Ксеноцид - Кард Орсон Скотт

– Это тот самый эксперимент, который ты проводишь, когда тебе нужен герой, – добавил Садовник.

– Когда мне нужен герой? – задал вопрос Эндер. – Или когда ты сам желаешь стать героем?

– Я бы не стала так говорить на твоем месте, – сухо заметила Валентина. – Ты и сам пару раз исполнял роль героя.

– Возможно, этого даже и не понадобится, – сообщила Эля. – Квара знает про десколаду больше, чем сама говорит. Возможно ей уже удалось открыть, можно ли отделить разумную систему адаптации вируса от функции поддержания жизни. Если бы нам удалось произвести такую форму десколады, тогда мы бы смогли исследовать влияние вируса на разум pequeninos, не подвергая их жизней.

– Вся проблема здесь в том, – вздохнула Валентина, – что Квара столь же охотно поверит в теорию искусственного происхождения десколады, как и Цинь-цзяо, что голос ее богов – это всего лишь генетически вызванный комплекс психоза наваждений.

– Я это сделаю, – решительно заявил Садовник. – И начну немедленно, поскольку у нас нет времени. Завтра вы поместите меня в стерильную среду и убьете все вирусы десколады, имеющиеся в моем теле. Для этого вы воспользуетесь химическими средствами, которые держите в резерве. Теми самыми, предназначенными для людей на тот случай, если бы десколада приспособилась к ингибитору, действующему в настоящее время.

– А ты понимаешь, что из этого ничего может и не выйти? – спросила Эля.

– Тогда это будет истинной жертвой.

– Если ты начнешь терять разум таким образом, который не связан с экспериментом, мы прервем эксперимент. Ответ будет понятен.

– Возможно.

– Мы успеем тебя спасти.

– Меня это уже не волнует.

– Эксперимент будет прерван и в том случае, если начнешь терять разум в связи с болезнью организма, – добавил Эндер. – Тогда мы будем знать, что эксперимент неудачен и ничего нам не объясняет.

– То есть, если я трус, достаточно будет притвориться, что схожу с ум, – отрезал Садовник. – И тогда останусь в живых. Вне зависимости от обстоятельств, я запрещаю вам прерывать эксперимент. Если же я сохраню здравый рассудок, вы должны мне позволить идти до самого конца, до самой смерти. Только лишь в этом случае мы убедимся, что наши души это не творение десколады. Обещаете!?

– Это наука или заявление самоубийцы? – взорвался Эндер. – Или же возможная роль десколады в истории pequeninos сломила тебя настолько, что решил умереть?

Садовник подбежал к Эндеру, вскарабкался на него и прижал свой нос к носу мужчины.

– Ты врешь! – взвизгнул он.

– Я всего лишь задал вопрос, – шепнул ему Эндер.

– Я хочу свободы! – вопил Садовник. – Хочу убрать из тела всю десколаду, чтобы она туда больше не возвратилась! И тем самым хочу помочь освободить всех поросят, чтобы мы были pequeninos на самом деле, а не только по названию!

Эндер ласково отодвинул его. Нос немного побаливал.

– Хочу возложить такую жертву, которая докажет, что я свободен, – заявил Садовник, – а не только выполняю приказания собственных генов. Не только стремлюсь к третьей жизни.

– Даже мученики христианства и ислама соглашались принять в небесах награду за собственные страдания, – напомнила ему Валентина.

– В таком случае, они были эгоистичными свиньями. Ведь вы так говорите о свиньях, правда? На старке, на вашем всеобщем языке. Эгоистичные свиньи. Видимо, это самое подходящее название для нас, для свинксов. Все наши герои пытаются стать отцовскими деревьями. Наши же братские деревья проигрывают с самого начала. Помимо себя мы служим только лишь десколаде. Насколько нам известно, десколада сама может быть нами. Но я буду свободным! И узнаю, кто я такой, без десколады, без моих генов, без ничего – кроме самого меня.

– Самое большее, чего ты добьешься, это того, что станешь мертвецом, – буркнул Эндер.

– Но перед тем я стану свободным. И стану первым из собственного народа, кто обрел свободу.

Когда Вань-му и Джейн рассказали Хань Фей-цы, что произошло этим днем, когда он сам переговорил с Джейн о собственных достижениях, когда дом уже затих после наступления ночи, Вань-му лежала без сна на подстилке в углу комнаты учителя Ханя. Она слушала его тихий, хотя и настырный храп и размышляла обо всем, что было сказано.

А было упомянуто столько мыслей… Большинство из них настолько превышало ее интеллектуальные возможности, что девушке не верилось, будто когда-нибудь ей удастся их понять. В особенности же то, что Эндрю Виггин говорил про цели. Он приписал ей идею решения проблемы десколады, только сама она согласиться с этим не могла. Ведь это не было сознательным… ей казалось, будто она всего лишь повторяет вопросы Цинь-цзяо. Можно ли испытывать гордость от того, что совершил абсолютно случайно?

Людей следует обвинять или награждать лишь за то, что они делают сознательно. Вань-му всегда инстинктивно верила в это. Она не помнила, чтобы кто-либо говорил ей об этом. Преступления, в которых на обвиняла Конгресс, были намеренными: генетическая перестройка обитателей Дао ради создания богослышащих и высылка Системы Молекулярной Деструкции с целью уничтожения обиталища единственного чужого разума, открытого во Вселенной.

Но вот осознавал ли Конгресс это? Возможно, что некоторые верили будто, уничтожая Лузитанию, они спасают человеческую расу… Вань-му знала про десколаду лишь то, что если та распространится от одной планеты к другой, то уничтожит всяческую жизнь, родившуюся на Земле. Вполне возможно, что кое-кто в Конгрессе решил сотворить богослышащих ради добра всего человечества, а затем ввел в их мозги комплекс навязчивых идей, чтобы те не вырвались из под контроля и не попытались воцариться над менее умственно развитыми, «обыкновенными» людьми. Вполне возможно, что у всех были самые прекрасные намерения, хотя при этом они совершали чудовищные поступки?

И наверняка, Цинь-цзяо тоже руководствовалась самыми благородными намерениями: она верила, что послушна богам. Так как же Вань-му могла ее обвинять?

Ведь у каждого имеются какие-то благородные цели. Каждый – в собственных глазах – добр.

Кроме меня, размышляла Вань-му. В своих собственных глазах я слабая и глупая. Но они говорили обо мне, будто я намного лучше, чем сама о себе подозревала. Господин Хань тоже меня хвалил. А вот про Цинь-цзяо те говорили с сочувствием и презрением… и я сама испытывала к ней то же самое. А вдруг… это Цинь-цзяо ведет себя благородно, в то время как я сама – отвратительно? Ведь я предала собственную госпожу. Она была лояльна по отношению к собственному правительству и своим богам, которые для нее истинны, хотя я сама в них уже не верю. Как отличить людей хороших от плохих, раз всем злым каким-то образом дается убедить себя, что они поступают хорошо, пусть даже делают нечто ужасно? А вот добрые люди могут поверить в то, что они плохие, даже если делают добро?

Может быть, хорошие поступки становятся возможными лишь тогда, если человек считает, будто он плохой. Когда же он считает себя хорошим, может поступать исключительно дурно.

Вот этот парадокс девушку совершенно добил. В мире не было бы смысла, если оценивать людей как противоположность того, какими они сами пытаются казаться. Разве не может быть так, чтобы хороший человек и казался хорошим? Если же кто-либо утверждает, что он паразит, то это вовсе не значит, будто он не такой. Да и вообще, существует ли какой-то способ оценки людей, раз этого нельзя делать по их намерениям?

И сможет ли Вань-му каким-то образом осудить саму себя?

Ведь я даже не знаю цели собственных поступков. В этот дом я прибыла, поскольку желала большего, поскольку хотела стать служанкой у богатой, богослышащей девушки. С моей стороны это проявление эгоизма, и благородство со стороны Цинь-цзяо, которая меня приняла. Теперь же я помогаю господину Ханю свершить измену… какая же моя цель во всем этом? Я не знаю, зачем делаю то, что делаю. Как же я могу угадать намерения других? И нет надежды на то, чтобы отличить добро от зла.