Александр Аннин - Не сотвори добра
Обзор книги Александр Аннин - Не сотвори добра
Александр Аннин
Не сотвори добра
Пролог
В баре было шумно и накурено, сизый косматый дым нежно обвивал зеркальный шар, медленно вращавшийся под потолком.
Они, как обычно, играли здесь в покер под водочку. По маленькой играли.
Конечно, азартные игры на деньги запрещены, тем более – в общественном месте, и бармену стоило бы подойти к четверке завсегдатаев, открыто попиравших закон. Вмешаться, испортить им всю обедню… Однако… Жизнь есть жизнь, как говорится. А бармен был человеком пожившим. И он прекрасно знал о добрых отношениях хозяина заведения с одним из игроков – породистым грузным дядькой, который, по слухам, был когда-то – кем-то – где-то там…
Бывший атташе советского, а затем – российского посольства во Франции Валентин Николаевич Мокеев с трепетом, листик за листиком, открывал полученный «стос». Он поднес ладонь к самым глазам, и теперь по миллиметру сдвигал пластиковые карты, обнажая лишь маркировку в левом верхнем углу.
Трое других игроков, сидевших за столиком, уже оценили свой расклад и теперь выжидающе смотрели на Мокеева. Самый молодой при этом то и дело переводил нетерпеливый взгляд на литровую бутылку водки – по договоренности, наливать разрешалось только после очередного круга.
– Ну и стос! – досадливо скривился Валентин Николаевич.
Партнеры не придали никакого значения недовольному восклицанию бывшего дипломата: Мокеев произносил эти ритуальные слова после каждой сдачи (стоса). Независимо от того, сильную карту получил или слабую.
На сей раз Мокеев не кривил душой. Две семерки, тройка, десятка, король. Жидковато для предстоящей рубки с тремя противниками. У какого-нибудь хмыря обязательно сложится или фульгент, или стрит. Вот если играть в покер один на один, тогда и с двумя семерками появляется шанс на успех. А так…
– Прикупайте, Валентин Николаевич, – поощрительно кивнул Мокееву директор местного зоопарка Пряслов. – Или вы пас?
Экс-атташе небрежно сбросил три карты, оставив две семерки. «Семь – хорошее число, счастливое, – подогревал себя Мокеев. – Чувствую, сейчас…»
В противоположном углу бара завязалось выяснение отношений: двое приличных на вид посетителей с грохотом опрокинули свои стулья и теперь стояли лицом к лицу, намертво схватив друг друга за воротники рубашек. К ним уже спешил мускулистый охранник.
Мокеев снял с толстой, «классической» колоды три листика, снова принялся медленно их натягивать, всякий раз обмирая, когда в левом верхнем углу показывался черный или красный символ. Есть!
Сердце Владимира Николаевича сладостно заколотилось. Еще одна! Три семерки – вожделенное, счастливое для игрока число. Скорее, правда, когда речь идет об «одноруких бандитах» или рубке в «очко», а не о покере.
И все-таки это знак свыше. Его нельзя игнорировать, иначе сегодня вообще не повезет. И потому со своими семерками Мокеев будет сражаться до конца – то есть пока хватит денег. А надо, так и в долг можно сыграть.
Бывший дипломат мысленно перекрестился и тут же вспомнил о сыне. «Ах, если бы Генка молился за меня, за мою удачу! Без нее даже самый талантливый игрок обречен на провал. Но не станет Генка молиться, ведь картежников Церковь испокон веков осуждает».
Мокеев зорко следил за партнерами. Молодой аспирант областного университета Рябинин ожесточенно сменил все пять листов, а толстый, страдающий одышкой детский шахматный тренер по прозвищу Яба прикупил одну карту. Дымил наставник будущих Каспаровых немилосердно, отчего и говорил сиплым, простуженным басом. Собственно, больше ничего мужского в Ябе не усматривалось: жидкие длинные пряди белесых волос, мощные жировые складки на груди и талии, рыхлое, бледное лицо придавали облику тренера что-то женоподобное. В общем, какое-то бесполое, бесцветное существо.
– Ваше слово, Валентин Николаевич, – бесцветным голосом произнес Пряслов.
– Так вы же еще не прикупали, Борис Ильич, – сощурился аспирант Рябинин.
– Я при своих, – чуть раздраженно бросил директор зоопарка. – Могли бы и не привлекать к этому всеобщее внимание!
«Значит, блефует, – удовлетворенно подумал Мокеев. – Слишком нарочито дает понять, что у него играют все пять листов».
– Сотня, – сказал экс-атташе, весело блестя глазами на Пряслова.
Блефовать мы тоже обучены, любезный Борис Ильич…
– Я бы пободался, конечно, – затянул свою извечную песню Яба. – Но лучше в другой раз. Как говорится, кто умеет ждать, тот получает все.
И грязно выругался. Матерился тренер через два слова на третье – видимо, таким незатейливым способом Яба рассчитывал придать себе хоть видимость мужского достоинства. При этом он так часто говорил «Я бы…», что из-за этой своей привычки и получил столь неблагозвучное прозвище.
Аспирант медлил, теребя нижнюю губу. Он вполголоса непевал: «С милым рай и в шалаше, если милый – атташе».
– Отвечаю, – наконец сказал Рябинин и кинул мятую купюру на середину стола.
Все смотрели на Пряслова.
– Сто и пятьсот сверху, – жестко провозгласил Борис Ильич, и две купюры аккуратно легли в банк.
«Точно блефует! – торжествовал Мокеев. – Хочет ошеломить таким резвым стартом».
Аспирант «отвалился». Понятно, в кармане – вошь на аркане. Финансы поют романсы…
Теперь бывший атташе и директор зоопарка сражались один на один.
– Еще пятьсот.
– Тысяча.
За соседним столом оживленно щебетали трое финнов. Они пили «Хейнекен» из высоких банок. Туристы? Или приехали на авиационный завод? Шут их разберет. Впрочем, последний свой самолет завод выпустил четыре года назад. Значит, туристы. В этом старинном губернском городе есть что посмотреть.
Мокеев уже давно нигде не работал и жил исключительно на карточные доходы. Валентин Николаевич был одним из немногих здешних профессиональных игроков. Все знали, что Мокеев никогда не позволяет себе мухлевать, и потому бывший дипломат пользовался неизменным уважением и даже кредитом среди многочисленных партнеров по картишкам.
Когда на кону скопилось немногим более четырех тысяч рублей, Пряслов объявил, что соперники вскрывают карты.
– Ну, что там у вас, Валентин Николаевич? – напряженно спросил Пряслов, и Мокеев почувствовал смутную тревогу.
Он выложил своих семерок «чинно в ряд» и забарабанил пальцами по столу.
– Не пляшете, господин атташе, – облегченно вздохнул директор зоопарка. – Позвольте предъявить: каре!
У Мокеева зарябило в глазах при виде четырех разноцветных валетов. Пряслов неторопливо складывал деньги в стопочку.
– Елки-палки! – взорвался Мокеев. – И вы с такой фишкой ухитрились не раздеть меня догола? Трусливый вы все-таки человек, Борис Ильич. И как только таким, как вы, удача прет… Да в Париже с такой картой я мультимиллионером стал бы!
– Так что ж вы не в Париже-то, а? – прозвучал злобный голос Рябинина. – Что ж вы тут с нами сидите-то, в этой глубокой российской заднице? Малые Козлюки, Большие Уздюли…
Аспирант с юных лет тяжко страдал из-за того, что его угораздило появиться на свет в этом среднерусском областном центре, который по воле злосчастной судьбы не выпускал способного математика из своих тисков.
– Одним словом, Мухосранск! – хохотнул напрочь лишенный фантазии Яба. – А я бы на вашем месте, Борис Ильич, прикупил одну карточку. Вдруг джокер пришел бы?
– А зачем? – меланхолично пожал плечами Пряслов, засовывая деньги в толстый бумажник.
«Дурак этот Яба, – неприязненно посмотрел на тренера Мокеев. – Да если б Пряслов поменял карту, я никогда не подумал бы, что он блефует. И не прокакал бы столько денег».
– На вас полнолуние действует, Валентин Николаевич, – аспирант сочувствующе положил руку на плечо Мокееву. – Это я вам как ученый говорю. Вы же обычно такой проницательный игрок…
– Я бы тяпнул на посошок и домой, ко щам, – тренер грузно воздвиг свои телеса, плеснул себе полстакана водки.
Когда Яба ушел, директор зоопарка оглядел присутствующих:
– Может, и нам пора закругляться?
Пряслов был вполне доволен сегодняшним выигрышем и не хотел искушать судьбу.
Мокеев дрожащими пальцами нащупал в кармане сальную пятидесятидолларовую банкноту, припечатал ее к столу:
– Играем!
– По тридцать рублей за доллар, Валентин Николаевич, – прищурился Пряслов. – Согласны?
– Идет.
Впоследствии Мокеев жестоко укорял себя за то, что настоял на продолжении игры, и только из-за этого они не ушли из бара вместе с Ябой. Но, в конце-то концов, Валентин Николаевич – не ясновидящий…
К финнам, покачиваясь, подошел изможденный запоем, расхристанный мужик. Он немного помолчал и выговорил осипшим голосом:
– Ребят, оставьте пивка. А?
Финны непонимающе смотрели на пьянчужку. Резво приблизился вышибала, железной рукой схватил шаромыжника за шкирку и поволок его к выходу.
Когда пятьдесят долларов плавно перекочевали в бумажник директора зоопарка, когда Мокеев накорябал расписку, что должен Пряслову еще три с половиной тысячи рублей, трое игроков засобирались по домам. Аспирант с сожалением смотрел на опустевшую бутылку. Ну что такое литр на четверых, ё-моё?
