Евгений Костюченко - Динамит пахнет ладаном
История с банковским билетом действительно была ему гораздо более интересна, чем ответ на вопрос — а как вообще оказалась на юге Техаса русская княжна? Князь Муравьев объездил весь свет, а Америку исходил вдоль и поперек, и Вера всегда была с отцом. Так почему же ей тут снова не оказаться? Это не удивительно. Удивительного вообще не так много в жизни. Даже то, что поначалу кажется странным, на поверку оказывается чем-то таким, что уже встречалось не раз. И не оставляет после себя ничего, кроме разочарования.
В купе заглянул Паттерсон:
— Ты здесь? Смени меня. Мне надо переговорить с начальником поезда.
— Ага, не вытерпел, — усмехнулся Орлов.
— Посмотрим, долго ли ты продержишься.
— За меня не волнуйся. Я знаю секретное слово. Как только его скажу, любая болтушка теряет дар речи.
— Посмотрим, посмотрим.
Маршал Паттерсон заторопился к выходу, однако остановился на полпути и изумленно оглянулся: в купе, где только что щебетала без умолку их разговорчивая попутчица, вдруг установилась гробовая тишина.
Орлов сидел рядом с Верой, уставившись в стенку перед собой. На стенке было небольшое зеркало, и, если скосить глаза, в нем можно было увидеть лицо соседки. Ему стоило больших трудов не глядеть в это зеркало, и не поворачиваться к ней. Он даже отвернулся для того, чтобы не вдыхать запах ее духов.
Он услышал голос Паттерсона за окном. Маршал, выйдя из вагона, разговаривал с кем-то на перроне.
— Судя по всему, мы еще не скоро тронемся, — негромко произнес Орлов.
Обычная фраза. Из тех, какими принято обмениваться с попутчиками. Но Вера выпрямилась, гордо вскинув голову. В зеркале было видно, что ее глаза пылают гневом.
— Но это не страшно, — продолжал он. — Главное, перевалить через горы, а дальше будет ровное пространство, поезда там разгоняются, так что наверстаем.
Он говорил по-русски. Она же перебила его по-французски:
— Не тратьте время попусту, сударь. Я не разговариваю с жандармами.
— Я не жандарм.
— С филерами и провокаторами я тоже не разговариваю.
— Но…
— И будьте любезны соблюдать установленный порядок, сударь. Вам запрещены разговоры с преступниками, не так ли?
Скрестив руки на груди, она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза.
— Я хотел спросить, как здоровье вашего батюшки.
Ее лицо оставалось каменным. Орлов разозлился и вышел из купе. «Ничего, ничего, — подумал он. — До Сан-Антонио путь неблизкий, еще наговоримся».
4. Пульман. Проверка на прочность
Поезд покинул станцию на закате, с опозданием на два часа, и тащился еле-еле, кренясь на многочисленных извивах пути. Темнота сгустилась быстро. Едва в вагоне зажглись лампы, Паттерсон пожелал даме спокойной ночи и запер дверь.
Увидев на его поясе наручники, Орлов спросил:
— Ты не боишься нарушать установленный порядок?
— Хочешь знать, почему я не пристегнул ее? Она не убийца. На окнах решетка, дверь на замке. Не убежит. — Паттерсон расставил фигуры на доске. — Что скажешь? Я не прав?
— Тебе виднее.
— Я читал запрос на нее. Ей вменяют покушение на государственных чиновников. И много чего еще. Но убийства в этом списке не было. Она не убийца.
Орлов сдвинул свою пешку, маршал — свою, Орлов вывел вперед коня, маршал — слона.
— Как насчет пива? — спросил Паттерсон.
— Я пас. Не пью в дороге.
— Я тоже. Тем более, когда сопровождаю государственного преступника. Ты поговорил с ней?
— Нет, — сказал Орлов.
— Неужели даже словечком не перекинулся? Если бы я где-нибудь в России встретил девчонку из Техаса…
— Ты теряешь ладью, — Орлов поводил пальцем над доской, указывая маршалу на оплошность.
— Черт с ней. Нет, ты скажи мне, как же так? Она, наверно, была бы рада узнать, что с ней едет земляк.
— Скоро она увидит много земляков, — сказал Орлов. — И проведет среди них остаток своих дней. Государственные преступники обычно не возвращаются с каторги.
— В России женщину могут отправить на каторгу?
— Почему нет? — Орлов крутил в пальцах пешку, задумчиво глядя на доску. — Я вот только одного не понимаю — как ее нашли? Ладно бы в Нью-Йорке, там среди эмигрантов хватает полицейских осведомителей. Но у нас, в Техасе? Не понимаю.
— Да очень просто. Уж больно приметная дамочка. Все газеты печатали ее портреты. Судья говорит, что уже через неделю после ареста заявились к нему двое из сыскного агентства, показали карточку. Не газетный снимок, а судебный. Девушка уже побывала в русской тюрьме. Ее выпустили. Она бежала за границу.
— Что за агентство?
— Не знаю. Судья с ними раньше не сталкивался. Они разыскивают беглых преступников по заказам иностранных дипломатов. На девушку поступил заказ, они только-только начали раскидывать свою сеть, как вдруг она попалась на банкнотах. Эх, глупышка… Думала, что здесь сможет затеряться. Не вышло. И почему она не спряталась в Аргентине или хотя бы в Колумбии?
— Потому что испанского не знает. А Техас для нее как дом родной.
Паттерсон вздохнул.
— Вот тебе и дом. Значит, каторга? Несладко ей придется. Наша тюрьма покажется раем.
— Почему ее не выдали сразу?
— Как же можно выдать из-под следствия? Если бы присяжные ее не оправдали, она бы мотала срок у нас. И выдали бы ее только после освобождения. Черт! Если б адвокат знал, чем все кончится, он бы так не старался…
Они снова замолчали, постепенно втягиваясь в бой между черными и белыми деревянными фигурками, и стараясь не думать о женщине, что осталась за стеной.
Ночью поезд остановился у водокачки. Орлов не спал. Он глянул в окно, пытаясь определить, как далеко они отъехали. По черноте, окружавшей поезд, он понял, что вокруг теснятся горы. Значит, локомотив еще долго не сможет разогнаться. «Опоздаем, — подумал он. — Хотя — куда нам спешить?»
Стоянка затягивалась, и он задремал, убаюканный тишиной. Его разбудило смутное ощущение тревоги. Поезд уже снова двигался, но как-то необычно. Колеса стучали чаще, скорость заметно выросла. Вагон трясло и болтало так, что шахматы в деревянной коробке выбивали мелкую дробь.
Орлов встал и выглянул в коридор. Там он увидел одного из курьеров. Тот стоял, прижавшись лицом к стеклу, и пытался что-то разглядеть за окном. Второй курьер показался из тамбура.
— Нас… Нас отцепили, — дрогнувшим голосом сообщил он. — На площадке кто-то стоит. Пытается войти. Я подпер дверь, но…
— Вот подонки, — сказал его пожилой напарник, оторвавшись от окна. — Значит, паровоз захвачен. Сейчас отгонят подальше и начнут трясти. Обычное дело.
— Что будем делать?
— Запремся и будем ждать рассвета. В пульман им не войти. Ну, стекла побьют, и что? — Он глянул на Орлова. — Хорошо, что с нами едет маршал. Если он с ними поговорит, они могут и отступить. Бандиты не любят связываться с властью.
Курьер, седой крепыш с обветренным лицом, говорил спокойно, с ленцой, как о чем-то вполне заурядном. Однако руку держал на поясе, и пальцы нервно барабанили по кобуре.
— Я знаю эту линию, — сказал Орлов. — Здесь много заброшенных веток. Могут оттащить нас к какому-нибудь старому прииску или разрушенному форту. Тогда у них будет много времени, чтобы вскрыть вагон.
— Чего гадать? — Курьер пожал плечами. — Что будет, то и будет. Запасемся водой и разложим патроны под руку. Нас скоро начнут искать. И найдут. У этих подонков — никаких шансов. Я знаю, что говорю. Не первый год на службе. В Вайоминге, в Монтане, в Колорадо, где меня только ни пытались ограбить. И никому это не удалось. А местная шваль — она способна только воровать коз у мексиканцев. Пульман им не по зубам.
Из купе выглянул Паттерсон.
— Вагон отцепили от поезда, — сказал он.
— Это уже не новость, — сказал ему Орлов.
— Да? — Маршал зевнул. — Тогда я, пожалуй, еще посплю. Пока нет других новостей.
Откатилась дверь купе, в котором ехали почтальоны. Без лишних слов они отомкнули замок решетчатой секции и принялись перебрасывать мешки к себе.
— Чтоб не загорелось, — сказал один из них.
Орлов оглянулся:
— Все на месте. Но где проводник?
— Смылся, — сказал пожилой курьер. — Видать, сошел на водокачке, и не вернулся. Плохо, что у него ключи. Он мог их отдать. Так что двери надо укрепить.
Вагон болтало все сильнее, дорога шла под уклон, и всем стало ясно, что паровоз перевели на какой-то старый путь. Где он остановится? Когда? Это не имело значения. Они действовали быстро и слаженно, будто всю жизнь только тем и занимались, что готовили пульмановский вагон к осаде. Откидными диванами заслонили оконные проемы, чтобы укрыться от пуль. Сняв двери свободных купе, перегородили ими оба входных тамбура. Воду, что была в вагонном баке, разлили во всю имеющуюся посуду. Для этого пришлось вылить из бутылок пиво. Виски не тронули — может пригодиться для обработки ран. Для этой же потребности разодрали на бинты пару чистых простыней. И каждый мысленно помолился, чтобы они не понадобились.
