Николай Иванов - Спецназ, который не вернется
Окурки «LМ» валялись небрежно — не солдатские, которые докуриваются до изжеванного фильтра, а отброшенные после нескольких затяжек в свое удовольствие и с сознанием того, что в кармане еще целая пачка и можно позволить себе пошиковать. Или в самом деле времени у курцов только и было — выйти в эфир и узнать у бизнесмена расписание грузовых поездов. Что же за сволочь в Москве продает своих? И сколько их, таких благодетелей, выступающих под лозунгами защиты прав человека? И главное: почему они еще не в «Матросской тишине», если о них знают в Кремле? А может, именно потому они на свободе, что подобравшимся к власти сегодняшним правителям бардак в Чечне самим выгоден?
Чем больше задавал Заремба себе вопросов, тем глубже влезал в политику. А чем дальше входил в эти кущи, тем неуютнее ему становилось от нравов ее обитателей. Лучше уж рассмотреть, окурки да вдавленные в податливую лесную землю следы. Листва, правда, спружинила и делает вид, будто на нее никто не ступал — но это все чеченские штучки, все против федералов. Но не выйдет нынче, не получится. Не на тех напали.
Отодвинув листья, Туманов и Заремба посмотрели в одну и ту же сторону. Да, Волк ушел. в лес, ушел неторопливо — так действуют, когда в округе нет охотников. Но нынче охотник нашелся. Не хотелось бы бравады, да еще преждевременной, но про себя Заремба решил: его выстрел прозвучит первым. А значит, победным.
— Пошли перекатом, — ощущая в себе зарождающийся зуд, отдал он команду.
— Перекатом, — передали от одного другому команду в группе, потому что слова командира вышли и замерли около его рта. Один движется — остальные прикрывают. Даже не перекат это, а гусеница, подтягивающая свое тело к цели. Катились-подтягивались, выбирая самый легкий путь. И не ошибались — Волк в самом деле ни от кого не прятался, людей трудностями по дополнительной охране не нагружал и следов своих не заметал. Вскоре послышались и голоса боевиков. Догнали.
Пошли еще тише и осторожнее. Нет, все же хорошо разведчику в глубоком тылу противника. Красота! Умей самый мизер, и неприятель сам приведет к своему ночлегу.
Ночлег не ночлег, а кухней запахло. Возбужденные возгласы волчьей стаи подтвердили, что они приближались к базе, и Заремба остановил группу. Теперь — все. Ни шагу вперед. Как ни будь беспечен Волк, а посты вокруг лагеря он уж расставил точно. А при появлении командира охрана по крайней мере первое время станет демонстрировать ревностное отношение к службе. Ради Аллаха, ребята, служите и выслуживайтесь. Настоящая встреча впереди. И опять Заремба успел отметить, что от его дум попахивает бахвальством. Чечены — народ горячий, война их научила многому, и если считать боевиков детьми с рогатками, сам останешься на растерзание шакалам и птицам, как тот несчастный солдатик около сгоревших машин.
Воспоминание о нем было неприятным. И скорее потому, что группе пришлось уйти от погибшего, даже не предав тело земле. Когда такое было видано?
Подавляя недовольство собой, Заремба остановился. Вгляделся в карту.
Место, к которому вышли, он бы и сам присмотрел для базы. Слева — плотно сбившиеся коричневые линии, под которыми тонкой синей ниточкой сумел пролечь по дну оврага ручей. С другой стороны коричневые линии горбатились до небольшого поселка и уж там резко сбрасывали вниз и дубовую рощу, и дома. С военной точки зрения идеально: овраг прикрывает от непрошеных гостей, а взгорок защищает, создает «мертвую зону» при стрельбе артиллерии.
Браво, Волк. Ты наверняка служил в Советской Армии.
— Отходим, — все так же негромко продолжал отдавать команды подполковник.
На этот раз волной передавать указание не потребовалось, так как движения командира говорили сами за себя. А отход — это благо: тем, кто пусть вчера еще считался трижды опытным, но давно не ходил под пулями и не нюхал опасности, на первый раз лучше отойти и успеть хлебнуть свежего воздуха. Успокоиться. Теперь уже не по нюху, а по карте отыскали себе место для отдыха и ночлега. Подальше от оврага — вода, к сожалению, всегда привлекает лишнее внимание. Поглубже в бурелом, куда даже волки не станут переться. К тому же ночью.
— На ночь остаемся здесь, — оценил стоянку Заремба.
Математика разведки: боевая задача минус комфорт дают в итоге жизнь.
Но лежбище готовили аккуратненько. Выстелили ложбинку листьями, ветками, мхом, занавесились маскировочной сетью «Крона». В Балашихе долго вертели привезенные Вениамином Витальевичем спальные мешки, но в конце концов отказались от них — хотя и не вес, но зато объем они все же создавали, и Заремба попросил приготовить для группы обыкновенные брезентовые подстилки. Размышлял: не на кавказскую недельную свадьбу собрались, а ради тепла на одну-две ночи он маневренностью и безопасностью группы жертвовать не собирался. Костер тоже не разрешил разводить. Хороший нос дым в лесу чувствует как алкаш выпивку, а семнадцатый квадрат — рядом. Да и на сон особо не заглядывались — часов в пять утра желательно лежать около лагеря Волка и своими глазами следить, сколько человек уходит на железную дорогу, а в каких местах и кто остается в лагере.
Дежурство после некоторого раздумья распределил так, чтобы Волонихин и Марина отстояли свое время до темноты. Еще приворкуются рядышком, согреются, положат головы друг другу на плечики и прикорнут в блаженстве. Дома отоспимся. Кажется, Иван рассчитывал как раз на обратное, хотел даже предложить свои услуги на самое томительное — предрассветное время, но потом обмяк, все же постеснявшись лишний раз вылезать со своей симпатией к Марине. Могло ведь сложиться и хуже, то есть дежурство порознь, поэтому лучше грызть семечки из кармана, нежели смотреть на орехи, висящие высоко на ветках.
Для влюбленных главное — уединение. И когда группа улеглась в лежбище, Дождевик поменял Марине винтовку на свой автомат, девушка и Иван с удовольствием взяли оружие на изготовку, сняли его с предохранителя. Готовы. Можете спокойно отдыхать. И нетерпеливо ушли в лес.
— Слушай, а ты можешь вспомнить, что делала пять лет назад? — сделал попытку остановить вопросом девушку доктор.
Полностью уловка не прошла, но Марина замедлила шаг:
— А зачем?
— Я ровно пять лет назад надумал жениться.
На этот раз Марина остановилась, ожидая продолжения. И Волонихин торопливо завершил:
— Но никого не нашел.
— Пять… лет… назад… — принялась вспоминать девушка. — Я вообще-то служила в женской колонии, но вот пять лет назад выезжала на первенство Европы по пулевой стрельбе среди правоохранительных органов. Между прочим, заняла четвертое место.
— Жаль, что не первое. Чемпионов показывают по телевидению, я увидел бы репортаж и сказал: «Беру в жены эту безумно симпатичную спортсменку».
— Конечно, а не чемпионки вам не нужны! — Марина попыталась идти дальше, но Иван не позволил:
— Я только хотел сказать, что если бы тебя показали по телевидению, я увидел бы тебя гораздо раньше.
— Не надо, не надо, — выставила руку Марина, но сама же ею и провела по груди доктора. — А где сам-то хоть находился в это время, чем занимался?
— «Качал маятник» где-то в Азии.
— А что это ты так увлечен ласточками? Извини, я подсмотрела, как ты их рисовал. Думала, может меня…
— Ласточки? — переспросил Волонихин. Он явно тянул время и подбирал ответ. — Мечта детства — сотворить памятник ласточке. Туманов, между прочим, неплохо рисует, обещался помочь.
Марина глянула и хитро, наклонив голову, — мол, не о пограничнике речь — вернула разговор обратно:
— Странное желание.
— Да нет, ничего странного, — улыбнулся доктор. Помолчал, вспоминая что-то или решаясь сказать правду. Победило второе. Он разжал объятия. — Просто… просто мне нравилась одно время женщина с такой фамилией — Ласточкина. — Осторожно посмотрел на Марину: обиделась? Но та покачала в задумчивости головой, принимая признание. Помечтала:
— Хорошо, когда мужчины так вспоминают своих женщин. Жаль, что у меня другая фамилия и… что я не выиграла первого места.
— У тебя прекрасная фамилия. Ласточка — она… она улетающая, — почувствовав грусть в голосе Марины, принялся успокаивать Иван. — Она — недоступная. А ты — земная. Тебя можно потрогать, прикоснуться, ощутить, обнять.
Марина подумала над сказанным, выискивая ступеньку, на которой оказалась в раскладе Волонихина. В какой-то степени согласилась с отведенным ей местом, хотя зависть к неизвестной Ласточкиной осталась. Всегда так: земным, тем, кто рядом, — не ставят памятников и не сочиняют поэм. Но кто знает, что лучше…
— Только давай без обид, ладно? — попросил совсем по-детски Волонихин.
— Все это жизнь, Ваня, — успокоила его Марина. — Что ж я, не понимаю? И тогда текла жизнь, и сейчас, — она погладила автомат, стволом вынюхивающий землю.
Тот благодарно прильнул к мягкому боку хозяйки, замер.
