Мария Жукова-Гладкова - Трудно быть богатой
И опять — неожиданный визитер — опер, допрашивавший меня после покушения на Лешку.
Увидев меня, он открыл рот, но, как и Камиль, быстро взял себя в руки и сказал, что я очень хорошо выгляжу.
— Спасибо, — буркнула я, размышляя, как бы побыстрее от него отделаться.
— Разрешите войти?
— А нельзя ли перенести нашу встречу на другой день? — исключительно вежливо поинтересовалась я и добавила: — У меня гости.
— Я звонил вам сегодня с самого утра, Ольга Викторовна, но вы не подходили к телефону. А у нас набралось немало вопросов.
Я не знала, что делать. Когда соседка со второго этажа ночью пыталась вызвать милицию, потому что пьяный муж грозился убить их с сыном и они сидели, запершись в одной из комнат — к счастью, той, где стоял телефон, ей ответили, что нет ни одной свободной машины и блюстители порядка приехать не могут. Или еще случай: бабка с пятого этажа, которой не спалось, услышала у себя за стенкой, как снявший квартиру парень насилует девчонку (что потом и подтвердилось), но ей тоже сказали, что в ближайшее время никто подъехать не может, так как все сотрудники разъехались по вызовам. И еще добавили, что все, кому не лень, почему-то ночью звонят в милицию. Нет чтобы спокойно спать и не тревожить других людей.
А когда не надо — доблестные органы тут как тут. Сами к тебе на порог заявляются.
— Я ненадолго, — изобразил улыбку удава опер. — Ваш мужчина выкурит две сигареты — и я уйду.
— Я не курю, — раздался у меня за спиной голос Камиля.
Опер вытянул шею, чтобы заглянуть через мое плечо.
— Кто это? — спросил Камиль.
— Из органов, — ответила я.
— Пусть проходит.
Я отступила в сторону, пропуская опера, а когда перевела взгляд на Камиля, с трудом сдержала возглас удивления. Он был обнажен до пояса, оставшись в одних брюках. На груди и на боку у него имелись два шрама — по этим местам кто-то прошелся ножичком. Но тело… Я с трудом смогла взять себя в руки и вернуться на грешную землю.
Удивление при виде Камиля, отобразившееся на лице опера, было, пожалуй, несравнимо с удивлением, которое он испытал при виде моего нового имиджа.
Между тем мой первый гость изображал собой радушие и проявлял восточное гостеприимство. Он сам проводил второго на кухню, принес табуретки из комнаты, поставил одну мне, уселся на другую.
— Вы не возражаете, если я поприсутствую при вашей беседе? — Камиль был само дружелюбие. — Кстати, нельзя ли взглянуть на ваше удостоверение?
Опер протянул его Камилю, и тот сверил фотографию с оригиналом Сидорова Андрея Геннадьевича. Потом вернул удостоверение хозяину и поинтересовался, в чем, собственно говоря, дело и чем объясняется такой поздний визит в квартиру его женщины.
Я потеряла дар речи.
Андрей Геннадьевич откашлялся.
— В прошлый четверг было совершено покушение на мужа Ольги Викторовны, — начал он сухим официальным тоном.
— У тебя есть муж?! — повернулся ко мне Камиль.
— Бывшего мужа. Бывшего, — тут же поправился опер, хотя, как мне показалось, он оговорился преднамеренно.
— Дальше, — приказал Камиль.
Я обратила внимание на то, что мой восточный гость говорит, в основном, приказным тоном и властно. У русских же все-таки имеется, пусть даже подсознательный, страх перед органами. Вот, например, мне нечего бояться этого Андрея Геннадьевича, я ни в чем не виновата, и знаю, что ему это известно, но тем не менее… Я не посмела бы с ним разговаривать так, как Камиль.
А товарища (господина?) Сидорова присутствие моего первого гостя явно смущало. Или беспокоило? Может, даже страшило? Поэтому он не задал тех вопросов, ради которых пришел ко мне домой — по крайней мере, так мне показалось. Он переливал из пустого в порожнее то, о чем мы уже говорили и в медицинском учреждении, и у него в кабинете. Я подыгрывала, не желая настраивать милицию против себя. И Андрей Геннадьевич явно это понял. На самом деле к моему подсознательному страху добавилась еще и жалость. Забитый совковый мужик, с самой заурядной внешностью, уже лысеющий, возможно, подкаблучник, с небольшой зарплатой и без каких-либо перспектив. Ведь я сама отношусь к той же части нашего общества, так сильно расслоившегося в последние годы… Как ему, наверное, сейчас неуютно: ведь напротив него сидит молодой красивый самец, у которого есть все…
— Ольга Викторовна, мне хотелось бы завтра пригласить вас к нам, — заявил Андрей Геннадьевич, закрывая папочку. — Будьте добры, подойдите, пожалуйста, часика в два.
— А разве вы сегодня не задали все вопросы? — удивленно посмотрел на опера Камиль. — По-моему, Ольга Викторовна вам все рассказала.
— Нужно будет сделать фоторобот. В квартире Ольги Викторовны это невозможно, как вы сами понимаете.
— Да, конечно, я приду, — пискнула я.
— Спасибо, — Сидоров поднялся из-за стола. — Значит, жду вас завтра в два.
Когда я закрывала за онером дверь, он обернулся, посмотрел мне прямо в глаза и покачал головой, но сказать ничего не решился: хотя Камиль и остался на кухне, он бы все услышал.
Я вернулась на кухню. Мой первый гость сидел, глядя в окно, погрузившись в глубокие размышления.
— Менты всегда весь кайф сломают, — наконец произнес он и повернулся ко мне. — Я сегодня не останусь у тебя.
Он сходил в комнату, оделся, целомудренно поцеловал меня в щечку и ушел.
Я не знала, радоваться мне или плакать, и не понимала, что чувствую — или не хотела понимать. Я один раз уже обожглась… И сколько мне было лет тогда? И сколько сейчас?! Я — взрослая женщина, мать двоих детей, но… Я стала вспоминать, как себя вела сегодня вечером. Что говорила, что позволила Камилю… В общем, занималась дурью, как какая-нибудь школьница. Боже, как я хочу ему отдаться…
Глава 7
Я долго не могла заснуть и лежала, глядя в потолок широко открытыми глазами. Что было нужно от меня Камилю? Такие парни, как он, могут позволить себе любых женщин, вот именно — любых. Но он пришел ко мне. Кто он? Зачем я ему нужна? А ведь нужна зачем-то… Если бы Лешка вдруг решил вернуться, я бы это еще могла понять: общее прошлое, общие дети, его отец относится ко мне, как к родной дочери, и даже Надежда Георгиевна меня приняла.
Я также могла бы понять интерес какого-нибудь мужчины среднего возраста и внешности на подержанных «Жигулях», если бы тот помог мне поменять колесо на пустынной загородной трассе. Андрея Геннадьевича, например. Кстати, а он с какой целью тут сегодня появлялся?
Но с другой стороны, ведь встреча с Камилем на шоссе была случайной. Не мог он ее подстроить, то есть подкинуть те гвозди, на которых я прокололась. Да и кто я такая, чтобы это все подстраивать? Зачем?! Неужели я в самом деле ему понравилась, как восточным мужчинам нравятся натуральные блондинки? Помню я свои шоп-туры в Турцию и отдых в Сухуми… Грузин или турок произносит «дэвушка» одинаково: утробно-урчаще, с причмокиванием, цоканьем и сопровождает раздеванием масляными глазами. Вот почему в Турции мне тут же захотелось научиться стрелять. В случае Камиля возникла диаметрально противоположная реакция — ему хотелось отдаться.
С этими мыслями и воспоминаниями я заснула.
Утром, планируя свой распорядок дня, я вспомнила про встречу с Андреем Геннадьевичем, назначенную на два часа, и решила, что сейчас в больницу к Лешке не успею, да и с утра в больнице должны быть процедуры. Поеду вечером после визита в милицию.
Поскольку холодильник еще не опустел, и в магазин мне не требовалось, а квартиру, как обычно, было убирать лень, я решила немного поработать над «Розовыми страстями — 2». Прочитав свою электронную почту, почерпнула немного новой информации по лесбийским утехам и состряпала на ее основе очередную главу.
В двенадцать тридцать компьютер выключила, быстро перекусила, затем занялась макияжем — не для Андрея Геннадьевича, для Лешки. Надо будет сразить бывшего наповал, разумеется, в переносном смысле. В прямом он и так валяется на больничной койке. А вдруг мой новый имидж поможет ему быстрее поправиться? Слышала я, что воля к жизни творит чудеса. Хотя в больнице, наверняка, найдется немало медсестер с нищенской зарплатой, готовых всячески способствовать процессу выздоровления нефтяного короля. Там, наверное, уже очередь. Еще лицо поцарапают, и волосы родные жалко, если вырвут. Зря я что ли новый имидж создавала? Может, в самом деле прихватить что-нибудь для самообороны? Вот только что?
Я стала вспоминать, чем в моих собственных романах героини сражаются за мужиков. Ногтями — раз, зубами — два, тарелки об головы соперниц разбивают — три, стреляют из пистолетов — четыре. Свои родные ногти и зубы было жалко, поэтому эти два варианта я отмела сразу же. Да и в процессе такой схватки сама вполне могу пострадать, как не имеющая достаточной практики. Тарелку с собой прихватить? Жалко тарелку, дети и так их постоянно бьют. И куда мне ее класть? В сумочку не поместится. Мешок взять? Так ведь каждый идиот будет спрашивать, чего это я с тарелкой разгуливаю, да и Лешка меня на смех поднимет. Умеет, сволочь, очень даже оскорбительно.
