Елена Михалкова - Мужская логика 8-го Марта
Обзор книги Елена Михалкова - Мужская логика 8-го Марта
Елена Михалкова
Мужская логика 8-го Марта
На входную дверь повесили колокольчик, и, когда очередной сотрудник фирмы «Вересаев и компания» заходил в здание, колокольчик тот звонил тоненько и нежно. Сначала входящий слышал звон, затем попадал в настоящий цветник – по всему вестибюлю расставили хризантемы в прозрачных вазах, – и напоследок его приветствовала секретарша Анжелика, которая сама была, словно букет и колокольчик.
– Доброе утро! – мелодично здоровалась Анжелика, отмечая про себя, кто из дам сделал новый макияж, кто – прическу… – Здравствуйте, Макар Андреевич! Ой, как приятно, Анатолий Иванович! Спасибо, спасибо…
И все вместе – колокольчик, цветы в комнатах и коридорах, очаровательная Анжелика, мило краснеющая от комплиментов, – настраивало сотрудников на радостный, праздничный лад, как и задумывал Степан Степанович Вересаев. А его подчиненные прекрасно знали, что для шефа есть только два важных корпоративных праздника – Новый год и Восьмое марта, и всячески старались соответствовать ожиданиям начальства. Впрочем, делать больших усилий не приходилось даже тем, кто не любил Международный женский день, поскольку праздник всегда проходил весело – с подарками, традиционным вечерним банкетом – и притом легко и необременительно. Консалтинговая фирма «Вересаев и компания» была небольшой – в ней работало около двадцати пяти человек, – и демократичный стиль общения, выработавшийся в компании за восемь лет ее существования, не допускал длинных занудных тостов за столом, банальных подарков дамам вроде туалетного набора из пяти кусков душистого мыла, скуки за салатами оливье и традиционных пожеланий женщинам «цвести и пахнуть, как это мыло».
Людочка Ерофеева, за глаза частенько называемая Рюшка, впорхнула в кабинет.
– Привет, девочки!
«Девочки», уткнувшиеся в бумаги, отозвались нестройным хором: несмотря на размах праздника, день считался рабочим, и позволить себе «филонить» никто не мог. А потому на Людочку с ее новой укладкой – завитушки по всей голове, а со лба свисает увесистая баранья кудряшка – не обратили того внимания, на которое она рассчитывала.
– Ну девочки… – жалобно протянула Людочка. – Я старалась, причепурилась…
– Начепурилась, а не причепурилась. – Пожилая Инга Андреевна не упускала случая ткнуть Людочку носом в какую-нибудь ошибку.
Самой Инге Репьевой, даме суровой, как гинеколог с тридцатилетним стажем, и в голову не пришло бы украшать себя так, как любила Ерофеева: на юбке – сплошные рюши, под горлышком шелковой голубой блузки – огромный бант, и ко всему прочему кудряшки на голове. Безвкусица, одним словом. Инга Андреевна бросила короткий взгляд на свое отражение в оконном стекле и дернула уголком рта, что означало у нее полное довольство своей внешностью. Серебристый брючный костюм, строгая блуза, на голове прическа – короткое светлое каре… Единственным намеком на праздник был золотой браслет – витой, тяжелый.
– А мне нравится «причепурилась», – задорно возразила Людочка, – так моя бабушка говорила!
– Ваша бабушка, судя по вашим воспоминаниям, еще говорила «покладу», – покосившись на Рюшку из-под очков, напомнила Инга. – Надеюсь, вы не собираетесь насиловать наш слух этим словом?
Оля Земко не сдержалась и фыркнула, заслужив укоризненный взгляд от Людочки, недоуменный – от Инги и насмешливый – от Маргариты Анатольевны. Всем троим Оля ответила широкой улыбкой, так как прекрасно знала: и язвительное ворчание Репьевой, и видимая обида Людочки – лишь ритуал, регулярно повторяющийся в различных вариациях.
– Банкет начнется в четыре, – сказала Оля. – Анжелика говорит: Рекуров заказал какой-то немыслимый торт. Эх, а мне нельзя!
Она с сожалением погладила себя по животу и подтянула брюки. Брюки были удобными, купленными в специальном магазине для беременных, но живот рос, как на дрожжах, и резинка время от времени съезжала с пояса (назвать это место талией у Оли не поворачивался язык).
Людочка хихикнула – не потому, что Земко сказала что-то смешное, а потому, что хихиканье было обычной реакцией Ерофеевой на любую фразу. Инга Андреевна поморщилась: она считала детей существами сродни гусеницам, то есть противными и в массе своей вредными, а прямые упоминания о беременности – неприличными. Беременность тридцатилетней Оли Земко вызывала у нее раздражение, но Репьева, как воспитанный человек, скрывала его. Во всяком случае, думала, что скрывает.
– Съешь кусочек и не бери в голову, – посоветовала Маргарита Анатольевна. – Ничего с тобой не случится.
– Все современные торты – сплошная химия, – словно между делом буркнула Инга Андреевна. – Вы, Маргарита Анатольевна, посоветовали, не думая, а Ольге Сергеевне потом ребенка лечить от диатеза.
– У меня, Инга Андреевна, в лечении детей от диатезов опыт все же побольше, чем у вас, – невозмутимо парировала Безинская. – Поэтому кто из нас говорит, не думая, – большой вопрос.
Дамы метнули друг в друга любезные взгляды, и Оле Земко показалось, что документы на столе между ними задымились. Однако Репьева не рискнула продолжать беседу и углубилась в договор. Оля ее понимала: Маргарита Анатольевна Безинская была женщиной незаурядной, и вступать с ней в полемику осмеливался не каждый. Высокая шатенка европейского вида, стильная сорокатрехлетняя Безинская выглядела лет на тридцать пять, но никогда не скрывала ни реальный возраст, ни то, что своей внешностью обязана не только природе, но и хорошим косметологам. Она была женственна, умна от природы, умела производить впечатление как исключительно воспитанной особы, так и очень вульгарной, но и за крепким словом в карман не лезла, и обладала страстью к коллекционированию мужей.
Мужей у Маргариты Анатольевны было четыре, и все – бывшие. Каждого из них она нашла, когда потенциальные мужья зарабатывали на жизнь несложным физическим трудом с незначительными вкраплениями умственного, и только последний на момент их встречи трудился учителем в школе. Попав в нежные руки Безинской, мужья начинали проявлять такие качества, каких никто от них не ожидал, в частности, деловую смекалку. С подачи жены каждый из них либо уходил в бизнес, либо пробивался на выбранной стезе, как, например, последний супруг, в результате их брака возглавивший частную школу.
Добившись от мужей успеха, Маргарита Анатольевна теряла к ним интерес, оставляла их на гребне карьеры, а сама уходила в «свободный полет». С бывшими супругами она сохраняла хорошие дружеские отношения, а свою единственную дочь, пятнадцатилетнюю Аллу, рожденную от второго мужа – изначально бригадира в ЖЭУ, затем – директора сети цветочных магазинов, – Безинская растила в любви и строгости.
– Маргарита Анатольевна четырех мужиков вывела в люди! – восхищенно отзывалась о Безинской уборщица. – Вот это женщина, вот это я понимаю!
Сила обаяния Безинской была такова, что даже безобидный толстенький Толя Горошин, счастливо женатый лет двадцать, на новогодней вечеринке, выпив лишний бокал шампанского, принялся ухаживать за Маргаритой Анатольевной, чем тронул ее до глубины души. Обычно с мужчинами Безинская не церемонилась, но Толю пожалела и отшутилась, сказав, что врожденные комплексы не позволяют ей встречаться с мужчинами ниже ее ростом.
Сегодня Безинская была в сером облегающем трикотажном платье. «На мне оно смотрелось бы как на арбузе», – подумала Оля Земко, разглядывая стройный силуэт Маргариты Анатольевны. «Простенько как-то. Незамысловато», – критично оценила коллегу Людочка Ерофеева. «Кого собралась совращать, милочка? – хмыкнула про себя Инга Андреевна. – У нас дворников не водится…»
Дверь распахнулась, и в комнату аудиторов ввалился, споткнувшись на пороге, Анатолий Иванович Горошин, которого называли Толей, или, ласково, за глаза, Горошком. Анатолий Иванович был единственным мужчиной в женской компании кабинета номер пять, причем опекаемым всеми дамами. Он был услужлив, до смешного галантен и неуклюж. Горошин носил круглые очки, которые с завидным постоянством терял, и тогда вся фирма стояла на ушах, потому что без очков Анатолий Иванович становился беззащитен, как крот на дороге. Даже суровая Инга Андреевна в таких случаях подключалась к поискам. Восемнадцатилетний Макар Илюшин, помощник юристов, называл суматоху вокруг очков Горошина коллективным помешательством, однако сам несколько раз находил очки-окуляры в таких местах, что окружающие только диву давались, как они туда попали. Три недели назад Макар отыскал их в цветочном горшке с фикусом. После этого возмущенная общественность пригрозила Горошину, что заставит его носить линзы, и испуганный Толя стал внимательнее следить за своими очками.
Жизнь кабинета номер пять развлекала всю фирму, поскольку о каждом из его обитателей можно было вволю посплетничать. К тому же отношения между дамами были далеки от дружеских, несмотря на видимость нейтралитета, и группу аудиторов не раз называли серпентарием, сочувствуя Анатолию Ивановичу.
