Марина Серова - Между двух мужей
Но Марина все же испугалась.
– Кто вы?! – спросила она, быстро поднявшись на ноги. Книжка соскользнула на пол, но девушка этого не заметила. – Кто вы? Я вас не знаю!!
Конечно, я знала, что лицо Марины – все в следах ушибов и в ссадинах, но все-таки воочию смотреть на нее было очень страшно. Большая накладка из гипса и марли прикрывала ее нос, широкие полосы лейкопластыря крест-накрест лепились к брови и подглазью, в правом углу рта виднелся свежий шрам – это шов, вспомнила я, ведь дежурная в санпропускнике сказала, что на ее рассеченную губу пришлось наложить швы… Синяки и кровоподтеки спускались на шею, даже на грудь – заметив мой взгляд, Марина нервно перехватила у горла воротник своего купального халата.
– Марина, не беспокойтесь, – повторила я. – Ваша мама говорила вам обо мне? Я – Женя.
– Да. Вы… вы пришли меня охранять. От… от этого…
Девушка сжала зубы и издала странный звук: полукрик-полустон. Он почти сразу же оборвался.
– Марина! – Я решительно, даже властно, потянула девушку за рукав, и она машинально села обратно в шезлонг, что дало мне возможность примоститься рядом, на соседней скамеечке. – Марина, я расследую произошедшее с вами. Должна вам сказать: дело об убийствах и покушениях на ни в чем не повинных людей я распутываю уже не в первый раз. И, кто бы ни бы этот ублюдок, нападающий на беззащитных женщин, я его вычислю, скручу, плюну ему в морду и сдам его в милицию! Там с ним тоже поработают. Такое развитие событий неизбежно, отклонений не будет, можете не сомневаться. Верите мне?
Поколебавшись, Марина кивнула.
– Ну вот, а раз так – расскажите мне, что с вами произошло. Я понимаю, вспоминать тяжело, но вы уж сделайте над собой усилие, пожалуйста.
– Да. Хорошо. Но ведь я все уже рассказала? Ко мне из прокуратуры приходили, следователь, высоченный такой…
– Ах, с красненькими глазками?
– Да.
– Курочкин? Валентин Игнатьевич?
– Да, да. Он сказал, что тетю Тоню… тоже… – Марина снова закрыла лицо руками.
– Милая моя, Курочкин – болван! Круглый, как пушечное ядро! И с такой же чугунной башкой. Забудьте о нем, как о страшном сне, и расскажите мне обо всем, что с вами произошло. Откровенно, моя милая, откровенно, – как врачу!
– Я возвращалась из института, – медленно начала Марина, – у нас сейчас сессия… возвращалась к тете Тоне, в последние дни я у нее жила, домой, к родителям, только так, изредка заскакивала. Папа с мамой сначала возражали, а потом смирились. Я если что решу – никто меня не остановит, вы не смотрите, что у меня такая конституция… хрупкая. Значит, подхожу я к дому, вхожу в подъезд – и тут, прямо на пороге, – ОН! Как будто только меня и ждал!
– Кто?
– Я не знаю, – помрачнела Марина, – или просто не узнала… Но это был мужчина, если судить по его силе: он схватил за волосы и та-ак рванул! Я потеряла равновесие, упала на него, а он сгреб меня в охапку и куда-то потащил. Хотел, наверное, в подвал меня затолкать, но дверь оказалась на замок закрыта. Тогда он бросил меня на пол, прямо там, в подъезде, и стал… бить…
Тонкие до прозрачности руки закрыли лицо. Широкие раструбы рукавов махрового халата скользнули вниз, обнажая Маринины руки почти до локтей, и на ее запястьях и предплечье я увидела страшные синюшно-лиловые пятна.
– Он так меня избивал… ужасно, – опустив руки, Марина уже смотрела в сторону и дрожала от воспоминаний. – Ногами… Почти все время ногами! По лицу, по груди… по животу… – Она дернулась и опять закрыло лицо руками. – По животу! По животу!!
– Мариночка, успокойтесь. – Я спешила предотвратить ее истерику. – Ужасно, ужасно, что вы потеряли ребенка, но этот кошмар рано или поздно забудется, и все у вас еще будет хорошо, поверьте мне! Не зацикливайтесь на этой мысли, не ломайте себе психику, больше думайте о другом… О хорошем!
– О хорошем? – тихо спросила Марина. – О чем же хорошем?
– Ну мало ли найдется хороших мыслей у девушки в девятнадцать лет! Молодость, надежды… любовь…
Я удивилась тому, как быстро прояснилось изувеченное Маринино лицо.
– Любовь! Господи, как вы правы! Я люблю. Я так его люблю!
– Кого? – спросила я, хотя, конечно, уже знала ответ.
– Алешу. Алешу, Алешеньку моего, тети-Тониного сына! Вы представить себе не можете, как это тяжело: мы любим друг друга больше жизни – и не можем видеться. Еще два года, представляете? Точнее – год, девять месяцев и девять дней. Пока он не вернется!
– Вы считаете дни? Это великолепно!
– Да. Как вы думаете, – Марина вдруг беспокойно зашевелилась, – он приедет на похороны матери? Ведь его отпустят? Конечно, отпустят! Он приедет и… увидит меня такой?! ТАКОЙ?! Боже мой, нет, я не хочу этого, не хочу!!!
– Успокойтесь. Если и приедет ваш солдат в отпуск, то он только порадуется, что вы остались живы.
Поблескивая слезинками в уголках глаз, Марина посмотрела на меня с надеждой и доверием.
– …Ну вот, а теперь вернемся к нашему разговору. Скажите, сколько было времени, когда вы вошли в подъезд Антонины?
– Около семи или восьми вечера. Может, около половины восьмого. Было еще светло.
– Вы разглядели напавшего на вас человека?
– Нет.
– Я не имею в виду его лицо, скорее всего, он был в маске… Но – рост, фигуру, одежду?
– Нет, ничего.
– Странно!
– Почему? В подъезде ведь не было света.
– Ах, так…
– Да… А потом, пока он меня избивал, я уворачивалась, прикрывалась, старалась спрятать живот… Но все напрасно. Было так больно! Так больно! В какой-то момент я вообще перестала что-то видеть и соображать. Как будто сознание отключилось.
– Да, понятно… Вас нашли только часа через два. Без сознания, это правда. А скажите, Марина – уж извините меня за такой неделикатный вопрос, но между нами, женщинами, – нападавший не покушался на вашу… честь?
– Нет-нет, что вы! Ничего подобного! Он, наверное, был сумасшедший. Маньяк, но не сексуальный. Схватил вот так и сразу, ни слова не говоря, – понимаете, ни слова! – начал избивать. Первый раз в жизни… Первый раз в жизни меня так… И за что?!
Она уже рыдала.
– Ну-ну, Марина, вы же смелая девочка, вы столько крепились… Не стоит плакать, вам надо выздоравливать. Еще один вопрос, Мариночка: куда подевалась ваша сумочка?
– Какая сумочка? – От неожиданности девушка на миг перестала реветь, хотя слезы продолжали стекать по ее узкому личику.
– Ваша, ваша сумочка. Все женщины обычно ходят по улицам с сумочками, дамскими или хозяйственными, редко кто выходит из дому с пустыми руками. Вы ведь шли из института?
– Да-да, верно. У меня был с собой портфель, а не сумка. Студенческий портфель. У нас сессия, я возвращалась с консультации. И портфель несла в руках. Но ведь он не исчез! Его, наверное, нашли и положили ко мне, в машину «Скорой». Потому что вчера мама забрала портфель вместе с остальными вещами. Мама была здесь, она сразу приехала, как только ей из больницы позвонили.
– Ну и прекрасно, значит, ограбить вас тоже не хотели, все-таки одной версией меньше. Что ж, пока у меня больше нет вопросов. Отдыхайте, то есть поправляйтесь, и старайтесь прогнать все-все плохие мысли.
– Спасибо. – Марина чуть помедлила. – Спасибо, Женя.
* * *В неврологическом отделении было тихо-тихо, что, собственно говоря, удивления не вызывало: только что объявили отбой. Перед тем как пристроиться на маленьком кожаном диванчике у входа в Маринину палату, я в последний раз заглянула к ней. Одетая в голубую пижаму, девушка уже полулежала на кровати. В руках у нее была все та же книга, поверх одеяла – симпатичный и явно домашний плед в красную и белую клетку. На прикроватном столике слабо светился ночник.
Кушетка, предназначенная для сиделки, пустовала, хоть на ней и белела разложенная постель.
– А где Зоя? – спросила я.
– Отлучилась на минуту. Кажется, в туалет, – ответила Марина.
– Ну ладно, отдыхай. Если что – я в коридоре, на диване. Я не засну, всю ночь буду настороже.
– Из-за меня? – с благодарностью спросила Марина.
– Да. Чуть что – сразу зови!
А потом я полночи лежала на диванчике в холле, напротив входа в отделение, и томилась.
Было совсем тихо и почти темно – слабый синеватый свет рассеивали под потолком лишь люминесцентные лампы над сестринским постом. Там, уронив голову на сложенные руки, спала дежурная сестра. Из приоткрытых палатных дверей доносились храп и сонное постанывание. Отделение спало.
Но я, как-никак, была на сторожевом посту и поклялась самой себе не спать всю ночь. Глаза мои, однако, слипались. А что, если… совсем ненадолго, на полчасика… Я просто только на секундочку… на полсекундочки… закрою гла…
Что такое?! В районе охраняемого объекта – Марининой палаты – обозначилось едва слышное шевеление!
Скрипнула дверь. Что-то прошуршало. Неуклюжая фигура на цыпочках отошла от палаты Марины, держа под мышкой что-то громоздкое, и, крадучись, начала передвигаться в сторону входной двери.
