Александр Бушков - Стервятник
Благодарные слушатели ответили бурными аплодисментами, глуховатыми, ватными рукоплесканиями, сливавшимися с биением упругого шара под черепом. Бережно спрятав паспорт во внутренний карман куртки, Родион застегнул его на пластмассовую пуговицу. До Екатеринбурга как-нибудь доберется. А там можно и поговорить по душам с Петровичем. За время робингудовских приключений и общения с Соней узнал много нового о теневой стороне жизни. Даже если Петрович струхнет, новый паспорт можно раздобыть самому. Какой угодно, хоть на имя Джумагельды Ивановича Цукермана. Есть еще ближнее зарубежье, знакомые в Минске, Риге, Харькове, есть места, где прошедший неплохую школу выживания бывший интеллигент сможет приложить к делу и жизненный опыт, и деньги, а то и инженерную смекалку…
Повесил на пояс кобуру с «Зауэром», сунул в боковой карман запасную обойму, не раздумывая, ввинтил запал в единственную оставшуюся гранату, проверил большим пальцем, надежно ли отогнуты усики. Округлая тяжесть гранаты приятно оттянула тонкую ткань кармана. Тщательно застегнув сумку, оказавшуюся вовсе не тяжелой, Родион встал. Для вящей безопасности нужно будет сесть на электричку, там не нужно предъявлять паспорт. Доехать до Аннинска, оказавшись за границами Шантарской губернии, а там пересесть на поезд дальнего следования. Рыжая стерва в майорских погонах, кавалерственная дама[11], пусть испытывает свои пинкертоновские таланты на ком-нибудь другом. Окажись у нее мало-мальски весомые козыри, давно вцепилась бы в пятки, тут не спасло бы и заступничество академика. Значит, доказательств нет никаких, не зря же во время обыска вид у нее был, как у норовистой лошадки, тщетно пытавшейся выплюнуть удила…
Аккуратность – прежде всего. Поднявшись в квартиру, он тщательно побрился в ванной, краешком глаза то и дело улавливая шевеленье сумбурчиков в темных уголках. Попрыскал мужским лосьоном-спреем на горячую, словно бы воспаленную кожу.
Безупречно одетые, чисто выбритые и причесанные люди в глаза милиции, как правило, не бросаются. Следовало бы сбрить бородку, но тогда паспорт вятича будет бесполезен.
Он надевал свежую рубашку, когда зазвонил телефон. Приставив палец ко лбу, Родион долго, задумчиво созерцал аппарат, пытаясь вспомнить, для чего эта штука предназначена. Сообразив наконец, что следует делать, снял трубку и сказал без выражения:
– Алло.
– Старик, ты? Вадик говорит.
– Какой Вадик? – искренне удивился Родион, успевший уже начисто забыть о прошлой жизни, о тех, кто не имел ничего общего с Робин Гудом.
– Родька, ты даешь… С утра похмеляешься?
– Ах да… – вспомнил он. – Извини, я тут замотался вконец… Вадик, да… Как дела?
– Да возвращаюсь завтра утречком, ты не в претензии?
– Конечно, нет.
– Родька, тогда подчисть там все, лады? Я знаю, ты и так аккуратист, да мало ли какая мелочевка после таких вакаций остается… Я с будущей супругой в эту хату войду, усек?
– Ага, – сказал Родион. – Не волнуйся, старик, я все ненужное уже вынес… вывез… – Его прошиб сухой, трескучий смех. – Все ненужное… И сам, можно сказать, выезжаю…
Он чисто машинально бросил взгляд на телефон – и оцепенел.
Угловатые красные цифирки высветили шестизначный номер. То есть – шантарский, городской. Все телефоны «Шантарского Загорья», расположенного в четырех часах езды от Шантарска, были четырехзначные.
Вадик что-то талдычил в трубку – теперь-то Родион понял, что голос у старого приятеля был странный… И сбросил аппарат со стола. Из глаз едва не брызнули слезы – это было неправильно. Они не имели права вставать на пути в новую жизнь…
Значит, добрались до Вадика. И до «берлоги». Никакой ошибки. Вадик не стал бы делать совершенно ненужную остановку на полпути из курорта к дому…
Голова работала ясно и четко. Прокравшись к двери, он снял «Зауэр» с предохранителя, наложил цепочку, взявшись за ручку, стал открывать дверь от себя…
Ее рванули снаружи с необычайной силой, цепочка скрежетнула, но не подвела… Наугад выстрелив в образовавшуюся щель – и с радостью услышав вскрик боли, еще какой-то шум – Родион дернул дверь на себя. Щелкнул замок. Захлопнул вторую, сейфовую, и четыре ригеля моментально вошли в гнезда.
Со стальной, сейфовой, они повозятся. Вадик поставил ее не из-за воров – после того, как муженек одной из его бесчисленных симпатий, мужик габаритный, снес с петель старую дверь, и дело кончилось хорошей дракой…
Осторожно подкрался к окну, отодвинул штору. На крыше девятиэтажки напротив над невысоконьким кирпичным парапетом маячили стволы и зеленые круглые каски. Родион дважды выстрелил навскидку прямо сквозь стекло – не попал, успел заметить, но головы и стволы шустренько исчезли за парапетом…
И тут же, разнося вдребезги оконное стекло, по комнате справа налево прошла длинная автоматная очередь, Родион едва успел отпрянуть за бетонный пристеночек. Он оказался зажатым в углу, а очередь безостановочно хлестала по стене, с грохотом расшвыривая книги, брызнули осколками фарфоровые безделушки, портрет корифея мировой науки выглядел теперь так, словно над ним потрудилась орда чернорубашечников, жаждавшая отомстить за создание жидомасонской теории относительности, изначально предназначавшейся для затуманивания мозгов доверчивого русского народа.
Родион испытал какое-то противоестественное любопытство, пытаясь угадать, в чем тут сюрприз. И, когда на лестничной площадке упруго громыхнул взрыв, он испытал скорее радость от того, что угадал правильно – пока автоматчик зажимал его в углу, внешнюю дверь подорвали. Пресловутый «Ключ» или «Импульс» – он не так давно приобрел изданную в Шантарске пухлую «Азбуку милиционера» и старательно изучил длинный список спецсредств…
Ну и ладненько. Со второй дверью придется повозиться не на шутку, американцы ее сделали не для того, чтобы вылетела от паршивенького подрывного заряда… Воспользовавшись тем, что автомат умолк, рухнул на пол и пополз к сумке. В разбитое окно врывался ветерок, шума на улице, вот странно, не было – наверное, оцепили там все…
Даша, сука… Недооценил. Использовала единственную возможность взять его с поличным. Это называется – приехали… Он понимал, что провалился, что выхода нет, но в душе клокотал ликующий азарт – все-таки он водил их за нос достаточно долго…
Рядом с его головой в пол звучно ударила пуля – оживились снайперы на крыше. Поздно, он уже успел втащить сумку за ремень в кухню, сам заполз туда, по-пластунски подобрался к подоконнику, в мертвую зону. Его перемещение не осталось незамеченным – вновь, длинными очередями, заработал автомат, кроша стекла кухонного окна, аккуратная кухонька во мгновение ока обрела насквозь сюрреалистический вид – глубокие выбоины на стене, посуда с подвесной полочки валяется на полу в виде разноцветного крошева осколков и осколочков…
А потом? Соскользнут по тросам с верхних этажей, забросают ослепляющими гранатами, рано или поздно подорвут и вторую дверь…
Его прижали плотно. Не высунешься, а о прицельных выстрелах и думать нечего. Так и придется валяться, пока не войдут… Мысль эта была нестерпимой, за ней длинным шлейфом тянулись вовсе уж унизительные картины: бетонные казенные коридоры, камеры, допросы, суд… Вышка. Не стоит обольщаться – даже если докажут только половину исполненных им преступлений, этого хватит…
Слева, под черепом, все сильнее чувствовалось незнакомое неудобство – пульсирующий шар вел себя как-то иначе, как никогда прежде. И Родион содрогнулся, осознав, что где-то на дальних подступах крохотной искоркой тлеет страх…
Почему его не схватили, когда шел в кафе? Не знали, что он собирается делать, в самом деле не следили? Или то, что он в «Казачьей ладье», Рыжую вполне устраивало?
На улице раздался жестяной, неестественно мощный голос:
– Внимание, Раскатников! Выбросьте оружие в окно и выходите на балкон с поднятыми руками! Гарантируем непредвзятое разбирательство вашего дела!
Надо же, на что вздумали купить… Родион осклабился, сжавшись в комочек под окном.
– Внимание, Раскатников! – надрывался мегафон. – У вас нет ни единого шанса, бросьте оружие и выходите!
– Сейчас брошу, – сказал он сквозь зубы.
Не сдвигаясь с места, неестественно выгнув руку за спину, ухватил стоявшую под столом бутылку с ацетоном. Вырвал пробку, вылил содержимое в сумку, чиркнул зажигалкой. Взметнулось бледное пламя, пахнуло жаром, ногой он отшвырнул сумку на середину кухни. Занялось на совесть, горели доллары и рубли, в братском единении пылали президенты и «голый на телеге». Чтобы никто не попользовался кровным, трудами нажитым…
Но страх креп. Как сквозь пелену, до него понемногу начинало доходить, что это – всерьез. Что его поймали. Что он никогда уже не сможет вернуться домой, ходить по улицам, спать с женщинами, есть вкусное…
