Андрей Константинов - Дело о прокурорше в постели
— Негусто, — подытожил Обнорский. — У меня тоже, кстати, ничего нового нет. Про израильскую разведку добавить мне нечего. Итак, какие у нас версии? У нас такие версии. Первая — профессора убили конкуренты, нам неведомые. Вторая — профессора убили агенты израильской разведки, что кажется просто бредом. Третья — профессора убил священник. О его визите, кстати, Алексей, — обратился Обнорский ко мне, — надо сообщить в милицию. Четвертая версия — профессора грохнул его зять. Из-за папки, которую профессор зачем-то прятал в квартире дочери.
Обнорский задумался. Все молчали. Я сказал:
— Один мой знакомый, яхтсмен, поплыл через Атлантический океан на своей яхте. В общем, плыл он, плыл, а берега все нет и нет. «Где Америка?» — кричит он. А в ответ тишина. Плыл он, плыл, а земли опять-таки все нету и нету. И тогда он говорит: «Все, еще два дня плыву, а потом поворачиваю обратно».
— Это кому он говорит, — спросил меня серьезный человек и бывший оперативный работник Зудинцев.
— Это он говорит Атлантическому океану, — обрадовался я тому, что меня так внимательно слушают. — Потому что больше говорить ему некому, это ж одиночное плавание. Ну вот, и что вы думаете, земля тут же появилась на горизонте. В общем, я предлагаю сказать самим себе, что мы уже заканчиваем расследовать дело профессора.
— Да, — сказал Обнорский. — Занимаемся этим делом последнюю неделю. На Зудинцеве — милиция и священник. Выясните, кто он, правду ли говорит? На Горностаевой — это профессорское лесное предприятие. А на Скрипке — родственники. Выясни, где прежняя жена, что делает?
16
Ближе к вечеру мне позвонила вдова профессора по имени Инна и сказала, что она помнит о своем обещании попытаться познакомить меня со знакомыми ее мужа. И приглашает меня в клуб «У дона Педро», в котором они с мужем периодически бывали.
— О, дон Педро, — сказал я, — я оденусь как настоящая обезьяна. Выберу цепь помощнее и причешу свой ежик покруглее.
— Оденьтесь строго, — оборвала она меня, — костюм, галстук.
Инна была в черном брючном костюме. Я сразу же поцеловал ее в щечку. А потом в ушко. Она не стала демонстрировать отвращение. Мы выпили по «Маргарите», потом еще по две, и я перешел на джин с тоником, а она на кампари с оранжем.
— Ну что, — спросил я, — где знакомые профессора?
— Сегодня никого не видно. А как ваше расследование?
— Наше расследование замечательно. Зачем ваш муж ограбил монастырь?
— Да вы что, Леша, — сказала вдова, — Витя был верующим человеком, он бы никогда такого не сделал.
— А зачем он сотрудничал с евреями?
— С какими евреями?
— Да такими. Шпионы-евреи. Кто не знает, что каждый еврей — шпион, а каждый шпион — еврей?
— У Вити, кажется, были контакты с какими-то израильскими фирмами. Но вряд ли они занимались шпионажем.
— А что он прятал в квартире дочери?
— А что он прятал?
— Не знаю. Так кто же все-таки убил моего мужа? Что думает милиция? Вы не знаете, Леша? спросила она меня.
— Да ничего она не думает. Она даже не знает того, что я вам сейчас рассказал — ни про священника, ни про пакет. Они, по-моему, вообще дело готовы закрыть.
Потом я расплачивался с официантом за наши джины, кампари и «Маргариты». Денег на такси уже не хватило. Но Инна сказала, что у нее есть. Она отвезла меня домой. А сама поехала дальше — наверное, к себе домой.
17
Утром я был как огурчик. И подумал: а почему я так спокойно отношусь к смерти профессора: флиртую с его женой, то есть вдовой, мучаю расспросами дочку. И хотя профессор погиб почти у меня на глазах, я не вижу его мертвого лица в ночных кошмарах. Наверное, потому, решил я, что я с ним был очень мало знаком и воспринимаю его как некий абстрактный персонаж некой истории с убийством. Но почему тогда так спокойна его вдова Инночка? Да и дочка вроде бы не очень-то убивается. То ли они все вместе его укокошили, то ли профессор был настолько дрянным человеком, что жалеть его некому и не за что. Но они и могли убить его как раз потому, что он был плохим человеком. Собрались все вместе — дочка с мужем, Инночка, бывшая жена, священник — и выкинули из окна, стерев затем все отпечатки пальцев и аккуратно закрыв дверь.
В общем, решил я, пора завязывать с профессором. Еще один такой поход к «Дону Педро», и я сам выброшусь из окна, предварительно объявив себя банкротом.
18
Я спокойно сидел дома и смотрел ток-шоу «Про это», когда позвонил Спозаранник. Я очень удивился, потому что в такое время Спозаранник уже должен был спать, потому что иначе как он тогда встанет спозаранку?
Спозаранник спросил, видел ли я сегодняшнюю телепрограмму «Мгновения» Ивана Петропавловского.
Я сказал, что смотрю только приличные каналы, только приличные программы и только приличных ведущих. В общем, не видел я ее.
— Очень жаль, — сказал Спозаранник. — Господин Петропавловский показал в прямом эфире выступление Валерия Колякина, который перед телекамерой признался в том, что он в состоянии аффекта убил Виктора Заслонова, после чего выбросил его тело из окна.
— А кто такой Валерий Колякин? — не понял я.
— Валерий Колякин, — сказал Спозаранник, — это муж дочери Заслонова.
— И что еще он сказал?
— Еще он сказал, что ссора произошла из-за того, что Заслонов считал, что он плохо относится к его дочери. Сделать это признание его заставила совесть или неспокойная душа — не помню точно, как он выразился. Все, больше он ничего не сказал. Выступление было очень коротким.
— А что сказал Петропавловский?
— Петропавловский, предваряя выступление, сказал, что Колякин решил сделать признание в его программе. И он, как настоящий журналист, не мог препятствовать тому, чтобы население знало правду.
— И это все?
— Да, все.
19
Я позвонил утром Петропавловскому и попросил его рассказать, как было дело. Он не был расположен со мною говорить:
— Все, что надо, сказано в передаче. Больше мне добавить нечего. До свидания.
Наконец к обеду пришел Зудинцев.
— Кое-что узнал. Но новости нерадостные, — сказал он. — Валерий Колякин умер.
— Как умер?
— Так умер. Сегодня утром выбросился из того же окна той же квартиры, из которой выкинули профессора.
— И что?
— Я уже был на месте. Со всеми побеседовал. Милиция считает, что это самоубийство. Может, они и правы. Хотя им так удобнее считать: убийца признался, а потом покончил с собой.
— Какие-нибудь подробности?
— Да нет никаких подробностей. Никто не видел, как Колякин вошел в квартиру, но ключ у него был, его нашли в кармане брюк. Никакого беспорядка в квартире. На теле никаких следов борьбы. Конечно, окончательно это должна сказать экспертиза.
— А что с признанием?
— Тут все смешнее. Никакого прямого эфира на самом деле не было. Кто-то привез или подкинул кассету с записью признания Колякина Петропавловскому. И Петропавловский тут же запихнул ее в эфир.
— То есть никто не знает, сделано ли признание добровольно?
— Никто не знает.
— А кто привез кассету?
— Петропавловский молчит. Вернее, он выдал уже три разные версии. Сейчас он говорит, что ему позвонили неизвестно кто и сообщили, что на вахту принесут пакет, в пакете будет запись признательных показаний убийцы известного профессора Заслонова. Через десять минут после звонка какой-то подросток принес пакет. Вот, собственно, и все. Да, сейчас кассета на экспертизе.
— А что говорит дочь профессора?
— Дочь говорит, что не видела своего мужа с утра предыдущего дня, но абсолютно не волновалась, потому что такое и раньше бывало.
20
Я позвонил Светлане Заслоновой. Она была дома, плакала, говорить со мной отказалась.
Я позвонил Инне Заслоновой. Она была дома, не плакала, но говорить со мной тоже отказалась.
Кому еще звонить, я не знал.
Обнорский позвал всех занятых в этом деле.
— Тебе, Леша, — выговор, — начал он с меня. — Тебя видели в ресторане с подозреваемой по делу.
— С какой такой подозреваемой?
— С женой профессора.
— А, с его вдовой. Так я проводил оперативную работу.
— Проводя оперативную работу, вы, Алексей Алексеевич, были пьяны и кричали там чего-то про милицию и про агентство.
Я решил, что лучше молчать и не припоминать Обнорскому его прежние подвиги.
— Ладно, — сказал шеф. — Появился еще один труп. Рассказывайте, чего знаете.
Я не знал ничего. Зудинцев рассказал то, что уже излагал мне. А вот Горностаева, оказывается, проявила инициативу.
— Я выяснила, — сказала она, — кое-что любопытное про отношения профессора и его новой жены.
— А чего это вы, госпожа Горностаева, полезли не в свой огород? — возмутился я. — Родные и близкие покойного — это мой профиль. Вам поручили заниматься его коммерческими делами.
— Андрей, — обратилась Горностаева к Обнорскому, — а нельзя ли задвинуть Скрипку обратно в завхозы?
