Евгений Сухов - Закодированная месть
– Еще к каким-нибудь должникам?
– Ха-ха! Опять вы шутите. Хвалю! Одно время мне пришлось стажироваться в Оксфорде, так могу вам заметить, что у вас типично английский юмор. Посмеялся бы вместе с вами, но, увы, пора откланяться. Если у вас возникнут какие-то вопросы, то всегда буду рад вам помочь. – Вытащив из кармана визитку, он сунул ее в ладонь обескураженному Никодиму. – Любить меня не обязательно, но вот жаловать рекомендую… Это для вашего собственного блага, завтра жду вас в ресторане «Адмирал» в семь часов вечера, – и мягко прикрыл за собой дверь.
Еще через секунду по бетонным ступеням зазвучали его бойкие удаляющиеся шаги.
Отодвинув штору, Никодим Панкратов посмотрел во двор, где у бордюра под самыми окнами припарковался серебристый «Ренджровер». При появлении Аркадия Юрьевича задняя дверь стремительно распахнулась, и из нее проворно выскочил крепкий молодой мужчина лет тридцати в просторной легкой одежде и предупредительно распахнул перед ним дверь. Другой, стоявший в нескольких метрах от машины, зорко посматривал по сторонам, а когда задняя дверца захлопнулась, быстро занял переднее пассажирское кресло.
Явно не уголовники, в них просматривалась отменная выучка, какую можно заполучить только в серьезных государственных структурах. Ни одного неверного движения, пытливыми взглядами цепляли каждый угол, где могла бы таиться хотя бы малейшая опасность. Видно, воровское сообщество весьма дорожит этим тщедушным, если определило его в охрану столь подготовленных людей.
И все-таки почему не дает знать о себе Жанна? Никодим потянулся к телефону, но потом раздумал. Пусть лучше позвонит сама…
Оставалось непонятным, каким образом он узнал о его нехитрых комбинациях с американскими банками. Ведь он держал их в строжайшем секрете. Это можно было сделать, только проникнув в базу данных его компьютера. Этот очкарик не такой уж и простодушный, как может показаться на первый взгляд.
Жанна появилась вечером, когда серый сумрак плотным туманом уже окутал близлежащие дома и через сгустившуюся мглу маячками рассеянного света стали робко пробиваться вспыхнувшие уличные фонари. Небрежно сбросив ему на руки легкий плащ, она прошла в комнату и, плюхнувшись в кресло, включила телевизор. Подошедший Никодим вытянул из ее ладони пульт и, нажав на красную кнопку, прервал жизнерадостный голос ведущего какой-то юмористической программы. Парень был талантлив: даже из собственных похорон способен был организовать жизнерадостное шоу.
– Почему? – недоуменно подняла Жанна потемневшие глаза.
– А ты считаешь, что нам не о чем поговорить?
– Знаешь, я сегодня за целый день так наговорилась, что у меня нет желания даже шевелить языком. Сначала была полиция, все чего-то выспрашивала, чего-то подозревала… Насилу отвязались, потом заявились братки, все пугали…
– Они приходили и ко мне.
– Не удивлена, им до всего есть дело. И чего же они от тебя хотели?
– Чтобы я вернул им деньги, которые у них украли.
– Это в их духе. Почему они не просят денег у тех, кто действительно их ограбил?
– Я так и сказал.
– И что они тебе ответили?
– Сказали, что у меня получится лучше.
– Надеюсь, ты меня ни в чем не обвиняешь?
– Нет, – ответил Никодим после некоторой паузы.
– Ну и слава богу, а то целый день меня только и обвиняли.
– Это правда?
– Что ты имеешь ввиду? – повернула Жанна свою пригожую головку. В крупных, величиной со сливу глазах, темных, как июльская ночь, промелькнуло опасение, тотчас сменившееся на показное недоумение.
– Что у тебя хотят отнять квартиру?
Поднявшись, Жанна подошла к Никодиму и крепко прижалась к его груди.
– Значит, ты обо мне беспокоился? Я знала, что небезразлична тебе и что ты меня не бросишь. Мне очень одиноко, только сейчас я по-настоящему поняла, что у меня, кроме тебя, никого нет. – Девичья грудь упруго уперлась ему в живот, буквально прожигая кожу через тонкую блузку, и накатившая нежность накрыла его с головой, заставив позабыть о тревогах прошедшего дня. Обхватив девушку руками, он притянул ее к себе, почувствовав волнующие овалы ее ног, теплоту тела. Самое время забыться в любящих объятиях, тогда все произошедшие события будут казаться мелкими и незначительными. Никодим осторожно потянул блузку вверх, но Жанна – нежная и мягкая какую-то минуту назад – вдруг неожиданно воспротивилась.
– Не нужно…
– Почему? День был непростой, нам нужно забыться.
– Давай не сегодня. Я действительно очень устала.
– Как скажешь, – сдался Никодим, разжимая объятия. – Отдыхай, у меня сейчас будут кое-какие дела.
– Ты мне поможешь… с деньгами?
– Да.
– Я на несколько дней поеду к маме. Ты не будешь на меня сердиться?
– За что? – невольно удивился Панкратов. – Маму забывать нельзя.
– Ты очень славный. Не буду тебе мешать. Пойду спать.
Глава 5
Следователь Бубнов, или Укус варана
Едва капитан Полуянов вошел в кабинет, как из дежурной части раздался звонок:
– Федор, только что ограблен обменный пункт на Дмитровском шоссе.
– Что-то серьезное?
– Да. Пропало двести пятьдесят тысяч долларов.
– Ничего себе! Кто сообщил?
– Женщина, кассир этого обменника.
– Все понял, – отозвался Полуянов, – уже выезжаем! – Положив телефонную трубку, обратился к оперативникам, смотревшим на него в ожидании: – Ну, чего сидим? Едем!
В сопровождении двух оперативников капитан Полуянов подъехал к обменному пункту, у дверей которого стоял полицейский «УАЗ», прибывший несколькими минутами ранее. Водитель сидел за рулем и, теребя губами сигарету, глубокомысленно посматривал куда-то вдаль. Тридцатилетний старший лейтенант с круглым лицом, будто бы пострадавшим от ботокса, стоял у дверей обменного пункта и беседовал с двумя девушками, видно, кассиршами. Первая была шатенка с длинными волосами, а вторая – короткостриженая брюнетка с узенькой талией и худенькими плечами. Лицо у полицейского выглядело озороватым, но по подчеркнутому вниманию, с которым он обращался к свидетельницам, несложно было определить, что девушки вызывают у него неподдельный мужской интерес. Особенно занимательна была блондинка с крепкими, чуток полноватыми бедрами. Его внимание вполне было оправданным – служба протекала однообразно, наступивший день в точности напоминал предыдущий, с той лишь разницей, что число правонарушений оставалось неизменным. И общение с противоположным полом случалось не столь часто, как того требовала мужская природа. Была бы его воля, так он так и простоял бы с девушками все свое дежурство. Одна беда – имеется начальство, которое без конца гоняло его по району в поисках преступников, не давая возможности коротать в любезностях вечерок.
Девушка с крепкими бедрами, видно, находившаяся под впечатлением случившегося, что-то оживленно рассказывала, энергично размахивала руками, чем напоминала потревоженную ураганом мельницу. Заметив приближающихся оперативников, старший лейтенант принял должный официальный вид. Глядя на него, охотно верилось, что полицейские будни его интересуют куда больше, чем высокая женская грудь, строптиво выпиравшая через полупрозрачную блузку.
– Старший лейтенант, позволь мне продолжить, – подошел Федор Полуянов.
– Конечно, товарищ капитан! Мне тут еще нужно по одному адресу съездить… Хотя тут дело непростое…
– Разберемся, не в первый раз! – Проводив удаляющегося старшего лейтенанта долгим взглядом, Полуянов представился, обратившись к девушкам: – Уголовный розыск, капитан Полуянов. А вас как, простите, зовут?
– Меня Жанна, – отвечала шатенка с полноватыми бедрами и, показав на брюнетку, находившуюся рядом, добавила: – А ее Клара.
– Что у вас тут произошло?.. Ограбление?
Прямая линия губ брюнетки поломалась в кривую линию, отчего она потеряла часть природного очарования, сделавшись несколько старше, и негромко произнесла:
– У нас не было никакого ограбления.
В детстве Федор Полуянов учился в музыкальной школе игре на баяне. Помнится, на городских конкурсах неизменно занимал призовые места, и родители, будучи профессиональными музыкантами, не без основания полагали, что отпрыск достойно продолжит семейные традиции. Однако их чаяниям осуществиться было не суждено: во время игры в футбол с дворовыми ребятами он сломал на правой руке указательный палец. Проходив с гипсом четыре недели, Федор неожиданно охладел к баяну и более к нему не притрагивался. С тех самых пор инструмент пылился в углу его комнаты некоторым напоминанием о славных детских победах.
Однако стопроцентный слух никуда не подевался и всегда был его союзником в беседах со свидетелями и подозреваемыми, подмечая малейшие интонации разговора. В высоком голосе свидетельницы послышалась откровенная фальшь, выпиравшая даже из девичьих подмышек, отчего у Полуянова, как у человека музыкального, уши свернулись в узкие трубочки. Идущий от девушки обман можно было сравнить со звуком, исходящим от скрипки Страдивари, струны которой теребит раздосадованный медведь.
