Елена Михалкова - Водоворот чужих желаний
— А что это за порода?
— Йоркширский терьер. Подарили мне ее, и теперь не знаю, что делать. Требует прогулок два раза в сутки, мелочь эдакая! Хоть и маленькая, а все ж собака, тем более — терьерчик! Вечером я с ней гуляю, и даже не без удовольствия, но вот утром… — Старик поежился, сдержал зевок. — Хочется сидеть дома. Пить кофе, греть старые кости, а не ловить эту мадемуазель по всем дворам.
Собачка забавно сморщила нос и чихнула.
— Будьте здоровы, Антуанетта, — улыбнувшись, сказала Катя и встала, собираясь уходить.
— А еще все эти стрижки, тримминги, — продолжал ворчать старик. — Мастер для того, мастер для этого… Кормить ее, видите ли, надо особенным кормом! Витамины покупать и поводок не абы какой, а удобный! Но все бы ничего, если бы не прогулки.
— До свидания, — вежливо сказала Катя старику и кивнула собачке. — Может быть, еще увидимся.
— А вы где-то неподалеку живете?
— Вот в этом доме, в первом подъезде, — показала Катя и сразу испугалась, не сказала ли чего лишнего.
Тем более что старик наклонил голову и смотрел на нее с любопытством.
— Неужели? Отчего же я вас раньше не видел?
— Я только недавно переехала, — пробормотала девушка. — А не видели, наверное, потому, что я работаю. Утром рано выхожу из дома.
— И во сколько же вы выходите?
— Около восьми. — Голос Кати прозвучал сдержанно, потому что расспросы и вовсе перестали ей нравиться.
Старик помолчал, провел рукой в черной замшевой перчатке по своей лысине.
— А что вы скажете, если я предложу вам прогуливать Антуанетту? — неожиданно спросил он. — Найму вас, так сказать, на работу? А?
Опешившая Катя посмотрела на него. Хозяин собачонки не шутил.
— Будете забирать ее из моей квартиры, скажем, без двадцати восемь, и к восьми возвращаться. Но обязательно каждый день, и в выходные тоже!
— А… а сколько вы хотите платить? — осторожно спросила Катя.
— Сколько хочу? — старичок неожиданно расхохотался басом. — Я, конечно, нисколько не хочу. А вот сколько буду… Положим, тысячу в неделю. Вас устраивает?
Катя секунду подумала и кивнула. «Тысяча в неделю! Еще бы меня не устраивало!»
— Вот и отлично. Жду вас завтра, милая…
— Катя.
— Милая Катерина, в восьмидесятой квартире. Восьмой этаж. А подъезд ваш, разумеется. Я тоже там живу.
Он хихикнул, сделал прощальный жест рукой и, подхватив йорка, направился к дому.
Днем, доставив очередной заказ, Катя позвонила маме и вдохновенно наврала, что они с Артуром нашли в Москве институт, в который можно перевестись из ее собственного, ростовского. Мама удивлялась, ахала, не верила, но в конце концов дочь убедила ее.
— Ты там поосторожнее, в Москве-то, — попросила мать. — Как ты там? Так быстро уехала, звонишь раз в неделю…
— Мамочка, так дорого же! А тут столько всего интересного! Мне здесь очень нравится!
— Ну слава богу. Все, Катюша, деньги экономь. Звони сама! Целую.
— Целую, — повторила девушка в трубку, из которой уже неслись гудки.
Быстро идя по переходу метро, в котором под ногами хлюпала грязь, Катя повторяла про себя, как мантру: «Мне здесь очень нравится. Мне здесь очень нравится». Вокруг нее быстро шли серые люди, и лица идущих навстречу были такими же мрачными, как у тех, кому только предстояло спуститься в подземку.
Катю толкнули в плечо, и она выронила сумку. Клапан раскрылся, изнутри вывалились записная книжка, расческа, пакетик с остатками орешков и сухофруктов, ключи, еще что-то… Ахнув, Катя присела на корточки и принялась выуживать из грязного месива свои вещи. Мир вокруг нее теперь состоял из одних ног — некоторые огибали ее, некоторые не давали себе труда изменить маршрут. Кто-то прошелся по ее сумке, кто-то случайным движением ноги отшвырнул кошелек к стене…
— Да смотрите же вы, куда идете! — не выдержала Катя.
На нее никто не обратил внимания. Толпа двигалась в том же темпе, и Катя только пару раз поймала на себе брошенные вскользь безразличные взгляды. Собрав, наконец, все вещи и перепачкав куртку и джинсы, Катя отошла в сторону, сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Что за мерзкий, равнодушный город! Что за отвратительные, равнодушные люди!
Проходящий мимо пожилой человек с удивлением взглянул на красивую темноволосую девушку, сжимавшую в руках перепачканную сумку и бормотавшую себе под нос:
— Я не стану такими, как вы. Я никогда не стану такими, как вы.
Диана Арутюновна потушила сигарету, открыла форточку. «Пусть проветрится. Катька придет, опять начнет нос морщить, а от нее слишком многое зависит, чтобы сердить девчонку по пустякам. Достаточно Седы — и так, бедная, еле сдерживает раздражение».
Диана Арутюновна тяжело вздохнула — она могла понять дочь, вынужденную сидеть взаперти целыми днями. Выехать никуда нельзя, прогуляться нельзя. Седа, правда, от безделья особенно не страдает, целыми днями волосы расчесывает да распевает или с братом болтает. Вот Артуру их добровольное заключение куда больше в тягость, но он парень взрослый, понимает: сам виноват, самому и расхлебывать.
— Ничего, ничего, — себе под нос пробормотала женщина. — Не так много времени нужно, а пока Тигран что-нибудь придумает.
Из окна она увидела группу подростков, стоявших возле подъезда. Черные куртки, капюшоны на головах. Один из парней поднял голову вверх, и она увидела неприятное лицо — с глазами, глубоко сидящими под надбровными дугами, кривым тонкогубым ртом. Подросток сплюнул, и Диана Арутюновна поспешно пряталась за занавеску.
«Слишком часто они стали здесь собираться. Хорошо, что Артур не выходит из дома».
«А Катерина?» — спросила ее собственная совесть.
«А что Катерина? Она русская, выкрутится, если пристанут. Убежит в крайнем случае».
Успокоенная этим соображением, совесть Дианы Арутюновны затихла.
Со следующего дня, а точнее, утра, Катя начала гулять с йоркширским терьером Антуанеттой, а попросту — Тонькой. Она специально зашла к хозяину собачонки пораньше, чтобы получить инструктаж, но старик тут же выпроводил ее на прогулку. Зато двадцать пять минут спустя Катя получила приглашение на чашку горячего кофе и с удовольствием приняла его. Заодно познакомилась ближе со своим новым работодателем.
Олег Борисович Вотчин представился коллекционером-любителем. Одевался он своеобразно: вельветовые брюки, коричневый замшевый пиджачок, шелковый платок песочного цвета вокруг короткой шеи, на которой сидела яйцеобразная голова. Лицо у Олега Борисовича было гладким, несмотря на почтенный возраст («Мне ведь, Катерина, шестьдесят восемь лет не так давно исполнилось»). Такой же гладкой была и блестящая лысина. Весь он напоминал перележавший на солнце кабачок, который потемнел, словно его покрыл загар, и нарастил толстую кожуру. «Кабачок в пиджачке», — подумала Катя, с интересом наблюдая за Вотчиным.
Он был очень подвижен, быстро перемещался по квартире и требовал, чтобы Катя ходила за ним со своей чашкой кофе. Катя охотно согласилась и слушала Олега Борисовича, открыв рот. Таких квартир она никогда не видела. На стенах висели картины — без всякого порядка, без подсветки, и Вотчин то и дело хватал одну из них со стены, подносил к окну и что-то показывал, горячо объяснял. Многочисленные полки были заставлены статуэтками, расписными блюдцами и блюдами, шкатулками, фигурками необычных зверей и птиц… В одной комнате вся стена была увешана иконами в темных окладах, и Катя, приглядевшись, поняла, что иконы очень старые.
— Откуда у вас это все, Олег Борисович? — спросила она.
— Собирал, Катерина, долгие годы собирал! Я ведь эксперт по реставрации памятников архитектуры периода… А впрочем, вам это неинтересно.
— Что вы, как раз наоборот! Очень интересно!
Она взглянула на часы и спохватилась: пора выходить. Заметив ее взгляд, старик понимающе закивал.
— Я вас совсем заболтал. Если завтра зайдете чуть пораньше, покажу вам кое-что очень, очень интересное. Ручаюсь, многих вещей вы не только никогда не видели, но даже и не представляли, что такие бывают.
Уже в дверях Катя вспомнила кое-что и обернулась.
— Олег Борисович, а вы не боитесь показывать мне вашу коллекцию? Ведь вы меня совсем не знаете, только вчера встретили… И сразу предложили с Антуанеттой гулять. А вдруг я мошенница? Недобросовестный человек?
Тот рассмеялся и пренебрежительно махнул рукой.
— Да что с того, что только вчера! У вас, деточка, все на лице написано. Я, уж простите за нескромность, научился в людях разбираться за целую жизнь. А если бы и не научился…
Он сделал эффектную паузу.
— Тогда что? — не выдержала девушка.
— Тогда она бы мне обо всем рассказала.
Он кивнул вниз. Под ногами у Кати стояла Антуанетта и смотрела на нее выпуклыми карими глазами.
— До завтра, ваше высочество. — Катя наклонилась и погладила шелковистую шерстку.
