Мэри Стюарт - Девять карет ожидают тебя
— Извините, но вы сказали: «Je suis anglaise?» Вы правда англичанка?
— Да.
— Какое облегчение!
Он смотрел на меня сверху вниз. Очень крупный молодой человек в шортах цвета хаки и ветровке, без головного убора на копне густых светлых волос. Голубые глаза и смуглое лицо. На загорелых руках и ногах под лучами солнца сверкали волосы, бледные, как ячмень в сентябре. Он залез во внутренний карман и достал старый потрепанный конверт.
— Вы не могли бы мне помочь, как вы думаете? У меня тут целый список нужных вещей, и я гадал, каким бы способом мне их купить. Мой французский не существует, а у вас такой отличный…
Я сказала твердо:
— Может, он так для вас звучит, но он ничто для месье Гаруэна.
Я отправила аптекарю сияющую улыбку, на которую он не отреагировал, и опять повернулась к англичанину, который продолжал говорить.
— Во всяком случае он дает очевидные результаты, — и он указал на мои свертки.
— Не поверите, как мне ради этого приходится биться. Но, конечно, помогу, если смогу. Покажите список.
Англичанин с облегчением от него отделался.
— Ужасно хорошо с вашей стороны разрешать мне себя беспокоить. Обычно приходится бить себя в грудь, как Тарзан, и показывать пальцем.
— Отчаянный вы человек, отдыхать здесь, не зная ни слова на французском.
— Я здесь работаю.
— Наемный убийца?
— Простите?
— Список наводит на размышления. Бинты — три, полтора и один дюйм, пластырь, эластичный бинт, мазь от ожогов, борная кислота… Вы забыли зонд.
— Зонд?
— Доставать пули.
Он засмеялся:
— Я всего-навсего лесник. У меня избушка на высоте четырех тысяч метров и я подумал, что нужна аптечка первой помощи.
— Намерены вести такую опасную жизнь?
— А кто знает? К тому же я — убежденный ипохондрик. Не могу быть счастливым, пока не окружу себя термометрами, пилюлями и таблетками.
Я посмотрела на шесть с лишним футов мощных костей и мускулов.
— Да. Сразу видно, что вам нужно беречь себя. Вы действительно хотите, чтобы я все это попыталась перевести?
— Пожалуйста, будьте так добры, хотя единственное, что мне, скорее всего понадобится, это последний пункт, в крайнем случае я могу попросить это сам.
— Коньяк? Да, действительно.
Я повернулась к аптекарю и приступила к изматывающей процедуре: простыми словами и жестами я описывала предметы, названия которых я знала не хуже его. Месье Гаруэн обслуживал меня с редкостным терпением, иногда прямо переходящим в озлобление. Я дважды использовала улыбку, как amende honorable, и поклялась себе не делать этого снова, поэтому мы перешли к формальной вежливости, которая довела нас до предпоследнего предмета в списке. Вот мы и закончили. Англичанин, отягощенный достаточным количеством таблеток и пилюль, чтобы удовлетворить самый тяжелый случай malade imaginaire, встал в дверях и пропустил меня вперед на солнечный свет. Когда я собрала собственные свертки и собралась уйти, раздался голос фармацевта, сухой, как шорох мертвых листьев.
— Вы забыли капли мадам де Валми.
Он протягивал сверток через прилавок.
Когда я вышла на улицу, молодой человек спросил с любопытством:
— Что его гложет? Он грубил? Простите, но вы такая… розовая.
— Да? Сама виновата. Нет, не грубил. Я глупая и получила по заслугам.
— Уверен, что не так. И благодарю вас самым диким образом за помощь. Я бы никогда не справился сам. — Он улыбнулся. — А еще мне надо купить коньяк. Может, поможете?
— Вы вроде сказали, что можете попросить его сами.
— Я… Надеялся, что вы пойдете со мной и разрешите чем-нибудь вас угостить, чтобы отблагодарить за все хлопоты.
— Вы очень милы, но нет необходимости…
Он взглянул умоляюще через охапку свертков.
— Пожалуйста. Кроме всего прочего, здорово было бы поговорить по-английски.
Я неожиданно представила, как он сидит в своем домике на горе, окруженный таблетками, пилюлями и термометрами, и ответила:
— С удовольствием.
Он засветился.
— Сюда? Все равно нет выбора, это, кроме «Смелого Петуха» — единственное место на мили.
Бистро раскинуло веселый тент рядом с аптекой. Внутри было темно и не особо привлекательно, но на улице стояли три металлических столика с ярко красными стульями и два маленьких стриженых дерева в голубых кадках. Мы сели на солнце.
— Что будете пить?
— Как вы думаете, они подают кофе?
— Наверняка.
Он оказался прав, кофе принесли в больших желтых чашках с тремя упакованными прямоугольниками сахара на каждом блюдце. Теперь, когда мы оказались в кафе в более менее формальной обстановке, мой компаньон восстановил весьма английскую застенчивость. Он сказал, интенсивно взбалтывая кофе:
— Мое имя Блейк. Вильям Блейк[1].
И посмотрел на меня со следами вызова.
— Совсем не плохое имя. Я всего лишь Белинда Мартин, можно просто Линда.
Он улыбнулся:
— Спасибо.
— За что? Что не заставила называть меня полным именем?
— О… Да, конечно, Но я имел в виду, что вы не вспомнили про «Песни невинности».
— О ягненок, кем ты создан?
— Именно это. Не представляете, сколько людей не способны в себе это удержать.
Я засмеялась:
— Как трогательно! Но мне больше нравятся тигры. Нет, спасибо, не курю.
— А мне можно?
— Конечно.
Над брызгающим огнем французской спички он посмотрел вопросительно.
— А можно спросить… Что вы делаете в Субиру? Я понял, не отдыхаете?
— Нет. Тоже работаю. Гувернантка.
— Конечно. Вы, должно быть, английская девушка из замка Валми.
— Да. Слышали обо мне?
— Тут все всех знают. Кроме того я, по здешним меркам, ближний сосед. Работаю в следующем поместье, плантации к западу от Марлона.
— Дьедонне?
— Именно. Замок, на самом деле это просто коттедж, четверть Валми, расположен в долине немного пониже деревни. Владельца там почти не бывает. Его зовут Сен-Вир. Он проводит большую часть времени в Париже или недалеко от Бордо. Как ваш босс, выколачивает кучу денег из леса и виноградников.
— Виноградники? В Валми?
— Ну да, в Провансе, кажется.
— Конечно, Бельвинь. Но это принадлежит лично месье де Валми, а Валми — нет. Даже он не будет тратить на Валми собственные средства.
— Даже? — Как ни странно, мой голос звучал будто я защищалась. — По-моему он очень хороший хозяин.
— А, это. Лучше нет. Его здесь очень высоко ценят. Но идет слух, что уже несколько лет весь доход от Бельвинь идет сюда, во всяком случае много денег.
— Здесь и так всего много.
— Да. Все пробуждается. Два хороших урожая, и можно крышу починить… — Он засмеялся. — Смешно, что здесь всем до всего есть дело. А быть гувернанткой, наверное, гнусно, нет?
— В книжках, конечно, бывает, наверное, и на самом деле, но мне нравится. Мне нравится мой ученик Филипп и само место.
— А не одиноко, так далеко от дома и Англии?
Я засмеялась:
— Если бы вы знали! Мой дом в Англии — семь лет в приюте. Гувернантка или нет, Валми для меня — роскошное приключение.
— Да, наверное, вы этого и хотите, приключений?
— Конечно! А кто не хочет?
— Я, например.
— А я думала, все мужчины мечтают прорубать себе путь мачете через мангровые топи и стрелять во всяких стремительных существ. Волосатые коленки, костры и широкий-широкий мир.
Он усмехнулся:
— Я этим переболел в очень раннем возрасте. И что вообще такое мачете?
— Бог его знает. Оно у них всегда есть. А если серьезно…
— Серьезно, не уверен. Мне нравятся путешествия, перемены, новые явления и предметы, но… Хорошо все-таки иметь корни. Извините. Это бестактно.
— Нормально. Я понимаю. Каждому нужен… центр. Чтобы откуда-то выходить и куда-то возвращаться. Думаю с возрастом возвращаться делается приятнее, чем уходить.
Он улыбнулся.
— Да, я думаю именно так, но вы меня не слушайте. У меня склонность отставать от жизни, а вы идите вперед и укрощайте тигров. До сих пор у вас получалось нормально. Вы ведь нашли одного?
— Месье де Валми?
— Быстро сообразили. Он, значит, тигр?
— Вы имели в виду его. Почему?
— Репутация пламенная и непредсказуемая. Как вы с ним? Он какой?
— Очень вежливый и добрый, даже очаровательный. Вместе с мадам старается, чтобы я чувствовала себя дома. Я их мало вижу, но когда это случается, они очень добры… — Я посмотрела через площадь. Две женщины разглядывали нас с любопытством. Кто-то резко закричал и дети рассыпались, болтая и вскрикивая, как сойки. — А вы почему тут оказались? Расскажите о своей работе.
— Особенно нечего.
Он рисовал ложкой на скатерти и рассказывал об очень разумной жизни. Приятный благополучный пригородный дом, школа, два года в армии, никаких событий более существенных, чем маневры. Потом университет, четыре года тяжелой работы с каникулами в Скандинавии и Германии. Хороший диплом и решение заняться дальнейшими исследованиями каких-то болезней хвойных лесов, о которых он мне начал рассказывать с энтузиазмом — о каких-то жуках, предметах, называемых Phomopsis и Megatismus, и о том, что Hylobius, а не Pissodes в чем-то там повинны… Но в конце концов он остановился и покраснел.
