Эрнест Хорнунг - Ответный матч
Обзор книги Эрнест Хорнунг - Ответный матч
Однажды туманным ноябрьским вечером лишь только я свернул на Пиккадилли, как вдруг меня схватили за руку, да так, что сердце мое, постоянно испытывавшее чувство тревоги, едва не остановилось. Я подумал, а думалось мне об этом постоянно: вот и все, наступил час неизбежной расплаты. Однако оказалось, что это всего-навсего Раффлс — он стоял передо мной и улыбался мне сквозь туман.
— Хорошо, что мы встретились, Кролик, я искал тебя в клубе.
— Да я только намереваюсь пойти туда. — Я постарался унять дрожь, но попытка моя не принесла результатов — об этом я мог судить по расплывавшейся все шире и шире улыбке Раффлса, а также по его снисходительному покачиванию головой.
— Пойдем лучше ко мне, — сказал он, — я расскажу тебе нечто забавное.
Я попробовал было отказаться, так как его тон ясно давал понять, какого рода «нечто забавное» он сообщит мне. А я уже в течение нескольких месяцев решительно боролся с собой против тяги к таким забавам. Но, как я уже заявлял прежде и могу повторить сейчас, для меня, несмотря ни на что, Раффлс был самым неотразимым на свете человеком, когда он только этого желал. Поскольку мы оба со времени оказания мелкой услуги сэру Бернарду Дебенхэму вели совершенно безупречный образ жизни и его властному уму в течение длительного срока не представлялось возможности или же необходимости проявлять подобное желание, мой первый порыв отказаться имел, по сути, довольно прочные основания: я сознательно воздерживался от предосудительных поступков, хоть это и длилось уже значительно дольше, чем когда бы то ни было за все время нашего близкого знакомства. Я стал выдвигать Раффлсу различного рода отговорки, но он подхватил меня под руку и негромко засмеялся с видом добродушного превосходства. И, все еще продолжая отнекиваться, я как-то само собою оказался в Олбани, на лестнице, ведущей к квартире Раффлса.
Огонь в его камине почти совсем потух. Он размешал кочергой не прогоревшие угли и добавил новых дров после того, как зажег свет. Что же касается меня, то я в мрачном настроении продолжал переминаться с ноги на ногу в пальто до тех пор, пока Раффлс в буквальном смысле не стащил его у меня с плеч.
— Что ты за человек такой, Кролик! — игриво воскликнул Раффлс. — Можно и впрямь подумать, что в эту благословенную, туманную ночь я способен предложить тебе провернуть какую-нибудь кражу со взломом! Нет, Кролик, речь пойдет совсем о другом, поэтому садись-ка вот в это кресло, возьми себе сигарету «Салливан» и держись покрепче.
Раффлс зажег спичку, поднес ее к моей сигарете и подал мне бокал виски с содовой. Затем он вернулся в прихожую, и я, начав уже было расслабляться и приходить в благодушное настроение, услышал, как на двери щелкнула задвижка. С великим трудом мне удалось удержать себя в кресле. В следующее мгновение Раффлс уже устраивался в кресле, стоящем напротив моего. Широко расставив ноги и скрестив на груди руки, он буквально пожирал глазами мое смущенное лицо.
— Ты помнишь Милчестер, Кролик, старина? — спросил он вкрадчивым голосом.
Я мрачно ответил, что да, разумеется, помню.
— Мы еще сыграли там одну маленькую игру, которая не значилась ни в одной программке. Условно ее можно назвать «Джентльмены» против «Профессионалов», если ты припоминаешь.
— Я и не забывал никогда.
— Зная, что тебе так и не пришлось, образно говоря, взять игру на себя, я думал, что ты мог бы и забыть. Ну, джентльмены тогда без особого труда выиграли, а вот профессионалы были все схвачены…
— Бедняги!
— А вот я в этом-то не слишком убежден. Помнишь того парня, которого мы увидели в гостинице? Такой цветущий, в пух и прах разнаряженный, про него я еще тебе сказал тогда, что это один из самых умных воров в нашей столице.
— Конечно, помню. Как потом выяснилось, фамилия у него — Кроусхей.
— Ну-у-у, он был осужден под этой фамилией, поэтому пусть будет Кроусхеем. Так вот, не трать на него свою жалость, старина: вчера во второй половике дня он сбежал из Дартмурской тюрьмы.
— Превосходная работа!
Раффлс невольно улыбнулся, но при этом удивленно вскинул брови и пожал плечами.
— Ты совершенно прав: действительно, все было сделано превосходно. Мне жаль, что ты не читал об этом в газетах. Вчера, воспользовавшись густым туманом, старина Кроусхей бросился наутек в поросшую вереском пустошь и ушел по ней под сильным ружейным огнем без единой царапины. Честь ему и хвала, с этим я согласен; парень с таким характером и с такой выдержкой заслуживает свободы. Кроусхей, однако, обладает не только крепкой волей, но и многими другими качествами. Его искали всю ночь, но так и не сумели найти. Никаких других сведений в утренней газете, которую ты тоже не удосужился прочитать, не было. — При этих словах Раффлс развернул принесенный с собою экземпляр. — Послушай вот это. Тут сообщается о подробностях побега, которые лишь подтверждают высокий класс его работы: «Следы беглеца были обнаружены в поселке Тотнес, где он, по всей видимости, ранним утром совершил особо дерзкое преступление. Говорят, что он проник в жилище сельского викария преподобного Э. Г. Эллингсворта, который, как обычно встав с постели, не нашел своего облачения. Несколько позднее тем же утром тюремная одежда, принадлежавшая заключенному, была найдена в одном из 133 ящиков комода викария, где она лежала аккуратной стопкой. Кроусхею вновь удалось благополучно скрыться, хотя высказывается мнение, что столь заметный наряд позволит задержать его уже сегодня днем». Что ты об этом думаешь, Кролик?
— Определенно это спортсмен-профессионал, — сказал я, беря в руки газету.
— Кроусхей больше чем просто спортсмен! — воскликнул Раффлс. — Он — художник, и я ему завидую. Из всех людей выбрать именно викария! Превосходно! Превосходно! Но это еще не все. На стенде в клубе я прочел, что неподалеку от Доулиша сегодня же было совершено разбойное нападение. На одной из проселочных одноколейных дорог был найден священник в бессознательном состоянии. Это — опять-таки дело рук нашего приятеля. В телеграмме об этом ни слова, но факт самоочевидный. Он просто вырубил какого-то мужика, сменил свою одежду и бодро двинулся к столице. Разве это не замечательно? И разве это не лучшее из всего того, что когда-либо совершалось в подобном роде?
— Но зачем это Кроусхей двинулся к столице?
С лица Раффлса тотчас же испарилось все воодушевление. Стало ясно, что я напомнил ему о чем-то крайне неприятном: о том, что он забыл, объективно радуясь успехам, так сказать, товарища по роду деятельности. И прежде чем ответить, Раффлс посмотрел через плечо в направлении прихожей.
— Я убежден, — произнес он, — что этот бродяга идет ко мне!
Высказав вслух эту мысль, А. Дж. Раффлс вновь стал самим собой: все тот же спокойно-веселый, цинично-невозмутимый вид, с каким он обычно забавлялся подобными ситуациями.
— Но послушай, что ты хочешь этим сказать? — спросил я. — Что известно Кроусхею о тебе?
— Не много, но он меня подозревает.
— Почему это?
— Потому, что по-своему он не глупее меня, потому, Кролик, что, имея глаза на башке, не лишенной начисто мозгов, он должен был догадаться. Однажды он встречал меня в компании старого Бэерда. Он наверняка видел меня в тот самый день, когда мы пробирались в Милчестер, так же как и потом, на крикетном поле. Да что там говорить, мне известно это точно, так как он написал мне об этом еще до суда.
— Он написал тебе? И ты ничего мне не сказал?!
Раффлс привычно пожал плечами, ответив таким образом на мои постоянные сетования.
— Что бы это дало, мой дорогой друг? Лишний раз разволновало бы тебя, и все.
— Ну, и что же он написал?
— Что ему очень жаль, что его взяли до того, как он вернулся в столицу, и что по этой причине он не смог удостоиться чести нанести мне визит, как он намеревался сделать. Тем не менее лично он глубоко убежден, что это лишь кратковременная задержка, позволяющая как бы продлить удовольствие, и поэтому он просит меня не попадать за решетку прежде, чем освободится он. Кроусхей, разумеется, знал, что пропало ожерелье леди Мелроуз и что он его не брал. Он написал, что человек, способный выбрать ожерелье, оставив все остальное, ему по душе. И все такое прочее, присовокупив определенные, не слишком заманчивые предложения, рассчитанные на далекое будущее, которое, боюсь, может оказаться весьма и весьма близким! Я удивлен лишь тем, что он еще не объявился здесь.
Раффлс вновь кинул взгляд в сторону прихожей, погруженной в темноту и закрытой изнутри столь же основательно, как и снаружи. Я спросил его, что же он собирается предпринять.
— Пусть себе стучит, ежели вообще сюда доберется. Портье должен будет сказать ему, что я уехал из города, и через час-другой это, кроме всего прочего, станет соответствовать истине.
— Ты уезжаешь сегодня вечером?
