Эльмира Нетесова - Клевые
Вскоре Егор начал работать. С раннего утра до позднего вечера сбивал, склеивал столы, стулья, кровати, тумбочки, шкафы, ремонтировал двери и оконные рамы.
Он не спешил, работал основательно, ремонтировал надежно. Клеил шпон, менял ручки на мебели. Без лишних слов подтягивал протекавшие краны, менял сальники, чистил системы в номерах, даже не говоря о том директору, не требовал дополнительную оплату за сантехнические работы, не мелочился. Случалось, по неделе возился в одном номере, в ином управлялся за два дня. Он не жаловался на усталость. Хотя, возвращаясь поздним вечером в свою комнату, валился в постель, как подкошенный, и тут же засыпал. Ему вскоре перестали сниться сны. Егору некогда было думать, вспоминать прошлое. Он жил днем сегодняшним и не хотел, чтобы завтра что-то изменилось.
Человек не замечал времени, не считал переработок, не просил помощи. Он не сразу заметил, как из его комнаты исчез бельевой шкаф, а на полу появился палас.
Вернувшись однажды уже к полуночи, огляделся, к себе ли попал. На тумбочке стоял цветной телевизор.
— Не новый, конечно, но работает хорошо! Нина Владимировна распорядилась поставить! — ответила дежурная по этажу.
Вскоре у него в комнате появилось кресло. Одно из списанных. Его он отремонтировал своими руками. Заменил обивку и кресло стало, как новое.
Таких не меньше трех десятков вернул к жизни, обновил диваны для холлов, отремонтировал стойки в буфетах, уголок администраторов.
Три месяца пролетели незаметно. Словно три минуты прошли. Человек не сразу заметил, что на улице вовсю буйствует весна, и город, оживший после зимних холодов, повеселел, заулыбался, украсился молодой листвой, сиренью и черемухой.
Егор не выходил из гостиницы. Он редко смотрел в окно, да и то не на улицу, а на рамы и подоконники. Там, за окнами, был чужой мир, здесь, в гостинице — его дом, к какому привык и полюбил. Здесь ему помогли. Считали человеком, мастером. Своим.
Порою он забывал об обеде. И тогда горничные приносили поесть в номер. Женщины охотно взялись купить Егору все необходимое для жизни. Приобрели для него сменное белье, обувь и одежду. Распорядились его получкой бережно, отчитались до копейки, даже на конфеты взять отказались.
Егор работал и по выходным. Сам так хотел. Загружал себя делами, а их всегда хватало. Он избегал отдыхать. И на майские праздники по-настоящему страдал от безделья. Он не находил себе места и слонялся по комнате неприкаянно. Он отвык от отдыха и мучительно ждал, когда кончатся праздники. Ему нечем было заткнуть эту пропасть свободного времени, свалившуюся на него внезапно. Егор отвык от телевизора и ни разу за все время не включал его. Человек только тогда решился выглянуть в окно и к своему удивлению увидел прямо перед окном зеленую голову березы.
— Весна! Вот это да! А я совсем забыл, что на дворе — май! Потерял счет времени. Да оно и немудрено. Слишком долго замерзал. Сначала на Севере, потом в Москве! Оттого оттаивать довелось немало! Зато все и всех из души выбросил. Словно и не было у меня никого! — усмехнулся самому себе. И, глянув в стекло, сказал своему отражению: — А ведь не на получки вел счет времени! И за пенсией не бегал всякий день! Ну ругался с бабами за оплату жилья, не ждал от Тоньки на курево. Сам жил и зарабатывал. Ни у кого в долг не клянчил. Никому ничем не обязан, кроме Бога! А после него
— Нине Владимировне! Если б не она, откинулся б тогда на ступенях! И никто б не знал, почему сдох. Но ведь жив! Назло всем! Прежде всего, Тоньке! Уже эта, небось, поминки по мне справила. Надо ей кайф обломать! Подпортить настроение! А что? Мало того, что живой, скажу, мол, заявился за вещами! Пусть побесится лярва! Она с ума сойдет, облезлая крыса, когда увидит, что выжил и
человеком стал заново! — подошел к Ирине — дежурному администратору и попросил заказать для него разговор с Москвой, написал номер телефона, вернулся в комнату, ожидая вызов.
Резкий, внезапный звонок телефона вырвал из кресла.
— Кто заказывал Москву? — услышал Егор голос телефонистки и он показался ему очень знакомым.
— Я заказал!
— Ваш номер снят с обслуживания.
— Почему? Там мать! Я с нею хочу поговорить. Постарайтесь, пожалуйста! — попросил Егор и услышал удивленное:
— Егор? Это ты?
— Я! А ты?
— Нина!
— А я тебя целый день искал зимой! Вскоре и меня выгнала Тонька! Я следом за тобой сюда приехал. Чуть не сдох у гостиницы. Но ты права оказалась! В Смоленске люди не перевелись. Подобрали, спасли, приютили. Теперь дали возможность человеком стать. Самого себе вернули. А ты как?
— Тоже в порядке! Живу, работаю! Уже старшей по смене стала. Прошлое забыто. Вот услышала знакомый номер, дай, думаю, узнаю, кто гадюшником интересуется? Такое зло меня взяло! А тут ты! Сюрприз! Ты давно в Смоленске?
— Больше трех месяцев! Как раз на Крещенье ушел! Скорее — вынудила, выгнала Тонька. Я не выдержал. Ты ее знаешь!
— А я звонила тебе, когда устроилась! Трубку взяла Серафима. Тоньки не было! Ох и плакала бабуля! Жаловалась на Тоньку. Сказала, что тебя сестра довела, выжила из дома. И никто ничего о тебе не знает. Жив ты или нет? Не звонишь, не приходишь. А теперь вот я узнала, что номер снят с обслуживания…
— А почему такое бывает? За неуплату отключили аппарат?
— Нет, Егор! В этом случае нам говорят причину. Тут другое! А что — не знаю…
— Нина! Ты можешь узнать у Вагина?
— Егор! Какой Вагин? Сегодня он отдыхает. Ведь праздники! Только третьего могу дозвониться!
— Прости, Нина, забыл совсем! Придется срочно ехать!
— Так лучше будет! Когда вернешься, позвони! Запиши мой телефон и адрес…
Егор приехал в Москву утром. Город праздновал весну. Но лица людей неулыбчивые, хмурые. Они словно не проснулись, лезли в электрички, не глядя по сторонам, отталкивая локтями стариков и детей, беременных баб.
— Звери! — сплюнул Егор зло. И, сев в электричку, старался не смотреть на пассажиров. Вот и знакомая станция, она такая же грязная, вонючая, как и прежде. Торговцы и нищие, воришки и жу
лики, проститутки всех возрастов, гадалки и милиция уже были на своих местах. Ничто не изменилось… Словно минуту не отсутствовал.
Егор идет знакомой дорогой. По пути купил Алешке конфет, матери — ее любимое печенье к чаю. Вот и последний переулок…
— Как встретят дома? Мать, наверное, обрадуется. До ночи будет расспрашивать, как живет, где работает и кем. Тоньку зарплата заинтересует. Другое не нужно. Алешка в прятки позовет играть во двор. В доме не любит быть. Задыхается пацан в притоне. Интересно, держат ли они шлюх, как раньше? Или разогнали всех? Ну нет! Тонька на такое не пойдет! Скорее удавится, чем копейку упустит. От нее, как от барухи, ни один грош в щель не упадет. Эта из дерьма масло выдавит! Вся посерела, сморщилась на своих диетах. Прикрывает ими скупость. Сама себе в жратве отказывает, брешет, что фигуру сохраняет. А кому она нужна? Да при такой харе да проклятом норове только камикадзе может на нее оглянуться, да и то в последний миг, чтоб не жалел, что из жизни уходит… Только вот мать с Алешкой жаль. Она за какие грехи с такой стервой мучается?
— подошел к калитке и онемел…
Егор не верил своим глазам. Нет дома… На его месте обгорелые головешки да потрескавшиеся отстатки фундамента. Пыль и пепел вокруг. Почти у калитки валяется ржавая труба…
— Пожар?! Но когда он случился? Где мать, Алешка? — встали волосы дыбом.
— Егор! Ты что ли? — услышал из-за забора голос соседа Свиридова. — Откуда ты свалился?
— Из Смоленска приехал. Там живу!
— Вон что! Знать, припоздал! Иль не знал, как тут приключилось? Уже давно пожар отгорел. Как раз в последний день февраля. Ночью полыхнуло со всех сторон. К дому подойти нельзя было. Его бензином облили отовсюду и подожгли. Пока пожарники приехали, только вот это пепелище и осталось. Больше ничего. Никого не спасли. Всяк свое стерег, чтоб огонь не перекинулся ненароком. А пожар за полчаса все сожрал. Ни утащить отсюда что-нибудь, ни хоронить некого! Все прахом пошло! Видать, крутые навестили. Но кто именно, попробуй сыщи! Да и кто искать будет? Кому это нужно теперь? Видать, заразили потаскухи сифилисом кого-нибудь, тот и отомстил. Всем — одним махом! А может, Тоньку наказали, что наваром не делилась. Нынче как: живешь сам — давай дышать другому. Иначе перекроют горлянку. Все так канаем. А ей мало было. Вот и получила! По самую маковку! — закашлялся мужик. — Я грешным делом думал, что и ты сгорел вместе со всеми. Тут вижу, вроде ты подошел. Вишь, какое дело? Живем и не знаем, что будет завтра. Не на кого надеяться и положиться. Даже пожаловаться некому. Нет власти! Нет хозяина! Кругом воры и убийцы. Они слабых
не видят! Топчут в грязь! Вот и помираем. Молча. Всяк в своей норе. Как придется. Хорошо, если сам помрешь, никто не помогает. Вот в этом без отказа, только свистни. Желающие вмиг появятся! Дожили до стыда! Не то помочь, вступиться за нас некому.
