнять: формально она была собственностью моего американского партнера, переданною мне в пользование сроком на 99 лет. Выдергивать имущество из-под янки не решились даже мордатые законники.
Я посмаковал первый абзац воплей Сусы и не без сожаления закрыл сайт. Эх, взгрустнулось мне, почему же никто не украл моего обвинителя? И его писучую сестричку – до кучи: пусть бы настрогала в неволе «Олигарха-2». А еще к ним в компанию нашего бы Генпрокурора, объявившего меня вором. И Верховного судью, подмахнувшего ордер на арест. А заодно с ними со всеми – примороженного гаранта, который выдумал эту хренотень.
Увлеченный приятной мыслью, я попытался представить Волина в тюрьме – в какой-нибудь средневековой камере пыток, с палачом в капюшоне, дыбой и ржавыми кандалами. Но фантазии хватило лишь на образ, знакомый до боли: мою четырехместную камеру в Бутырках с тремя соседями – тихим провинциальным ректором-взяточником, брачным аферистом-грузином и еще одним скользким типом из Москонцерта, явной «наседкой», всю дорогу канифолившим мне мозги. Шконки, стол, умывальник, толчок и одуряющая духота.
Шут с вами, господин президент, сказал я про себя, обойдемся без кандалов и дыбы. Я не кровожаден. Даже не настаиваю на душной четырехместной камере. Одиночка с кондиционером подойдет?
8. МАКС ЛАПТЕВ
Генерал ошибся. Евреи в ее роду даже не ночевали. Эдельман она была не с рождения, а по одному из супругов. Всего же фамилий на счету у дамочки имелось так много, что опытный рецидивист позеленел бы от зависти. Каждый новый муж – новая страница биографии, новый цвет волос, новый адрес, новый паспорт. Полное обновление жизненного цикла. Змеи и те линяют значительно реже.
Первым официальным спутником рыжеволосой Сусанны был литовец по фамилии Сабонис – дальний родственник Того Самого, причем тоже спортсмен. Правда, бобслеист. Следующий, Эдельман, муж брюнетки Сусанны, был художником – мастером цветных граффити. Третий, историк Сергиенко, взял в жены соломенную блондинку Сусанну. Историк изучал каких-то древних норвежцев и по этому поводу не вылезал из загранки. Там он в конце концов и осел. Без жены. Нашему Звягинцеву, таким образом, выпал номер четыре. Последней фотографии дамочки в досье не нашлось, но я почти не сомневался, что ныне гражданка Звягинцева – шатенка. Привычек не меняют.
А вот девичья ее фамилия оказалась простейшей, как амеба, – Горохова. Сусанна Евгеньевна Горохова. Проживала она на даче в Усково, куда я легко доехал по пустой Рублевке. С обеда и до вечера жизнь на этом шоссе впадает в глубокую спячку, чтобы проснуться ближе к полуночи, когда местный бомонд потянется в «Царскую Охоту», «Кабанчика», «Дворянское гнездо» и прочие элитные кабаки. Один раз нелегкая судьба чекиста занесла меня в жуковский ресторан «Веранда». Хотя я был там строго по службе, в бухгалтерии нашей Конторы больше месяца упирались рогом, отказываясь оплатить мне счет: говорили, что либо я тайком накормил вместо одного информатора целую роту, либо приписал к счету пару лишних нулей.
Недавно отстроенный дачный кондоминиум «Усково-3» внешне мало чем отличался от рублево-успенских ветеранов, вроде Николиной Горы, Краснопольского или Ромашкова. Тот же глухой забор красного кирпича, увитый поверху буйными зарослями колючей проволоки. Те же телекамеры, выставленные по периметру. То же неприятное жужжание из динамика автомагнитолы при повороте к поселку: во всю дурную силушку работают дорогие генераторы радиопомех, якобы страхующие здешние дома от прослушки извне. На самом деле наведенные помехи есть защита сугубо психологическая. Вселяет уверенность. Успокаивает нервы. Если же вас кто-то очень захочет прослушать, это влетит кому-то в копеечку, но никакие барьеры вас не спасут. Современная техника может записать ваш шепот под тремя семейными одеялами. Про телефонию – хоть сотовую, хоть проводную, хоть ВЧ – и говорить нечего. Игрушки!
О своем визите я заранее известил Сусанну Евгеньевну, а она – неулыбчивую охрану на воротах. Однако позже, в темное время суток, всякий желающий мог бы, пожалуй, обойтись и без звонка: я не поленился для начала обследовать периметр «Ускова-3» и нашел с тыльной стороны забора пролом, халтурно замаскированный кустиками. Толстому обжоре Винни-Пуху там придется попотеть, но поджарые Пятачок, Кролик и даже ослик Иа-Иа протиснутся без напряга. Младшее поколение усковцев имеет, как видно, огромную тягу к свободе выхода. А заодно к свободе трясти родительский пластик в клубе «Подсолнух» или фитнес-центре «World Class». Не дергать же любимых предков из-за сотни-другой евробаксов?
У Сусанны Евгеньевны, правда, дети отсутствовали.
То есть не вообще их не было, а именно здесь, в Усково. Старшего ее сына Сабонис увез к себе в Клайпеду. Младший, Боря Эдельман, давно обитал в Хайфе. Дочка от Сергиенко жила с отцом в Тронхейме, на родине древних конунгов. Мужа номер четыре этот нулевой вариант, как я понимаю, очень устраивал. Для презервативного магната выводок детей, пусть и чужих, стал бы антирекламой: те могли бы подорвать у потребителя веру в качество его продукции…
– Итак, сколько вы хотите? – с ходу завелась госпожа Звягинцева вместо ответа на мое мирное «Добрый вечер!». Здоровенный лохматый пес, уловив интонацию хозяйки, недовольно заворчал.
Шатенкой она не была. Ее шевелюра над бордовым халатом отливала серебром ненастоящей седины. Но все равно ее принцип менять масть с каждым новым замужеством я угадал правильно.
Обстановка прихожей, дальше которой меня не пустили, удивляла сочетанием богатства и беспорядка. Из горлышка большой антикварной китайской вазы торчал выцветший рулон обоев. Несколько вазочек поменьше – но едва ли подешевле – толпились вдоль стены, словно утиная семья на обочине автобана. Стенные полки были плотно набиты дорогим, чуть ли не мейсенским, фарфором вперемежку с какими-то алюминиевыми поварешками. Два индейских томагавка висели на гвоздиках, как простые связки лука. А рядом с вешалкой приткнулась початая бутылка. Черт меня побери, если это не пятизвездный «Курвуазье».
Образцовым порядком тут не пахло. Скорее уж пованивало живописным арт-хаосом. Не будь я так уверен в последовательности ее супругов, я бы решил, что под номером четыре идет не капиталист Звягинцев, а творческая натура Эдельман.
– Сколько чего? – встречно полюбопытствовал я. – И за что?
– Денег. За мужа. – Хозяйка заранее настроила себя на конфронтацию.
Вот и глупо. Полаяться мы всегда успеем. Зачем с этого начинать?
– Федеральная Служба Безопасности не брачная контора, – мягко и нравоучительно заметил я. – Мы не торгуем мужьями. К тому же, если не ошибаюсь, один у вас еще остался. По фамилии как будто Звягинцев. А иметь больше одного мужа одновременно российскими законами запрещено.
– Кончайте кривляться! Чекист проклятый! – в гневе топнула ножкой Сусанна.
Пес зарычал на меня еще громче, и я понял, что друг другу мы не нравимся. Зато ножка хозяйки была на высоте. «Но тощая», – поправила бы моя ревнивая жена Ленка.
– А вы кончайте топать, кричать и пугать меня собакой, – спокойным тоном сказал я. – Я вам кто, Феликс Эдмундыч? Лаврентий Палыч? Мы с вами, Сусанна Евгеньевна, не в редакции газеты «Фигаро», и благодарной публики вокруг нет. Или мы закрываем, ну хоть на время, тему зверств Лубянки и поговорим без истерик, или я буду считать, что мужа вы сами убили, труп в саду закопали, а теперь наводите тень на плетень… Ваш выбор.
Моя взвешенная речь погасила боевой настрой хозяйки. Более того: Сусанна изволила мне улыбнуться. Смена гнева на милость прошла быстрее, чем обмен валюты на рубли в «Бридж-банке». Щелк-щелк окошечком лица – и передо мной уже горка приветливости в мелких купюрах. Я пока не гость желанный, но уже не Берия.
