Джон Фарроу - Ледяной город
— Передай, что у меня ноги такие — деформированные. Об этом знает Гиттеридж. Посылай.
Карл снова кивнул. Его пальцы проворно бегали по клавиатуре. Джулия бросила взгляд на экран.
— Теперь ясно, — сказала она. — Папочка, будь осторожен. Злокачественное смещение означает, что нас вычислили.
Он кивнул и отвел от нее взгляд.
Джулия встала, чтобы взять кофе с бутербродом, которые принес ей Жан-Ги.
Сосредоточившись на купленном в кафетерии бутерброде с колбасой типа докторской, Эмиль Санк-Марс наслаждался краткой передышкой, несмотря на то что колбаса была слишком тонкой, а хлеб безвкусным. Но и передышка оказалась краткой, потому что в кафетерий вошел капитан Жиль Бобьен и сказал:
— Эмиль, зайдите, пожалуйста, на пару слов ко мне в кабинет.
— Сэр, у меня дел по горло.
— Это ненадолго, Эмиль.
Должностная субординация всегда превалировала у Бобьена над прагматическими задачами. Пришлось детективу дожевывать свой бутерброд на ходу.
Он прошел за капитаном в его роскошный кабинет мимо многочисленных секретарских столов, в большинстве своем пустовавших, потому что в этот час секретарши ушли обедать. Санк-Марс сел на один из двух стульев, стоящих напротив кресла Бобьена, перед большим письменным столом красного дерева, а капитан остался стоять, засунув руки в карманы брюк. Пиджак его был расстегнут, живот нависал над брючным ремнем, он внимательно смотрел в окно на раскинувшийся внизу город.
— Я попал в переплет, — признался он. Бобьен нередко выступал с такого рода абстрактными глупостями.
— Что вы хотите сказать? — всегда после вызова в кабинет начальника Санк-Марс возвращался к себе, нагруженный дополнительной ненужной работой, которая только отрывала его от дел и выбивала из колеи.
Шеф поигрывал позвякивающими в кармане монетками. Он редко бывал в столь плохом настроении, пожалуй, Санк-Марс раньше его таким никогда не видел, поэтому его раздражение сменилось любопытством.
— Они приходят к тебе, Эмиль, когда ты их совсем не ждешь, они захватывают тебя врасплох. Они стоят перед тобой, но ты даже лиц их разглядеть не можешь.
Санк-Марс расценил эти слова как вступление к исповеди. Во-первых, начальник хотел получить отпущение грехов, о которых собирался поведать. Кроме того, речь могла пойти о незыблемых и могущественных силах, толкнувших на путь греха слабую и уязвимую жертву. И, помимо прочего, сам по себе факт признания призван смягчить вину за содеянное.
— Сначала все кажется очень простым, — начал Бобьен — Однажды утром по дороге на работу у тебя спускает колесо. За чашечкой кофе ты начинаешь сетовать на старую камеру. Кто-то спрашивает тебя, не хочешь ли ты ее поменять. Ты смотришь на этого человека. Он пожимает плечами. Дело выеденного яйца не стоит. Камеру поменять! А я — полицейский, мне нужны надежные колеса, потому что я их изнашиваю на службе городу. Кому это может повредить?
Бобьен бросил в сторону сержанта-детектива быстрый взгляд, чтобы определить его реакцию. Санк-Марс не выразил ни порицания, ни одобрения. Он с серьезностью психиатра сидел на стуле и ждал продолжения. Как священник, хранящий молчание на исповеди, он ждал от кающегося подробностей его грехопадения.
— Потом тебе возвращают машину. Оказывается, пробита была не только камера, но и покрышка, причем так, что заклеить ее не было возможности. А одну покрышку менять нельзя, потому что, если степень изношенности колес разная, ездить на машине опасно. В результате тебе ставят две новые покрышки. Ты спрашиваешь, сколько ты должен. Человек пожимает плечами и улыбается. К чему говорить о таких мелочах? Счет никто предъявлять не станет — до этого никому дела нет.
Бобьен кивнул головой с таким видом, будто ему только теперь все стало ясно.
— И ничего не происходит. Потом наступает время везти машину на техобслуживание, а в тот месяц у тебя, как на грех, набирается много расходов. Теперь дело обстоит иначе — ты сам ищешь того малого, который тебе предлагал помощь. Машину возвращают в отличном состоянии. Никакого счета снова не предъявляют. Кому от этого вред? Разве кому-то причинен ущерб? И в самом деле никакого, только на этот раз они просят тебя о маленьком одолжении. Совсем малюсеньком. Так, сущая безделица. Разве можно отказать человеку, который сделал тебе столько добра? Один жулик, которому грозит до тридцати дней, выходит сухим из воды, потому что отпечатки его пальцев были стерты с украденного видеомагнитофона. Мелких преступлений такого рода и без того хватает. Одним меньше, одним больше, кто считает?
Жиль Бобьен сел в свое кресло, положил руки на письменный стол и уставился в пространство между ними.
— Они делают тебе все больше одолжений. Помогают продвигаться по службе. Предоставляют информацию, которая в нужный момент дает тебе преимущества. Вы, Эмиль, именно вы повсюду имеете своих людей. Об этом все знают. Вы же пользуетесь их информацией. И не только вы, не только я, — у любого сыщика есть свои источники, каждый полицейский спит и видит, у кого бы ему получить нужные сведения. Ты мимоходом намекаешь, что тебе неплохо было бы получить продвижение по службе, но на это место хотят назначить другого. Через пару дней с этим другим приключается неприятность, которая заносится в его личное дело, а сам он получает выговор. У тебя просят такую малость, а взамен так много дают.
Однажды ты вдруг выясняешь, что у тебя увеличен лимит на кредитной карточке, причем эту сумму кто-то полностью перечисляет на твой счет каждые шесть месяцев, не задавая никаких вопросов. Но теперь вопросы начинаешь задавать ты. Ты протестуешь. Говоришь, что тебе это не надо, ты никого об этом не просил и деньги брать не будешь. Но тебя никто даже не слушает. Каждые полгода на твой кредитный счет переводятся пять тысяч долларов независимо от того, снимаешь ты с него деньги или нет. И ты никому эти деньги не возвращаешь, потому что отдавать их некому. Никто тебе не звонит. Никто ни о чем не просит. И в конце концов ты сдаешься. Деньги платят. Это никого не волнует. Какая разница? Ты не первый грязный полицейский и не последний. И кроме того, ты ничего никому за это не делаешь, по крайней мере ничего существенного. От тех, кто должен был бы быть на твоей стороне, ничего хорошего ждать не приходится. Сослуживцы над тобой потихоньку посмеиваются. Что им от тебя надо? Верности? Морали? Никто тебя не уважает. Ты всем обязан мерзавцам, окопавшимся в управлении.
Санк-Марс скрестил руки на груди, задумавшись о том, не напоминает ли ситуация начальника его собственную? Ведь единственной разницей между ним самим и Бобьеном было то, что Санк-Марс долго шел на поводке у ЦРУ, позволяя собой манипулировать, а капитан попал в аналогичную зависимость от «Ангелов ада». На первый взгляд, конечно, здесь, как говорится, две большие разницы, но по большому счету параллели вполне уместны.
— Потом пришел день, — я знал, что этот день настанет, — и меня пригласили на встречу. Там меня попросили на время возглавить комитет по назначениям. При особых обстоятельствах такое, вы знаете, случается, и объяснять здесь никому ничего не требуется. Так вот, я распорядился, чтобы одному молодому полицейскому было присвоено звание детектива, выдан жетон, и он был назначен напарником Эмиля Санк-Марса. Я тогда подумал, что теперь-то точно узнаю, как все это у Эмиля получается, узнаю, какие одолжения делают ему плохие парни, потому что он сам должен быть грязным полицейским, чтобы проводить все эти аресты, и я смогу в один прекрасный момент сделать из него самого грязного полицейского в городе.
Здесь Санк-Марс сдержаться уже не мог.
— Так что, Норман Лаженес сам был грязным полицейским или его только использовали?
Бобьен заерзал в кресле. Санк-Марс понял, что ни к чему смотреть это представление, дожидаясь ответа. Все ясно и без того.
Сначала последовало извинение:
— Эмиль, я не знал, что они собирались сделать.
Потом было сказано о неизбежности случившегося, причем упор был сделан на то, что все ошибки в суждениях и недостатки людей предопределены самой судьбой: «Колеса вертелись, я был лишь орудием в чужих руках».
И лишь в заключение была раскрыта сама суть свершенного греха:
— Норман не знал, что вы приведете туда с собой ваших друзей. Его задание состояло в том, чтобы позволить вам завести его на склад, где он должен был вас застрелить. Это я выяснил позже.
Но он не смог этого сделать, причем не только потому, что у вас было такое мощное подкрепление. Он всегда упирал, что заранее ничего не знал о том, что ваши друзья были поблизости, но заметил их потом, перед тем, как вы туда вошли, Эмиль. Вот тогда-то он и решил все переиграть. Но он не знал, что на стропилах на складе засел снайпер, которому было поручено его убрать, если он сменит масть. Хотя, возможно, его бы убрали в любом случае. Если один полицейский убирает другого, значит, байкеры тут ни при чем, и у «Росомах» нет оснований для их преследований.
