Анна Владимирская - Скелет в шкафу
– Очень вкусно! Невероятно вкусно! – замахал руками д’Артаньян. – После такой еды все проблемы отступают…
– А что, есть проблемы? – поинтересовался чуткий Атос.
– Да нет. Это скорее странность, чем проблема… – раздумчиво проронил Поташев.
– Так, давай, не тяни кота за все подробности, рассказывай! Аудитория у твоих ног! – Худаня был нетерпелив и хотел поскорее услышать историю Алексея, поскольку знал, что тот, словно магнит, притягивает к себе всевозможные шарады. Вероятно, это происходило потому, что у архитектора была склонность к распутыванию всевозможных непростых ситуаций. Судьба подсыпала их д’Артаньяну щедрой рукой.
Алексей поделился с друзьями странной историей, происшедшей в поместье «Озерки». Он рассказал не только о неожиданном мертвеце в шкафу, но и о том, как повел себя нынешний хозяин поместья, Топчий – заказчик архитектурного бюро Поташева. По свежим следам, после услышанного от матери, он обрисовал всю картину, объяснив, кому принадлежало поместье в девятнадцатом веке. Алексей даже подробно остановился на семье Мавродиных и поведал об их фамильном гербе с отрезанной головой мавра. Словом, история получилась вполне увлекательная и даже захватывающая, если бы не один нюанс… Все это происходило не в книгах и не в кино, а в жизни Поташева.
Друзья призадумались. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы ограничиться примитивным «ну, ты даешь, старик!».
Их другу, Алексею, предстояло сдать объект к Рождеству. До праздника оставалось всего ничего. В воздухе уже растворилось предчувствие Нового года, а следом и Рождества. На лицах горожан было написано ожидание новогодних праздников и каникул. Кстати, сегодня Белогор как раз собирался обсудить с друзьями совместную встречу Нового года, а затем возможный выезд куда-нибудь. Но теперь стало понятно, что мысли Алексея занимает совсем иное. А без него компания будет неполной.
Первым решил высказаться Худаня. Его журналистский запал часто прорывался в желании помочь.
– Леш! А давай я напишу «заметку про нашего мальчика», я имею в виду Топчия. Особенно после того, как он по-хамски вел себя на «Неделе открытых погребов». Я не сомневаюсь, что нарыть на него можно кучу всякого разного. Алкогольный бизнес, он… Ну, вы сами понимаете…
– Смысл? – спросил немногословный Стоян.
– Смысл в том, чтоб ему некогда было катить бочку на Лешку и чтобы у него голова болела из-за собственных забот. Черный пиар, – объяснил Артем.
– А ты не боишься, что он сообразит, что это как-то связано с нашим другом, и совсем ему кислород перекроет? – заметил осторожный ресторатор.
– Так что ж, по-твоему, нам сидеть сложа руки? – надулся журналист.
– Никто не предлагает сидеть сложа руки, – спокойно парировал Рост, – просто нужно подумать и выбрать оптимальное решение. Такое решение, в результате которого Алексею было бы комфортно продолжать работу, а его заказчику стало бы невыгодно ссориться со своим архитектором.
– Может, кто-нибудь хочет услышать мое мнение? – с усмешкой спросил Поташев.
Друзья посмотрели на него несколько обескураженно. В их взглядах читалось: «Мы же о тебе беспокоимся! Пытаемся помочь! Ты разве не видишь?»
– Я уже принял промежуточное решение. Завершением объекта будет заниматься Настя Аликова, она умеет утрясать вопросы с самыми скользкими клиентами. А там посмотрим…
– Это правильное решение, – одобрил Алексея ресторатор. – Как говорил Троцкий: «Ни мира, ни войны, армию распустить».
– А сдавать объект тоже помощникам поручишь? – спросил журналист, знающий все тонкости архитектурного бизнеса.
– Я знаю Аликову, она толковая барышня, ей можно и сдачу объекта доверить, – вставил свои пять копеек директор строительной фирмы Стоян.
– Через Настю до меня будут доходить «сводки с фронтов», и если все пойдет нормально, то я, может быть, приеду на торжественное событие – сдачу зáмка под ключ.
– Это разумно! – согласился Портос и добавил: – А что ты думаешь о скелете в шкафу? Есть какие-то соображения?
– Нет. – Алексей развел руками. – Слушай, ты не возражаешь, если я похожу?
– Походи, разве ж тебе запретишь? – пожал широкими плечами Белогор.
«Похожу» в данном случае означало, что Поташев вознамерился взобраться на ту металлическую конструкцию, которая им же была спроектирована и напоминала арки готического собора. Вся составная часть каркаса имела засечки, которые вполне могли сойти за ступени. Высшая точка в арочной конструкции находилась на высоте трехэтажного дома. Именно туда и устремился архитектор, стараясь не держаться руками за вертикальный изгиб металла.
Друзья, задрав головы, молча наблюдали за восхождением д’Артаньяна.
Из всей четверки один только Портос знал, что Алексей с детства патологически боится высоты и именно поэтому решил заниматься альпинизмом. На его счету – покорение нескольких горных вершин. Поташев приучил себя идти навстречу своему страху. Но было то, чего не знал даже друг детства – Валера Белогор. Когда у д’Артаньяна случались периоды депрессии, когда служебные и личные обстоятельства складывались в узел неразрешимых противоречий, он пытался решить проблему порцией адреналина. Помогала езда на высокой скорости по безлюдной загородной трассе, поход на захватывающий футбольный матч или, как сейчас, подъем на какую-то верхотуру, куда залезть – а особенно слезть – было делом совсем не простым. Но зато адреналин начисто выбивал из организма архитектора тревогу, тоску и самоедство. Пока Алексей сидел на верхней точке аркады, его друзья за итальянским десертом – тирамису и кофе – обсуждали планы на Новый год. Где гулять, было понятно: у Белогора, в одном из его сетевых ресторанов. Оставалось только решить, куда ехать на зимние каникулы. Из-за того, что Поташеву нужно к Рождеству сдавать объект, зáмок алкогольного магната, первоначальный план – поехать вчетвером кататься на лыжах – похоже, придется отменить. Ехать же без Алексея друзьям не хотелось.
Д’Артаньян сидел на верхотуре и думал о том, что привычный способ убежать от проблем на сей раз не сработал. И дело было вовсе не в Топчие и не в этом злополучном скелете в шкафу. Дело было в Лизе. Сколько бы он ни гнал от себя мысли о ней, они возвращались с навязчивостью, с которой он никак не мог справиться. Алексей устроился на самом верху, свесив ноги с двух сторон железной дуги, опираясь спиной о верхнюю часть арки, укрепленную бетонным каркасом. Он разместился в самом неудобном для размышлений месте, но мысли о Лизе были настолько важными и личными, что ему просто необходимо было побыть одному.
Вскоре он спустился с арочного пролета, выпил с друзьями на посошок и отправился домой, в холостяцкую квартиру. Лежа в темноте, он продолжал думать о ней, представляя себе, чем она может быть занята. Так и заснул, пожелав себе, чтоб она ему приснилась…
Поташев спал, и ему снилась картина Иеронима Босха. «Извлечение камня глупости» или, как она еще называлась, «Операция глупости».
Почему-то во сне он вспомнил, что видел эту картину в музее Прадо в Мадриде.
На первый взгляд в этом произведении была изображена обычная, хотя и опасная операция, которую хирург проводил почему-то под открытым небом, водрузив себе на голову воронку. В качестве пациента Поташев увидел себя. Это ему делали трепанацию черепа и извлекали «камень глупости». Во сне ему было совсем не больно. Наоборот, его разбирало любопытство. Он глядел на женщину, ассистентку хирурга, у которой на голове лежала книга. Как понимал спящий Алексей, это был символ невежества, демонстративная лженаука. Ему во сне вообще все символы и шарады Босха казались совершенно очевидными. Если в жизни он ломал голову над загадочными картинами нидерландского гения и чаще всего не находил ответов на свои вопросы, то во сне все было так ясно, что Поташев просто наслаждался своим пониманием мастера северного Возрождения.
Перевернутую воронку, надетую на голову хирурга, архитектор толковал так, что хирург был совсем не специалистом в своей области и, пожалуй, вместе с «камнем глупости» мог вырезать пациенту и часть мозга, но Поташева собственное здоровье во сне почему-то совсем не тревожило. Он вспомнил, что голландское выражение «иметь камень в голове» означало «быть глупым, безумным, с головой не на месте». Во сне, как и на картине, вопреки ожиданиям извлекался не камень, а цветок, и это слегка озадачило спящего Алексея. Он присмотрелся к цветку повнимательнее – это оказался тюльпан. Но, в отличие от того, что было изображено на картине, хирург не удалял тюльпан из головы пациента, а, полюбовавшись на него, зашивал его обратно больному в голову. Здесь и таилась разгадка – тюльпаны больше всех прочих цветов любила Лиза Раневская. Из этого следовал очевидный для Поташева вывод, что он пытается удалить из своей головы воспоминания о Лизавете, но это невозможно, поскольку они в его голову зашиты весьма прочно.
