Морье Дю - Полет сокола
-- Здесь, герр Туртман, я пожелаю вам всего доброго. -- Я протянул ему руку. -- Дорога, что направо от площади, приведет вас вниз к порта Мальбранче и дальше на север. До Равенны поезжайте берегом, это самый короткий путь.
Герр Туртман и его жена с удивлением уставились на меня: он даже заморгал под своими золотыми очками.
-- Вас наняли гидом и шофером, -- сказал герр Туртман. -- Мы договорились с агентом в Риме.
-- Это недоразумение. -- Я поклонился. -- Я взялся сопровождать вас до Руффано и не далее. Сожалею о причиненном вам беспокойстве.
Я питаю известное уважение к немцам. Они понимают, когда их побили. Будь мой клиент моим соотечественником или французом, он бы разразился обвинениями и жалобами. Но не герр Туртман. Этот поджал губы и, смерив меня взглядом, приказал жене садиться в машину.
-- Как угодно, -- проговорил он. -- Ваши услуги я оплатил вперед. Римской конторе придется возместить ущерб.
Он сел в машину, шумно захлопнул дверцу и завел мотор. Через секунду уже катил через пьяцца дель Дука Карло и вскоре скрылся из виду. И из моей жизни. Я больше не групповод. Не возничий. Я повернулся спиной к доброму герцогу Карло, стоявшему на высоком пьедестале, и посмотрел на юг, на противоположный холм. Дворец герцогов Мальбранче с двумя смотрящими на запад башнями-близнецами словно корона украшал его вершину. Я стал спускаться вниз, в город.
ГЛАВА 5
В полдень пьяцца делла Вита полностью соответствует своему названию. Женщины уже сделали покупки и разошлись по домам готовить второй завтрак. Их сменили мужчины. Когда я добрался до центра города, там собрались толпы мужчин. Лавочники, мелкие торговцы, праздношатающиеся, юноши, пожилые: они разговаривали, сплетничали, некоторые просто стояли и смотрели по сторонам. Таков обычай, так было всегда. Посторонний человек, недавно приехавший в Руффано, мог бы принять их за членов некоей организации, которая собирается захватить город. И ошибся бы. Эти люди и были сам город. То был Руффано.
Я купил газету и, прислонясь к колонне, стал перелистывать страницы в поисках римских новостей. Наконец, мне попались на глаза несколько строчек про убийство на виа Сицилиа.
.
Вчера, перед тем как свернуть на Сполето, мы проезжали Терни. Любой бродяга, отправляющийся из Руффано на юг, в Рим, был бы рад проделать оставшийся путь на грузовике. Водитель, разумеется, уже явился в полицию и опознал тело; к тому же описание убитой разослано во все города страны, чтобы полиция могла сверить его со списками объявленных в розыске. Но что, если убитая женщина не значится в списке? Что, если она просто ушла из дома? Я не мог вспомнить, были у Марты родственники или нет. Конечно же, как только Альдо появился на свет, она целиком посвятила себя моим родителям и с тех пор не расставалась с нами. Она никогда не упоминала ни о братьях, ни о сестрах... Ее привязанность, преданность, вся ее жизнь была отдана нам.
Я опустил газету и огляделся. Ни одного знакомого голоса, даже старого. И неудивительно, ведь я покинул Руффано, когда мне было всего одиннадцать лет. В тот день, когда мы -- я, моя мать и комендант -- уехали в штабной машине, Марта отправилась на мессу. Зная ее привычки, моя мать специально выбрала время отъезда.
-- Я оставлю Марте записку, -- сказала она мне, -- и она поедет за нами со своими вещами. Сейчас у нас нет времени с ними возиться.
Я не понимал, что это значит. Военные постоянно то приезжали, то уезжали. Война кончилась, и все же казалось, что кругом еще больше солдат. Не наших -- немецких. Это было выше моего понимания.
-- Куда комендант нас повезет? -- спросил я мать.
-- Какое это имеет значение, -- уклончиво ответила она. -- Лишь бы уехать из Руффано. Комендант о нас позаботится.
Я был уверен, что Марта очень расстроится, когда вернется домой. Она вовсе не хотела уезжать. Коменданта она ненавидела.
-- Ты уверена, что Марта поедет за нами?
-- Да, да, конечно.
Итак, вперед -- высовываться из штабной машины, отдавать честь, смотреть на пробегающие за окнами места, с каждым днем все меньше думать о Марте, месяц за месяцем выслушивать все больше лжи, видеть все больше уловок. И наконец, забыть, забыть... До третьего дня...
Я перешел через площадь и остановился у церкви Сан Чиприано. Она была закрыта. В полдень все церкви закрыты... В мои обязанности групповода, помимо прочего, входило примирять туристов с этим фактом. Теперь и мне нужно было чем-то занять время до часа открытия.
И вдруг я увидел человека, которого знал. Он с группой приятелей стоял на площади -- косоглазый малый с длинным, узким лицом. Он почти не изменился и в старости выглядел так же, как в сорок пять. Это был сапожник с виа Россини, время от времени он чинил нам обувь. Его сестра Мария служила у нас кухаркой и дружила с Мартой. Он и его сестра, если она еще жива, наверняка поддерживают с ней отношения. Вопрос был в том, как подойти к нему, не выдав себя. Не сводя с него глаз, я закурил еще одну сигарету.
Но вот беседа закончилась, и он двинулся с места. Но не вверх по виа Россини, а влево от площади, по виа деи Мартири и затем свернул в боковую улочку. Чувствуя себя детективом из полицейского романа, я пошел за ним. Идти приходилось медленно -- он то и дело останавливался, чтобы перемолвиться со знакомыми; и мне из опасения привлечь к себе внимание приходилось наклоняться, делая вид, будто я завязываю шнурок ботинка, или озираться вокруг, словно заблудившийся турист.
Он пошел дальше и в дальнем конце узкой улочки свернул налево. Когда я с ним поравнялся, он стоял на верхней ступени крутой лестницы у небольшой часовни Оньиссанти. Ступени почти вертикально спускались на расположенную внизу виа деи Мартири. Он посторонился, давая мне пройти.
-- Извините, синьор, -- сказал он.
-- Прошу прощения, синьор, -- ответил я. -- Я впервые в Руффано и шел, куда глаза глядят.
Взгляд его косых глаз всегда приводил меня в замешательство: я не знал, смотрит он на меня или нет.
-- Лестница Оньиссанти, -- сказал он, показывая рукой на ступени. -Часовня Оньиссанти.
-- Да, -- сказал я, -- вижу.
-- Вы хотите осмотреть часовню, синьор? -- спросил он. -- Ключ у моей соседки.
-- В другой раз, -- возразил я. -- Не беспокойтесь, прошу вас.
-- Никакого беспокойства, -- заверил он меня. -- Соседка сейчас должна быть дома. В сезон она открывает часовню в определенные часы. Сейчас это ни к чему.
И прежде чем я успел его остановить, он крикнул в окно небольшого домика перед часовней. Окно открылось, и из него высунулась голова пожилой женщины.
-- В чем дело, синьор Джиджи?
Джиджи, так и есть. Именно это имя было на вывеске сапожной мастерской. Нашей кухаркой была Мария Джиджи.
-- Посетитель желает осмотреть часовню, -- крикнул он и стал ждать, пока женщина спустится вниз.
Окно с шумом захлопнулось. Я чувствовал себя незваным гостем.
-- Прошу прощения за беспокойство, -- сказал я.
-- К вашим услугам, синьор, -- ответил он.
Я был уверен, что косые глаза внимательно меня рассматривают. Я отвернулся. Через несколько секунд дверь открылась и появилась женщина со связкой ключей в руках. Он отперла дверь часовни и знаком предложила мне войти. С притворным интересом я смотрел по сторонам. Главной достопримечательностью часовни были восковые скульптуры святых мучеников. Я помнил, как меня приводили сюда в детстве и служитель отчитал меня за то, что я хотел потрогать их руками.
-- Великолепно, -- заметил я, обращаясь к наблюдавшей за мной паре.
-- Таких больше нигде нет, -- сказал сапожник и, о чем-то вспомнив, добавил: -- Синьор сказал, что он не из Руффано?
-- Нет, -- сказал я. -- Я приехал из Турина.
Инстинкт подсказал мне назвать родной город отчима, где умерла моя мать.
-- Ах, из Турина. -- Казалось, он был разочарован. -- У вас в Турине нет ничего подобного.
-- У нас есть плащаница, -- возразил я, -- плащаница, в которую был завернут Спаситель. На ней до сих пор сохранились следы священного тела.
-- Я этого не знал, -- виновато заметил он.
Какое-то время мы молчали. Женщина звякнула ключами. Я снова почувствовал на себе взгляд сапожника и немного смутился.
-- Благодарю вас, -- обратился я к ним обоим. -- Я увидел вполне достаточно.
Я протянул женщине двести лир, и она спрятала их в карман широкой юбки. Затем пожал сапожнику руку и еще раз поблагодарил его за любезность. Спускаясь по лестнице Оньиссанти, я почти не сомневался, что они смотрят мне вслед. Возможно, я кого-то или что-то им напомнил, хотя что общего могло быть между мужчиной из Турина и десятилетним мальчуганом.
Я вновь направился в сторону пьяцца делла Вита и на виа Сан Чиприано, в нескольких шагах от церкви, заметил небольшой ресторан. Я позавтракал, выкурил сигарету, но в голове у меня по-прежнему не было никаких планов. Ресторана этого я не помнил, он был новый и, видимо, пользовался популярностью, поскольку вскоре все столики оказались занятыми. Повинуясь смутному беспокойству, я вынул сложенную газету и поставил ее перед собой, прислонив к графину с вином.
