Евгений Сухов - Медвежатник
— Любопытно. Он что, тоже медвежатник? Отдыхая от своих научных дел, иногда балуется тем, что взрывает сейфы? — хмыкнул Савелий, отхлебнув вина. Разговор принимал очень интересный оборот.
— Совсем нет, он изобрел динамит в помощь горной индустрии, чтобы легче было взрывать скальные породы.
— И какова реальная мощность этого динамита? — заинтересовался Савелий.
— Очень велика. Сто граммов динамита способны разнести пятиэтажный дом.
— Так как, ты говоришь, зовут того замечательного человека, что изобрел динамит?
— Его зовут Альфред Нобель.
— Я запомню его имя. Если все-таки мне удастся распечатать сейф из титановой стали с помощью его изобретения, обязательно отправлю ему открытку, полную восхищенных слов.
— Так, значит, ты едешь в Москву? Планы твои меняются?
— Да, еду. Как видишь, в Москве у меня обнаружились срочные дела. Мы с тобой встретимся?
— Надеюсь, — улыбнулась Елизавета. — Я верю в судьбу. Извини, мне надо идти, а то мой обожатель умрет от ревности.
Савелий видел, как нелегко дается Елизавете спокойствие, — достаточно всего лишь одного неосторожного слова, чтобы она пролилась теплым нежным ручьем.
Елизавета поднялась и, приветливо улыбнувшись, направилась к своему столику, где ее ждал юный Оболенский.
Глава 46
Назар Пафнутьевич Тарасов проживал в Конюшенном переулке, в глубине дворов, в покосившемся от времени срубе. Оконца были настолько низкими, что казалось, будто дом врос в землю. Почерневшая невысокая дверь свидетельствовала о том, что хозяин не обладал габаритами былинного богатыря и предпочитал жить не в хоромах, а в тесной горнице, где от тесноты запищала бы даже мышка-норушка.
Рядом — дома покрепче, наполовину каменные. Их сводчатые крыши уверенно подпирали небо и выглядели настоящими витязями на московской улице. С многоаршинной высоты хозяева особняков не без высокомерия посматривали на покосившееся строение, совсем не подозревая о том, что в нем живет старый медвежатник, уже лет пятнадцать отошедший от больших дел. Он не был беден, даже не истратил десятой доли из накопленного, мог запросто скупить не только близлежащие дома, вместе с нажитым добром, но и половину улицы. Однако старик предпочитал жить незаметно и не забывал кланяться своим соседям даже издалека, удивляя самых неулыбчивых своей любезностью.
Гости к Тарасову захаживали нечасто, а если и случалось, то во дворе подолгу не задерживались и, тщательно отерев с подошвы грязь о сосновый косяк, с громким приветствием переступали порог избы. В основном то были босяки, в Москве люди не редкие, промышлявшие случайными заработками и гораздые на всякую грязную работу.
В этот раз посетитель был иным. Английский светлый костюм сидел на нем как влитой. В правой руке — трость с набалдашником из слоновой кости, инкрустированным серебром. Посетитель обращался с ней уверенно, как человек, привыкший к подобным атрибутам. На голове — узкополая шляпа.
Постучавшись костяшками пальцев в дверь, он громко окликнул хозяина.
Навстречу гостю вышел старик лет семидесяти пяти. Сухой, кряжистый, невысокого росточка, с глубокими морщинами на щеках и с добрым прищуром, он напоминал языческого домового. Достаточно только перекреститься, и сгинет нечистая сила.
— Господи, кто ко мне пожаловал! — обрадованно произнес Тарасов, слегка приобняв гостя. — Ну, проходи, — великодушно разрешил хозяин, подтолкнув его в глубину комнаты. — Забываешь ты старика, Савелий. Раньше дня не было, чтобы не заходил, а сейчас месяцами тебя не вижу.
— Давно это было, ты тогда на Хитровке жил, — вяло оправдывался Савелий, присаживаясь на дубовый табурет. — А теперь ты там, знаю, редко бываешь.
— Да ведь и ты с Хитровки давно перебрался, — критически осмотрел он костюм Савелия, — в такой обнове там не ходят.
— Верно, перебрался, — согласился Родионов, — но родные места не забываю, наведываюсь иной раз.
— Это ты правильно сказал, — очень серьезно заметил старый медвежатник, — как бы высоко ни взлетал, а полезно иной раз возвращаться в то дерьмо, из которого вылупился. — Назар Пафнутьевич потоптался у шкафа. — Так где он у меня? Едрит твою, опять ключ куда-то запропастился. Вот беда, неужели от жажды помирать придется? Вот сколько раз давал себе слово не брать в руки отмычку, а все никак не получается. То и дело ключи теряю, вот и держу оттого в карманах постоянно крючок.
— И с каких пор ты слово держишь?
— Как с каторги вернулся. Ах, вот он, отыскался! — Он выудил из кармана большой загнутый гвоздь и ловко отомкнул шкафчик. — Видал! — гордо произнес он. — Не позабыл еще своего ремесла. — Распахнув дверцы шкафа, он достал огромную бутыль самогонки и торжественно водрузил ее на стол. — Это тебе, милый, не «Смирновка», а самый настоящий первачок, через негашеную известь пропущенный, — гордо сообщил медвежатник. — Стакан примешь, так с ног мгновенно валит. И знаешь, в чем его секрет?
— В чем же? — доброжелательно улыбнулся Савелий, твердо дав себе слово не прикасаться к первачу, невзирая ни на какие уговоры.
— Сахара жалеть не нужно!
— Это верно, — серьезно согласился Родионов, — хороший продукт требует и соответствующих компонентов.
— Так я тебе налью, Савельюшка? — Хозяин с надеждой посмотрел на гостя.
— Не уговаривай, Назар, не расположен, — наотрез отказался Савелий.
— Ну и зря! — Тарасов уверенно откупорил бутыль. Даже полумрак не мог скрыть счастливого выражения его лица. — Я тоже просто так не пью. Это дело сначала нужно заслужить. А я считаю, что заслужил сегодня. Давеча прохожу мимо строительной конторы, а в помещении-то никого, — весело заплескался первачок в граненом стакане. — А там у них в углу сейф стоит. Несложный совсем, раза два-то ковырнуть, чтобы открылся. Для такого матерого медвежатника, как я, это вовсе мелочь будет. И что, ты думаешь, я сделал, Савельюшка? — гордо посмотрел на Родионова старый медвежатник.
— А известно что, достал отмычку, с которой ты никогда не расстаешься, да и открыл себе, а деньги все в чемоданчик сгреб. А потом незаметно, как это с тобой было не однажды, исчез.
Назар Пафнутьевич весело погрозил пальцем:
— А-а! Все шутишь, дорогой Савелий. Так вот что я тебе могу сказать: я гордо прошел мимо… Хотя мог значительно пополнить свои карманы.
— Геройский поступок, — рассмеялся Савелий. — Боюсь, что мне это бы не грозило.
— А все потому, что однажды я дал себе слово не грабить, вот и держу его. Так что, считай, первачок я заслужил. Ну, будь здоров!
Назар Пафнутьевич поднял стакан с самогонкой и, прикрыв глаза, выпил в несколько больших глотков.
— Значит, держишь слово?
— Признаюсь, трудно, но ничего, держу! Иной раз на образа молюсь, чтобы ненароком не сорваться. Но у меня пример есть, а так бы давно сорвался. — Крякнув, Тарасов опустился рядом и, выудив из раскрытой пачки папиросу, закурил.
— Это какой же? — бесхитростно поинтересовался Савелий.
— Был у меня приятель. Тоже медвежатник. Многому я от него научился. Хочу сказать тебе, Савельюшка, чтобы не в обиду было сказано, медвежатник он от Бога был. Теперь нынче таких не встретишь. Жизнь он прожил долгую, да и на каторге просидел немало, почитай, годков двадцать будет. Так вот я тебе хотел сказать, что как кости у него под старость ломать стало, так он решил со своим ремеслом завязать. А как это сделаешь, если оно ему в кровь въелось? Чтобы ненароком не забрести в какой-нибудь магазинчик с отмычкой, решил он собственную жизнь усложнить. Наставил себе замков в дверь, в шкафы, в столы. Чтобы бутылку водки достать, нужно было восемь сундуков отпереть. Сначала один — большой, а в нем — другой. Хлеб нужно достать, а он в столе лежит, под тремя замками. Видал, а?! — восторженно восклицал Назар Пафнутьевич. — Ключей он не носил специально, все выбросил! Зато носил всегда отмычку. В избу надо войти — достает отмычку. Хлебушек надо покушать — опять отмычку. Водочку испить — третью отмычку.
— Дела! Как же он со всем этим справлялся? — искренне подивился Савелий.
Первач пронял Назара: щеки его раскраснелись, с глаз сошла былая сонливость, а физиономия приняла осмысленное выражение. Похоже было, что Тарасов на этом останавливаться не собирается, и, стрельнув мутным взглядом на пустой стакан, до краев наполнил его пьяным зельем. Несмотря на возраст, руки у Назара Пафнутьевича оставались крепкими, пальцы не дрогнули даже после крепчайшего первача, и Савелий был уверен, что даже сейчас ему откроет свою тайну самый серьезный сейф.
— Это еще не все, Савельюшка, чтобы навык-то не потерять, он договорился с мастерами, которые меняли ему замки раз в три дня, — уважительно протянул старый медвежатник. — Большую копейку за это платил.
