Александр Анучкин - Золотой запас
Он ничего не отвечает, продолжая разглядывать ее в зеркало. Что он знает о ней? Ничего. Она о нем? Гораздо больше. Конечно, надо высадить ее сейчас где-нибудь у метро и ехать домой, но что-то мешает. Что?
Он верен, клинически верен своей жене. Хотя иногда и чувствует, что вот-вот сорвется, ударится во все тяжкие. В такие минуты сразу становится стыдно – от одной только тени мысли, и он усилием воли заканчивает толком не успевшие начаться душевные волнения. Потому что так нельзя. Так плохо и дурно.
– Знаешь, Лена, – он говорит, с трудом ворочая языком, чувствуя, что сбивается дыхание, – не сегодня. Назови все же какой-нибудь адрес, а?
Она называет – это где-то на краю вселенной, где-то в новых районах без света и дорог, за МКАДом, ему нужно совсем в другую сторону. Но обещание уже дано. Минут пятнадцать они едут в полной тишине – машина с трудом продирается через ливень, превративший все, что за окном, в какую-то вязкую и тягучую субстанцию. Он понимает, что так ехать глупо, и первым начинает ничего не значащий разговор. Через два часа они похожи на старых и очень близких друзей – смеются, не дослушав до конца, перебивают друг друга и иногда даже толкаются. Перед ее подъездом он с трудом подавляет в себе искушение – легко, самыми кончиками пальцев, дотронуться до ее щеки или, может, даже прикоснуться губами.
Он едет домой еще полтора часа, подпевая глупому радио, и чувствует, что весь салон машины наполнен каким-то посторонним, совершенно фантастическим запахом – запахом влажного тела, влажных волос, какой-то незнакомой ему косметики и совершенно невыразимой свежести.
В тот вечер жена впервые смотрела на него так. Не выдержав пытки взглядом, он вспылил из-за какой-то ерунды – вроде пятна на свежестираной рубашке – и ушел спать, хлопнув дверью. И почувствовал себя вдвойне виноватым.
#16
Я Сам изглаживаю преступления твои.
Ис. 43:25
#17
Рязанская область
20 мая 2007 года, 23.40
Следователь Фридман не поверил ни одному слову мужичонки. Просто потому, что ни один человек в здравом уме никогда не поверит в такую историю. Но. Сявкин бьш дураком, идиотом, валенком. Он бьш кем угодно, только не сумасшедшим. Его страх бьш так велик, что иных аргументов в поддержку его совершенно бредовой истории даже и искать не требовалось.
Он боялся очень натурально.
Он целый день рассказывал такое, что у следователя волосы вставали дыбом. Нет, речь шла не о маньяках, неуловимых киллерах или великих мошенниках. Фридман вообще, если честно, не понимал, о чем.
Просто о том, что некая группа совершенно открыто, совершенно идиотским способом ворует килограммами золото с государственного завода. Ворует давно. Ворует системно.
Десятки, может – сотни килограммов золота.
У Фридмана кружилась голова.
Он понимал, что если хотя бы часть рассказа Сявкина – правда, то у него проблемы. С одной стороны – вот оно, поле чудес, на котором растут погоны, ордена и денежные премии. С другой… об этом он старался даже и не думать.
Фридман вел машину по проселочной дороге в полной темноте. Сявкин, тихо скуливший на заднем сиденье, умолял его не включать фары.
Остановились, не доехав почти полкилометра до заброшенной деревни.
Дальше шли пешком, ориентируясь лишь по белой пыльной ленте широкой тропинки.
Следователь снял с мужичонки наручники, и Сявкин заметно приободрился, хотя и продолжал иногда постанывать и морщиться, растирая затекшие руки.
– Вот здесь будет хорошо видно, гражданин следователь! – трагическим шепотом объявил Сявкин, указывая на довольно крепкую еще избу– Я оттудова как раз и смотрел за ними, отличный вид, гражданин следователь.
Фридман огляделся.
За рекой на холме – заводские корпуса. Бред какой-то. Там вышки, прожектора, несколько уровней охраны. Автоматчики ходят, в конце-то концов. Как он мог поверить этому идиоту?
Впрочем, приехал уже, надо удостовериться в собственной глупости.
Кряхтя, стараясь не испачкать и не порвать одежду, следователь полез на второй этаж. В крыше – большая дыра, видно звезды. Попасть наверх – проще простого. Прямо под проемом – ящики. Видимо, Сявкин построил лестницу. Крыша. Еще теплая после жаркого дня.
Фридман подстелил плащ-палатку и поудобнее устроился на ней.
Где-то внизу кашлял, курил и отплевывался Сявкин.
Следователь достал из-за пазухи бинокль с прибором ночного видения – специально одолжился у командира СОБРа. Навел на резкость. Ничего.
Решительно ничего. Заводские корпуса, колючка. Вот автоматчик на вышке. Вот прожектор поворачивается, освещая периметр. Вот…
Стоп.
Что это?
Бред.
По полю в высокой траве, в какой-то сотне метров от заводского забора, медленно передвигаются какие-то тени. Это люди. Ошибки быть не может.
Это не сон, он действительно видит
людей
ночью
у забора золотого завода
с небольшими фонариками
с какими-то предметами (металлоискателями?)
они ничего и никого не боятся. Что они там делают, на этом поле чудес? Все просто. Они собирают урожай золота.
С крыши Фридман практически скатился. Схватив Сявкина за грудки, он начал трясти незадачливого старателя:
– Как такое может быть, отвечай! Почему об этом никто не знает? Как такое может быть, черт тебя дери!
Сявкин что-то мычал в ответ, округлял глупые глаза и разводил ручонками. Ну в самом деле – он-то тут при чем? Приступ ужаса и ярости прошел. Следователь отпустил мужичонку, ему даже стало стыдно: набросился на убогого.
Стараясь не смотреть в лицо задержанному, он бросил через плечо:
– Давай в машину. Все, представление закончено.
Домой пора.
Этой ночью следователь почти не спал. Рядом уютно храпела жена, а он метался по кровати. Стоило закрыть глаза – и перед мысленным взором возникала картина: десяток теней на ночном поле с металлоискателями и фонарями. Под носом у охраны. Даже слепой их увидит, даже глухой услышит. «Такого просто не может быть» – эта фраза пульсировала в голове до рассвета. Лишь в пять часов утра измученный Фридман наконец заснул.
В одиннадцать, когда он пришел на работу, ему сообщили, что арестованный Сявкин, чье дело находится у него в производстве, повесился этой ночью в своей камере на резинке от трусов. Поскольку ничего путного на допросах Сявкин не сказал, сообщников не выдал, происхождение изъятого золота не обозначил – дело нужно закрывать. В связи со смертью его единственного фигуранта.
Выслушав все это на утренней планерке у прокурора области, Фридман не спеша вернулся в свой кабинет, по дороге умудрился пококетничать с секретаршей, полил цветы, аккуратно разложил на столе бумаги. Подошел к двери своего кабинета и запер ее изнутри.
Достал из сейфа бутылку водки и стакан. Долго разглядывал оба предмета, потом решительно, одним движением, скрутил пробку и налил. Выпил стакан, не отрываясь, частыми маленькими глотками. Шумно выдохнул. Уткнулся носом в рукав мундира. Запрокинул голову.
У следователя началась истерика.
Остановить ее не смог бы сейчас и сам генеральный прокурор.
А ведь до пенсии совсем немного.
Совсем немного.
Бл… ский Сявкин.
#18
Турецкая Республика, курорт Алания
2 сентября 2005 года
Из окна было видно гору, а на горе стояла старинная крепость. Под горой – тонкая линия моря. Все остальное съедал причудливый рельеф местности. Пожилой мужчина встречал рассветы на балконе, сидел здесь с газетой до обеда, потом – отправлялся в город. Его путь лежал на рыбный рынок, в маленький ресторанчик, где повара, задорно перемигиваясь и перекрикиваясь на своем гортанном языке, уже давно не обращали на него никакого внимания. Они привыкли к нему – как к предмету мебели. Этот странный русский приходил и ел рыбу каждый день – уже лет пять, а может, целую вечность.
– Салям алейкум, Паша.
– Салям! – Паша обнажил в улыбке почерневшие зубы. – Как абична? И два пива?
– Спасибо, мой друг, спасибо, как обычно.
Пожилой русский молча ел рыбу, запивал пивом, вытирал салфеткой пену с усов. Потом аккуратно отсчитывал деньги, оставлял на чай две лиры и уходил. Закат он встречал на другом балконе. Он специально выбирал этот дом так, чтобы следить за движением солнца целый день. В этом процессе он видел невероятно глубокий смысл, а другого – не видел в жизни вовсе и уже давно.
Иногда он мог выйти в город вне плана, побродить по улочкам, позвонить куда-то. Как правило, он оставался доволен услышанным, что и неудивительно: собеседники панически боялись расстраивать пожилого русского. Здесь, в курортной Алании, где его уже давно знали все местные жители, никто даже не догадывался о роде занятий и прошлом. Дома, в далекой России, о нем знали больше.
Человек, имеющий доступ к базам данных российского Министерства внутренних дел, мог бы узнать, что мужчина известен под кличкой Носорог, имеет три судимости – две за умышленное убийство и одну за бандитизм, считается основателем одной из крупнейших преступных группировок начала девяностых и, помимо всего прочего, убит и похоронен в родной Рязани в две тысячи первом году. В архивах можно было бы найти оперативные донесения, фототаблицу и даже видеокассету формата VHS. На осыпающейся пленке криворукий милицейский оператор, злоупотребляющий наездами, отъездами и панорамами, запечатлел похороны Носорога, в миру – Константина Крюкова.
