Андрей Кивинов - Боль. Нестерпимая боль
– Миша, выбей окошко, задохнёмся.
Петров вышиб подвальное оконце.
– Кошмар!
Кивинов снял последнюю коробку и застыл как вкопанный. На полу в луже крови лежало какое-то месиво, когда-то бывшее человеком. От головы осталось одно сплошное бурое пятно.
– Кто ж его так? Невероятно! Хорошо хоть сразу нашли, через неделю бы уже гнить начал.
У Кивинова зачесались ноги. Подвальные блохи. В подвал заглянул Соловец.
– Ну что там?
– Мокруха, Георгич.
– Давайте сюда, здесь кое-что есть.
Петров с Кивиновым второго приглашения ждать не стали – блохи начинали подниматься выше.
– Смотрите, – сказал им Соловец, когда опера вылезли. От подвала тянулся след из кровяных капель, вверх по лестнице и на второй этаж. Стены подъезда тоже были все в кровавых мазках.
– Пошли!
След обрывался у обшарпанной двери. Соловец нажал звонок. Тишина. Он приложил ухо к двери и прислушался. Затем стукнул кулаком в дверь.
– Ломай!
Петров отошёл на пару шагов и, прыгнув, ударил ногой в замок. Картонная дверь вылетела с первого удара.
Кивинов заскочил в квартиру. Петров с Соловцом следом. Кровь была повсюду – на полу, на обоях, на мебели.
– Сюда!
Кивинов опустил руку с пистолетом. В одной из комнат на тахте спокойно похрапывал мужик. В этой комнате, говоря языком протокольным, первоначальная обстановка нарушена не была. Соловец ткнул мужика.
– Вставай, вредно днём спать.
Мужик шевельнулся и приоткрыл глаза. Затем сел на тахте и почесал грудь.
Наличие в квартире посторонних людей абсолютно его не удивило.
– Чего надо?
Мужику было лет тридцать, трёхдневная щетина и опухшие красные глаза говорили о том, что он сейчас в крутом запое. Под ногами перекатывались пустые флаконы жидкости для обезжиривания.
Петров не стал объяснять мужику, что именно им надо. Он схватил его за майку, вытащил в коридор и, ткнув его носом в кровь, спросил: – Что это?
Тот посмотрел немного на кровавые следы и сел на табуретку.
– Дай закурить.
– Я тебя спрашиваю – что это?
– Да не знаю я. Уснул – всё в порядке было. Вы чего, менты, что ли?
Соловец шарнул ладонью по затылку мужика.
– Не проспался ещё, да? Я тебя сейчас быстренько разбужу. Кто это сделал, кто?
– Да пошёл ты, не помню я ничего.
– Миша, давай орла этого в УАЗик, поехали в отдел. Нам тут больше делать нечего. Сейчас прокуратура приедет. Они труп оформят, а участковые обход сделают. Впрочем, ладно, ты дождись их здесь, а мы поехали. Смотри, чтобы в подвал никто не лазал.
В отделении мужик протрезвел. Кивинов налил ему пива, и тот немного поправил здоровье.
– Давай, Коля. В поганую ты историю влип. У тебя в квартире убийство произошло, а кроме тебя там никого. Понимаешь, чем пахнет?
– Да вы что, мужики? Не убивал я никого. Правда, когда уснул, всё в порядке было, клянусь. Я же работяга, зачем мне кого-то убивать?
– Где работаешь?
– На Кировском, Только сейчас в отпуске бессрочном, четвёртый месяц уже. Работы нет, платят пособие по четыре штуки в месяц. Жену в деревню отправил, к матери.
– А пьёшь на что?
Николай замялся.
– Квартиру сдаю иногда.
– Вот видишь, Коля, ты работяга, не судимый, и век бы в милицию не попал, да вот сейчас влип круто. Прокуратура тебя точно закроет. А в тридцать пять лет в первый раз на кичу попасть тяжело будет. Тебе это надо? Ты себе помочь не хочешь, а мы тебе что должны? Да тебя подставили под статью с чистой совестью, а ты кого-то выгораживаешь. Слышь? Тогда так и скажи. Мы тебя пока не просим на протоколе расписываться. Вместе потом решим, что записать. Я тоже думаю, не твоих рук это дело, ты здесь крайний, пойми.
Коля тёр лоб.
– А не помнишь ты потому, что думаешь, что тебя это не коснётся. Отсидеться хочешь, моя не знаю ничего! Не получится! Дурак, ведь тебя следующего грохнут! Ты жив, пока здесь сидишь! Там же не люди были. Показать, что с мужиком сделали, показать? Ну, говори!
– Ладно, семь бед – один ответ. Что я, из-за кого-то на нары пойду? Козлы. Зачем я их пустил?
– Рассказывай.
– Квартиру они у меня снимали.
– Кто они?
– Четверо из Свердловска. Молодые. Я им второй раз сдаю. Не знаю, что тут в городе делают. Позавчера снова приехали, на недельку попросились. Я их как-то на Ветеранов видел, они колпаки крутили, ну, знаете, с шариком.
– Знаю.
– Старшего Максимом звать, рыжий такой, ещё одного – Босс, а других не знаю как. В прошлый раз только Макс с Боссом были.
– Что сегодня было?
– Не помню я, честно. Мы с утра вместе выпили, они угостили. Потом я ещё принял. Они туда-сюда ходили, бегали. Потом я уснул, а вы разбудили. Поверьте, ну не знаю я, кого они грохнули. Я вам сначала боялся говорить, они шальные какие-то, испугался. Бывало, Макс придёт, глаза навыкате, чушь несст, как будто заговаривается, а потом за нож схватится и давай стену тыкать, орать, как псих, хотя вроде и не пьяный.
– Сколько лет ему?
– Не знаю, на вид – восемнадцать-двадцать.
– Где его найти можно?
Коля пожал плечами.
– Не знаю, честно, не знаю. Я даже фамилии его не знаю. Из Свердловска. Всё, больше ничего не рассказывал.
– Думай, Коля, думай. Он же псих, он вернётся, он тебя достанет!
– Сейчас, что ещё? О, вспомнил. Он, в прошлый раз когда приезжал, бабе одной звонил, кажется, в Гатчину, мне потом счёт с АТС пришёл. Он дома где-то валяется, если не выкинул.
– Понял. Когда это было, вспомни точнее?
– Сейчас июнь? В апреле он приезжал, а звонил, кажись, в десятых числах.
Соловец переглянулся с Кивиновым. Взгляда было достаточно. Кивинов уже бежал на выход из отделения. До телефонного узла было полчаса езды. Он поймал в дежурке водителя Сердобойцева, и через минуту машина неслась по Стачек.
Рыжий Макс. Из Свердловска. Пропавшие водители. Васильев в тюрьме. Убитый в подвале. Анна Петровна. Пошла раскрутка, пошла! Азарт. Бешеный. Вижу цель! Игра, охота ничто по сравнению с этим азартом. «Я достану тебя! К чёрту теории, я пробью эту стену! Давай, жми, жми! Это не надо обществу, это не надо начальству, это надо мне!»
– Георгич, это точно в Гатчине. Записывай адрес. Я сейчас вернусь и рванём туда!
Через полчаса Кивинов вернулся с узла. Опера снова сели в машину и понеслись в область.
– Только бы повезло. Если сдёрнут из города, тогда всё – «глухарь». Ну, составим фоторобот этого Макса, а дальше что? Он в Питере уже не появится.
– Да, тут как подфартит.
Каразия с Дукалисом сидели сзади. Дукалис обтирал тряпкой смазку с автомата, а Каразия курил, пуская дым в открытую форточку.
– Мы рановато приедем. Он что, сразу туда побежит? Он же в крови весь, отсидеться должен.
– Подождём до утра, если понадобится. Завтра отоспимся.
– Я завтра по району дежурю.
– Что делать, Толян? Мы же фанаты.
– Подъезжаем. Ищите улицу. Я Гатчину совсем не знаю. Красный проспект или улица.
Через пять минут машина остановилась возле небольшого кирпичного домика. Частный, скорее всего.
– Как бабу звать?
– А я откуда знаю? На АТС имён нет. Фамилия – Комарова.
– Что будем делать? Надо на разведку сходить.
– Давайте я, – сказал Каразия. – Тут цыган много, а я похож.
Он широко улыбнулся золотым ртом.
– Давай, мы по углам страхуем. Эдик подошёл к двери и постучал.
– Кто там? – раздался женский голос, и в глазке замелькала чья-то тень.
– Дорогая, Марцинкевича где найти, цыгана? Где-то рядом живёт.
Двери распахнулись. На пороге стояла девушка лет двадцати в блузке и лосинах.
– Это через дом, вон туда, – махнула рукой девица. Эдик придержал дверь ногой.
– Тихо, милиция. Кто ещё дома?
Кивинов с Дукалисом уже стояли на пороге.
– Никого, а что случилось? В чём дело?
– Есть тема, давай зайдём.
– Проходите.
Дукалис, выставив автомат, уже осматривал комнаты.
– Ты с кем живёшь?
– С предками.
Кивинов осмотрелся. Ничего домик. Мебель финская, люстры хрустальные, золочёные зеркала. Неплохо для Гатчины.
– Тебя как звать?
– Мариной.
– Мариша, я надеюсь, мы найдём общий язык. К тебе лично претензий нет. Но нас один дружок твой интересует – Макс. Из Свердловска. Как насчёт вспомнить?
– Я почему-то сразу подумала, что из-за него.
– Почему?
– Он звонил сегодня.
– А ну-ка, поподробнее.
– Да ну, козёл какой-то. Я с ним случайно познакомилась, на концерте «Алисы», в марте. Тогда всё равно было, кто рядом с тобой, откуда. Фанатизм, возбуждение.
– Переспали, конечно?
– Это к делу не относится. Потом он мне пару раз звонил, встречались. Но мне он не понравился. Какой-то чокнутый, да и гумозный.
– Какой?
– Ну, гумозный, чмошник. Грязный, противный. Я его отшила, но он всё равно звонил, потом пропал куда-то. А сегодня снова позвонил. Я ему сдуру сказала, что предки на югах, а он приехать напросился. Я не разрешила, но, думаю, он приедет. Какой-то возбуждённый весь, как ужаленный.
