Стивен Хантер - Мастер-снайпер
Его передернуло от холода, и он плотнее застегнул воротник. Не чикагская зима, конечно, но все равно холодно. Обычно влажный лондонский воздух от холода становился суше, и это, похоже, предохраняло ею рану от болезненного нагноения.
Литс прошел по Бейкер-стрит до того места, где она становилась Орчард-стрит (сумасшедшие британские улицы, они без всякого предупреждения вдруг превращаются в следующем квартале в другие улицы, но если ты об этом спросишь, то на тебя посмотрят как на идиота), потом свернул налево, к Оксфорд-стрит, и двинулся к Блумсбери-сквер. Он шел без особой спешки, зная, что в кабинете его не ждет ничего неотложного. Внезапно Литс заметил, что находится всего лишь в одном или двух кварталах от Гросвенор-сквер, ему просто надо пройти по Дюк-стрит, которая ведет туда, где находится штаб-квартира ОСС. У него в голове проскочила мимолетная мысль прийти туда, закатить сцену и потребовать встречи с кем-нибудь из высокого начальства. Говорят, Донована можно убедить в чем угодно, если преподнести это с достаточным энтузиазмом; он мог бы подпихнуть свою идею Дикому Биллу Доновану. Но скорее всего оно натолкнется на аристократичного полковника, который руководит этим заведением, — на начальника лондонского филиала ОСС, первоклассного восточного сноба, или на одного из его бесхребетных и безымянных, подхалимствующих перед британцами помощников, определенно состоящих в заговоре с Тони.
Литс дошел до Оксфорд-серкус, сразу за Дюк-стрит, и понял, что уже отбросил надежду на высокое начальство. В конце концов, это не его стиль работы.
Уличное движение здесь шло по кругу, маленькие, странные черные автомобили напоминали планеты, вышедшие из-под контроля и устремившиеся навстречу своей участи. Выкрики, блеяние автомобильных рожков, гудение моторов, голубой дымок из выхлопных труб окружали его со всех сторон. И где только они берут топливо? В этом механическом круговороте Литс видел образец тщетности: груды металла бессмысленно кружатся и кружатся.
Выброси это из головы, хорошо?
Они правы.
Ты — не прав.
Американский сержант, возможно стрелок с В-17, прошел мимо пьяненькой походкой и нечетко отсалютовал ему.
— Сэр, — широко улыбнулся мальчишка.
Его рука лежала на плечах проститутки, увядшей, кучерявой, безгрудой, грубой девицы; прелестная картинка, эти двое.
Литс ответил на приветствие мальчишки, тоже качнувшись, но от хромоты, и посмотрел вслед ему и его подружке. Спускалась ночь. Литс совершенно не ощущал восторга, охватившего улицы. Эта толпа доморощенных героев, великолепным примером которых были девушка и парень, такие уверенные, так переполненные жизнью, готовые к следующему дню… Герои.
И все же немцы еще собирались убить некоторых из них. Литс знал это. Существовал человек, может быть даже в этом щие умы в четырехстах милях к востоку, в рушащейся Германии, и только он, Литс, один знал об этом.
Кого собираются убить немцы? И почему это нужно сделать таким особенным способом? Фау-2 может упасть в любую минуту и отправить на тот свет три сотни человек — чистая случайность, несчастный случай, результат приложения чрезмерной промышленной мощности к решению технологической проблемы.
Снайперы — совсем другое дело. Они знают жертву, определенного человека, настолько отвратительного для них, настолько оскорбляющего их воображение, что они готовы убить его, даже если это грозит им гибелью.
Черчилля? Неужели его речи так их разозлили? Эйзенхауэра, за его улыбчивое канзасское лицо, мягкое и простодушное на вид? Паттона[9], за то, что тот побил их танкового гения[10] в его собственной игре? Монтгомери, который был таким же безжалостным, как и они?
Литс понимал, что это трудно вычислить логически. Возможно, Тони прав и действительно лучше не высовывать носа.
Он почувствовал себя обессиленным. Полумрак уже окутал Оксфорд-серкус. Движение стало не таким интенсивным, машины теперь ехали медленнее. «Что это я собираюсь сделать?» — спросил себя Литс.
Ему хотелось бы оказаться не так далеко от своего кабинета или квартиры; хотелось не чувствовать себя таким усталым; хотелось, чтобы для него оставили малюсенький кусочек войны; хотелось найти кого-нибудь, кто выслушал бы его. Но больше всего ему хотелось разместить свой зад на чем-нибудь мягком, взять в руки кружку жидкого пойла, которое англичане называют пивом, и на время забыть о 1945 годе.
Когда в уже сгущающейся темноте Литс пробирался по безликому лабиринту города, он понял, что незаметно для себя несколько кварталов назад изменил свой курс, хотя в момент принятия этою решения лгал себе, отказываясь признать это.
Но, подойдя к квартирам, где снимала жилье Сьюзен, он уже не мог ссылаться на простую случайность. Он шел повидать ее.
Конечно, ее не было дома. Милдред, одна из девушек, живущих вместе с ней, не могла сказать ничего конкретного о ее возвращении, но была полна оптимизма в этом вопросе, поэтому Литсу пришлось, как идиоту, сидеть в гостиной и ждать, разделяя общество друга Милдред на этот вечер, пилота с В-24, тоже капитана, пока сама Милдред переодевалась в туалете.
Пилот вел себя недружелюбно.
— Один из моих приятелей был убит во время выполнения какого-то дурацкого задания ОСС, — сказал он Литсу.
— Жаль, — посочувствовал Литс, надеясь, что на этом разговор и закончится.
— Сбрасывали агентов на малой высоте, никто так и не вернулся, — объявил пилот, свирепо уставившись на Литса.
А как насчет агентов, которых запаниковавшие пилоты сбрасывают, как груз, в двадцати милях от положенного места и которые погибают, оказавшись у черта на рогах? Во время операции, в которой участвовал Литс, его сбрасывала британская команда пилотов, занимавшаяся этим с 1941 года; они доставили Литса и его двух товарищей точно в указанное место. Но он слышал ужасные истории про бедолаг, которые оказались на вражеской территории в нескольких милях от места контакта и бестолково бродили туда-сюда, пока их не ловили фрицы.
— Людей на войне убивают, — заметил Литс.
— Да, конечно, на войне, — подчеркнул пилот. — Что бы мне хотелось знать, так это относится ли к войне тот идиотизм, которым вы занимаетесь? Или это просто игра для богатых мальчиков? В этом есть смысл?
Интересный вопрос/ Ответа на него у Литса не было. Он посмотрел на своего собеседника и понял, что тот злится вовсе не на него, а на войну, на ее бессмысленность, глупость и равнодушие.
— Когда как, — в конце концов ответил он и в тот момент, когда отвечал, услышал, что в прихожей открылась дверь.
Милдред выскочила из туалета и первой встретила подругу.
— Сьюзи, отгадай-ка, кто к нам вернулся?
— О господи, — услышал Литс ответ Сьюзен.
Когда она вошла в комнату, он машинально встал. Ее накрахмаленная форменная одежда обвисла, волосы были в полном беспорядке. В руках она держала белые туфли. Лицо у нее было усталым и безразличным.
— Ну вот я и опять здесь, ха-ха, — заявил Литс, глупо улыбаясь и чувствуя, что враждебно настроенный пилот наблюдает за ними.
— Сьюзи, пока! — крикнула Милдред, когда они со сварливым пилотом уже собрались уходить.
Сьюзен так ничего и не ответила. Она бесцеремонно оглядела Литса с головы до ног, словно он был очередным пациентом из сортировочного списка. Сьюзен служила первым лейтенантом в армейском корпусе медсестер, в отделении пластической хирургии; это была светлая, веселая милая девушка из Балтимора. Литс знал ее целую вечность, то есть с того волшебного времени, которое он смутно помнил под названием «до войны». Она тоже училась в Северо-западном, ходила на свидания и вдруг неожиданно вышла замуж в Тихом океане. Литс наткнулся на нее полгода назад, в госпитале, куда его уложила больная нога.
— Не смог удержаться, чтобы не зайти, — признался он. — Я уже все решил, все определил. Больше никакой Сьюзен. Так будет лучше для нее. Лучше для меня. Лучше для Фила. Но вот я снова здесь.
— Я слышу это уже, наверное, в двадцатый раз. Если у тебя вошло в привычку повторять одно и то же, можешь начать выступать в шоу «Джек Бенни».
— Ты права, это довольно смешно.
— По твоему виду не скажешь, чтобы тебе было очень весело, — заметила Сьюзен.
— Мне совсем не весело. У тебя сегодня нет свидания или чего-то в этом роде?
— Свидания? Я замужем, забыл?
— Ты же знаешь, что помню.
— Но у меня есть дела попозже. Я обещала, что я…
— Все еще ходишь туда?
— Все еще хожу.
— Во время войны дают Нобелевскую премию за мир? Ты вполне ее заслужила.
— Как твоя нога, Джим?
— Мне бы надо ее любить, она свела нас вместе. — Первый раз он встретился с ней, когда лежал с подвязанной к потолку ногой, как призовая рыба. — Но с ней дела плохи. Она все еще мокнет, а когда мокнет, то это действительно больно.
