Вадим Новосадов - Подлец
Обзор книги Вадим Новосадов - Подлец
Вадим Новосадов
Подлец
«Avida est periculi virtus».
(Доблесть жаждет опасностей).
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Сергей Щеглов около года работал в страховой компании «Золотое руно», где докучливая суета сослуживцев, стареющих прежде времени в передрягах затянувшегося кризиса, выдавленных сюда с насиженных мест некогда благополучных госучреждений после тихой кончины социализма, и развязное высокомерие молод
ых отпрысков - учредителей компании, кроме которых никто не имел серьёзных перспектив в карьере, давно навевали на него отвращение и тоску. Но однажды, придя в офис, он был неожиданно изумлён, встретив новое лицо – юную особу лет двадцати. В их конторе была парочка смазливых девиц, но Ирина, так звали новенькую, - стройная, пластичная, хрупкая в своих лёгких движениях, с соломенными локонами до плеч, приветливо лукавыми глазами цвета бирюзы и пронзительным певучим голосом – имела необычное очарование, то, что можно назвать небесным, неумолимо разящим сладкой болью сердце любого мужчины, то очарование, и капли которого не найдёшь в диковатой надменности заурядных красавиц, хоть перебирай их целыми толпами. Сергей был заворожен с первого же взгляда, хотя и понимал, что кто-то протежировал эту «белокурую бестию». Иначе как объяснить, что она получила должность оператора на компьютере, только сейчас начав его осваивать?
Она была студентка, из какого-то захолустья Воронежской области, нанялась, чтобы зарабатывать на аренду комнаты в столице. Не зная, к кому её ревновать, Сергей пытался уловить, с кем из сослуживцев у неё шашни, но, к своему удивлению, не замечал пока намёков на её особую связь с кем-либо. Беспокойства неопределённой ревности продолжались. Ирина была пленительно неприступна для всех, даже для тех, кто, вероятнее всего, мог претендовать на неё.
Низкорослый уродец, глава компании, кряжистый, как карликовое дерево, бойкий, но всё же дряхлеющий, с непритязательным умилением перед очарованием ребёнка отпускал ей комплименты, продолжая при этом хранить верность ревностно преданной ему секретарше – толстозадой губошлёпке с жабьими глазами, чей слюнявый рот, кажется, атрофировал способность к поцелуям в долгом опыте орального ублажения любимого начальника, сексуальная потребность которого, впрочем, и не требовала чего-то большего. Как и до появления Ирины, он неизменно запирался со своей коровой в кабинете каждый день на интимную пятиминутку и вряд ли сменил бы этого сексуального вассала, который ещё и прислуживал грозным надзирателем за нравами подчинённых.
Золотая молодёжь, избавленная от черновых обязанностей, дабы не расточать своих стратегических талантов в страховом бизнесе, относилась к ней с кокетливым пренебрежением, не приглашая её на свои холостяцкие оргии, известные всему окружению. Державшийся особняком, не старый ещё вице-президент, недавно разведенный, тоже не оправдывал подозрений, держась с ней не более снисходительно, чем с остальными, въедливо, с повелительной лаконичностью.
Однако трудно было поверить, что неприступность Ирины не была оплачена скрытой опёкой со стороны кого-либо из начальства. Возможно, что Сергей, имевший свободный график страхового агента, бывая в офисе два-три раза в неделю или того реже, не успевал заметить тонкой игры загадочных взглядов и шушуканья, уличавшей бы кого-нибудь в интимной связи с Ириной. Наверное, робкие слухи ползли, но не раздувались до сплетен, отголоски которых сразу бы докатились до самого начальства, а оно было злопамятно и сразу бы уволило болтливых. У Сергея же не было доверительных лиц в стане егозливых тётушек-всезнаек, от которых не просочился бы и малейший намёк для постороннего уха, когда ими двигало высокомерие оберегаемой тайны.
От количества заключённых контрактов зависел заработок Сергея, но всё же он не был так велик, как ни старайся, а чрезмерное усердие только и наводило на неприятную мысль, что всю жизнь ему придётся зарабатывать свой хлеб такими скучными трудами. Поэтому он был работоспособен настолько, чтобы его не уволили, и под предлогом отсутствия карьерных притязаний игнорировал обременительные и малозначащее должности, какие предлагались сотрудникам, не имевшим особого расположения начальства. Он даже не искал его расположения, считая эту работу временной, и, как и многие сослуживцы, с радостью ушёл бы отсюда, подвернись ему более подходящая работа. В эту эпоху зыбкой демократии и животного капитализма, помноженных на традиционную инфантильность, мало кто не ощущал себя временщиком.
Появление Ирины зажгло огнём давящую пустоту вокруг него, он стал чаще появляться в офисе – этом холодном царстве в люминесцентном сиянии, где томилась невольница, которую он хотел выкрасть. Не остерегаясь последствий за знаки внимания к наложнице тайного и влиятельного опекуна, Сергей рассчитывал, как и любой бы другой молодой человек без гроша за душой и твёрдой почвы под ногами, на собственную привлекательность, остроту языка и дерзкую удаль. Прослыв сердцеедом, этот густоволосый шатен спортивного сложения с цепкой пронзительностью холодных серо-зелёных глаз, пребывая в пылу сладких чувств, не сомневался, что и Ирина не устоит перед ним. Предостерегающий, но уже слабеющий голос рассудка, что она, как и он, приехав в Москву из провинции попытать счастья, охотилась за обеспеченными столичными холостяками, совсем терялся в душевном гуле чувств. Её обычную улыбчивость и природную способность быть со всеми и всегда снисходительно обворожительной он принимал за особое поощрение, не замечая. Однако, тонкой иронии по поводу тщетности его обхождения.
Накануне новогодних праздников полагались посиделки в офисе за шампанским и холодными закусками, где Сергей надеялся склонить её на новогоднюю ночь к себе домой.
Но едва вечеринка началась, как он обнаружил боль обманутых надежд: Ирина сидела рядом с этим вице-президентом компании Виктором – сорокалетним тусклым субъектом, маленькие глазки которого, обычно надменно-колючие, тщеславно горели сейчас от того, что всем теперь было ясно, в чьей оправе окажется этот сияющий бриллиант по имени Ирина. Дело приторно запахло венцом. Сергей не выпил и пары рюмок, как перед его глазами всё стало размываться, перехватило горло и стучали назойливые молоточки в висках. Неизвестно, сколько продолжалось бы это прострация, если бы не отрезвляла боязнь обнаружить в себе обманутого воздыхателя на потеху наглого подхалимства сослуживцев.
Он сумрачно опрокидывал рюмочки за каждый тост, и его отчаяние перешло в горькую безучастность. Вскоре ушёл президент, оставив попечение коллектива своей пучеглазой жабе и пожелав молодым как следует провести вечер. Но вице-президент Виктор не хотел уступать лидерство какой-то там секретарше.
- Давайте ещё раз выпьем за любовь. После третьего тоста мы сегодня пьём только за любовь, - проголосил распалённый Виктор с каким-то писклявым надрывом, раздражающим и омерзительным.
Пробежал неутомимый восторженный шум, стали наполняться бокалы.
Сергей невольно взглянул на Ирину и услышал от неё нечто поразительное, почти прочитав по губам, - небрежное замечание по поводу провозглашённого тоста, сказанное так тихо, будто про себя: «Да где эта любовь?». Оно гулким обещающим эхом отозвалось у него, словно где-то далеко проскрипела тяжёлая каменная дверь в этом пещерном мраке безнадёжности, нежданно обещая выпустить томящуюся надежду на волю.
- За любовь стоя! – требовал Виктор, не заметив реплики или приняв её за игривую шутку любимой.
- Мы уж, конечно, посидим, - заявила женская половина вечеринки.
Мужчины встали все, кроме Сергея, который, сам не понимая почему, остался на месте.
- Это касается всех мужчин! – повелительно воскликнул Виктор, свысока озирая Сергея.
Сергей не хотел обращать на себя внимания, поэтому поднялся, несколько смущённый. Но прежде прозвучала ещё одна ядовитая реплика:
- Может быть, здесь не все мужчины?
Виктор и кто-то ещё усмехнулись. И эта реплика тоже принадлежала ей. Что это было? Невинное жало молодой прелестницы, двусмысленное положение которой коснулось змеиной стороны её женской натуры? Невольный мстительный упрёк или вызывающий клич выхватить её из цепких когтей этой крысы вице-президента, пока ещё не поздно? Смутность догадок обжигала Сергея, и, почувствовав эту болезненную тягость неопределённости, он решил не притязать на неё, напустив равнодушие: «с глаз долой – из сердца вон». В этом пикантном эпизоде только горький привкус уязвлённого самолюбия от ухмылки Виктора не мог скоро исчезнуть.
