Джеймс Чейз - Том 19. Посмертные претензии. Хитрый как лиса. Плохие вести от куклы
Обзор книги Джеймс Чейз - Том 19. Посмертные претензии. Хитрый как лиса. Плохие вести от куклы
Джеймс Хэдли Чейз
Собрание сочинений в 30 томах (19 том)
Посмертные претензии
Хитрый как лиса
Плохие вести от куклы
Посмертные претензии
1
Арена Бланка была перед ним. Песок, окаймлявший маленькую бухту, был настолько белым, что глазам было больно на него смотреть. За песком протянулась полоса старых деревянных построек, необычайно узких и вытянутых, с плоскими крышами. Впечатление не меняло даже то, что они недавно были выкрашены веселыми красками: желтой, голубой, ярко-зеленой. Все равно казались мрачными на зимнем солнце. Над ними в небе безраздельно царствовали беззаботные чайки. Бухта поблескивала голубым кафелем. Маленькое суденышко, стоящее на якоре, могло бы быть написано кистью самого Рауля Дафи.
Такими же суровыми и унылыми выглядели и омытые дождями холмы, отгораживающие это местечко от остального мира.
Острое чувство одиночества не покидало его с тех пор, как три месяца назад они расстались с Дутом. И виноваты в этом были умершие: умерший Дуга, мальчишка-француз, который сломал себе шею на сумасшедшем повороте на ипподроме Ле-Мана, и его собственный умерший, седеющий декоратор, погибший от рака в больнице.
Они с Дутом были неразлучны, но мертвые вклинились между ними. Чувствуя их постоянное присутствие, они стали относиться друг к другу с той омерзительной внимательностью, с которой люди подменяют на похоронах любовь. Так жить дальше было невозможно, и они расстались.
В том месте, где дорога доходила до пляжа, сгрудился десяток почтовых ящиков — неуклюжие разноцветные металлические цветы, торчащие на подпорках, глубоко ушедших в жесткую траву, растущую на дюнах. Ящик с дощечкой «Стэннард» был розового цвета, что, как он полагал, означало, что ящик относится к розовому дому с левой стороны на самом мысу.
Он извлек сигарету из кармана, в другом нашел зажигалку, повернул колесико.
Дорога когда-то была покрыта гудроном, но песок и трава постепенно возвращали ей первоначальный вид. На мысе от нее осталась лишь едва заметная колея: здесь на дорогу постоянно набрасывался ветер, соленые брызги, иной раз даже волны.
Под колесами машины трещали ракушки, потрескивали принесенные океаном сучья.
Нижняя часть розового дома была превращена в гараж. Покосившаяся дверь была поднята. Внутри стоял многоместный легковой автомобиль марки «форд» образца 50-х годов, во многих местах с него облезла краска.
Щелкнув зажигалкой, он закурил сигарету, затянулся разок и вылез из машины, оставив ее тут же на дороге. В этом уединенном месте она не создаст пробки.
Поднявшись по деревянным ступенькам, он очутился на крыльце. Кнопка звонка побелела от соли, но звонок действовал. Загремела какая-то посуда, раздались быстрые шаги. Дверь распахнулась. Женский голос пронзительно закричал:
— Где ты пропадал? Неужели было трудно позвонить?
Голос замолк. Это была женщина. Она попыталась улыбнуться, но образовавшиеся при этом линии у рта говорили о напряжении и тревоге в ее жизни. Что-то погасило блеск ее глаз, они утратили присущую им голубизну, стали такими же выцветшими, как и ее мужская рубашка, заправленная в юбку из грубой хлопчатобумажной ткани. Надетые на босу ногу бесформенные башмаки тоже не украшали эту особу. Руки у нее были в мыльной пене. Она обтерла их об юбку и отбросила со лба светлые волосы.
— Извините, — заговорила снова она, — я ожидала другого человека. Кто вы такой?
— Меня зовут Дэвид Брендстеттер. Я следователь по претензиям страховой компании «Медальон».
Он протянул ей свое служебное удостоверение, но она не взглянула на него. Ее глаза были прикованы к его лицу.
— Следователь?
— Я ищу Питера Оутса. Он живет здесь?
— Ох, только не говорите мне, что имеются какие-то неполадки со страховкой! Джон всегда…
— Страховка в порядке, — прервал он ее. — Могу ли я поговорить с Питером Оутсом?
— Его здесь нет.
У нее поникли плечи.
— Я бы очень хотела, чтобы он был тут… Я никак не могу его разыскать. Ведь он даже не знает о смерти отца.
Ей было больно это выговорить, она закусила губу и стряхнула навернувшуюся на глаза слезу.
— Послушайте, мистер Бренд…
Она позабыла фамилию, так случалось со многими людьми, слышавшими ее впервые.
Он повторил ее еще раз.
— А ваша фамилия Стэннард?
— Да. Эйприл Стэннард.
Она кивнула головой.
— Послушайте, войдите в дом. Может, я смогу вам помочь? — Поспешно рассмеялась и добавила: — Или, возможно, вы сможете мне помочь… Похоже, что полиции нет ни до чего дела.
Она отошла от двери.
— Заранее прошу извинения за беспорядок в доме.
Дэйв плохо видел после яркого солнца снаружи. Потом он услышал звук раздвигаемых цветных занавесей. Передняя стена в доме была из сплошного стекла с прекрасным видом на бухту. Стекло затуманилось от соли, но комната была хорошо видна. Заброшенная, вот как можно было ее охарактеризовать. Пыль покрывала полированную мебель, не новую, но привыкшую к заботливому уходу. Чехлы нуждались в утюжке. Кое-где в углах повисла паутина. На кофейном столике стояли немытые тарелки с остатками давно съеденных продуктов, кофейные чашки, полрюмки загустевшего вина, которое так никогда и не будет выпито.
— Садитесь, — предложила она. — Я приготовлю вам кофе.
Он опустился на кушетку, свалив при этом три книги, примостившиеся на самом уголке кофейного столика. Это были тяжелые фолианты в красивых сафьяновых переплетах с металлическими украшениями XVIII или XVII века.
Он потянулся за ними, но она первой подняла их с пола.
— Я сейчас уберу, чтобы они вам не мешали.
Две стены снизу доверху были сплошь заставлены книжными полками. Она не смогла найти для книг свободного места.
— Как странно, я что-то их не припоминаю…
Она поставила две книги на пол, прислонив их к полке, третью раскрыла и тихонько присвистнула: «Путешествие Кука. Первое издание». Секунду она хмурилась, затем пожала плечами, поставила эту книгу рядом с двумя первыми и нагнулась над гостем, чтобы забрать грязную посуду и смятый в чьем-то кармане конверт — английская марка, элегантная надпечатка сверху.
— Я совершенно не убираюсь, — заговорила она. — Мне очень стыдно. Здесь все до сих пор в таком виде, как он оставил.
Женщина вышла на кухню, но продолжала говорить под звяканье чашек, только слегка повысив голос:
— Если бы был Питер, я бы взяла себя в руки. Но совсем одна я не могу справиться с тоской. У меня опустились руки. И я ничего не делала вплоть до сегодняшнего дня, когда решила навести порядок в доме.
Она принесла кофе в чашечках, гармонирующих с комнатой: тоненькие, изящные, разрисованные цветочками «Чисто женские чашки. Совсем не такие, как эта девушка», — подумал Дэйв.
Эйприл уселась в кресло.
— Начала с кухни. Для этой комнаты я еще не готова, если в ней никого нет, кроме меня.
— Понимаю.
Он имел в виду, что все помнит.
— На дознании я хорошо держалась. Кругом было много людей. А как осталась одна, не выдержала. Сдали нервы. — Она подула на пар, поднимающийся над чашкой. — Прошлой зимой я похоронила маму… А теперь вот Джон. К этому я была совершенно не готова.
— Он был вашим родственником?
Она не то, чтобы улыбнулась, просто у нее слегка приподнялись кончики губ.
— Мы любили друг друга и жили вместе. Собирались пожениться. Когда будет окончательно оформлен его развод. Что вы хотите спросить у Питера?
— Сколько вам лет, мисс Стэннард?
— Двадцать четыре. А Джону было сорок девять.
Она подняла подбородок, глаза у нее прояснились.
— Его бедное тело было сплошь покрыто рубцами. И он потерял все, ради чего трудился всю свою жизнь: бизнес, дом, деньги. Но я его любила. Он был самым замечательным человеком, которого я когда-либо знала или надеялась узнать.
Голос у нее задрожал, на глаза набежали слезы, и она поспешила сделать несколько глотков кофе. Оправившись от минутной слабости, она покачала головой и нахмурилась.
— Полагаю, все дело было в болях. На дознании они говорили, что он принимал морфий. Мне он об этом ничего не говорил. Представляете в каком он был состоянии?
— Вы предполагаете, — Брендстеттер поставил чашку на блюдце, — что он покончил с собой?
— Нет, не совсем. Мы ведь были так счастливы. Просто, — она слегка приподняла плечи, — у меня нет другого объяснения случившемуся. Он не пошел бы купаться под дождем. Это же бессмысленно. Правда, у него была причина купаться по ночам: не хотел, чтобы его видели. Беспокоился, что его рубцы и шрамы потрясут людей, оттолкнут от него, оскорбят. Поэтому он всегда плавал в темноте. Но не под дождем.
Пара длиннохвостых попугайчиков взгромоздилась на тоненький ободок пепельницы, заполненной пыльными окурками сигарет трех различных марок: «Кент», «Мальборо», «Тейртон». Дэйв сунул свой окурок среди остальных.
